а?
В сгущающихся сумерках нам обоим было не по себе. И еще, кроме горячего чая, хотелось никого не встретить в подъезде.
- А чего это Алекс так раздобрился? – спросил я уже в прихожей, расшнуровывая ботинки. – Он ведь должностное преступление совершил, информацию сливая…
- Я его с Иркой познакомила, ну, помнишь, подруга моя? Она ему понравилась, а когда ему девушка нравится, он стесняется и мямлит. Я так и сказала: не можешь сам барышню на белый танец пригласить – раскошеливайся за услуги. Но обещала, что дальше моей почты это не пойдет. Так что ты тоже поскромнее. А, между прочим – тебе никто подозрительный в районе не попадался?
- Ты прям как участковый. Попадались… всякие. Бомжи, но с мобильниками. А что?
- У нас тут план-перехват введен, патрулируют скрытно местность.
Я вспомнил вчерашнего «посидельца» с килькой и чекушкой. Бедняга, такое рванье на себе таскает, небось, на помойке нарыл. Вот уж точно – наша служба и опасна, и трудна…
____
Человек, едва не спровоцировавший меня на убийство жены, в прошлом был личностью незаурядной.
С Людкиной электронной почты я скачал его личное дело, взятое из судебных материалов.
В интернат Костя Крымцев попал шестилетним пацаном. Воспитатели вспоминали, что новичок выделялся каким-то ангельским добродушием. Учился хорошо и даже с удовольствием, еще до интерната умел читать и писать печатными буквами. На вопрос, кто с ним занимался, Костя отвечал: добрые старики. При способностях выше средних Костя был «со странностями». В чем выражались странности, педсостав сказать затруднялся, но за семь лет у Крымцева не появилось ни одного друга или даже приятеля.
Зато сверстники Кости, очевидно, были в курсе этих «странностей» и в свою компанию его не принимали. Он, впрочем, и не стремился туда попасть, проводя свободное время в библиотеке интерната или в мастерской. У Кости лежала душа к резьбе по дереву: кое-что из его безделушек выставлялось на ярмарке детского творчества в Москве. Директор интерната, который вёл уроки литературы и русского языка, рассказывал, что не однажды заставал Костю за чтением церковных книг, а по советским временам такое полагалось пресекать в корне. Но сделать из Крымцева атеиста не удалось. Лет в четырнадцать он начал посещать службы в церкви на окраине города, но однажды его вытолкали оттуда взашей: это видели двое его одноклассников. Директор предупредил Костю, что чрезмерное увлечение религией может ему дорого стоить, но будущее мало его волновало, а вот исходящий от настоятеля запрет появляться в храме всерьез огорчил. «Что мне земные владыки, - напыщенно заявил тогда Костя, - мне беса изгнать бы, он единственный надо мной властен, да от меня ведь святые отвернулись, батюшка так и сказал».
В 1979 году интернат был расформирован. В личном деле Крымцева причины расформирования, конечно, не приводились, но поводом послужила устроенная старшеклассниками жестокая драка, в которой были убиты трое, в том числе один из преподавателей. Комиссия министерства образования возложила вину за инцидент на директора интерната, не уделявшего достаточного внимания установлению дисциплины. В том же году, уже после подписания приказа о закрытии интерната, Крымцева, единственного из многих, распределили на заводскую работу. Пять лет он прожил в общежитии при заводе. Видимо, за эти пять лет его «странности» достигли апогея; под разными предлогами соседи Крымцева старались не ночевать с ним в комнате. Ничто не указывает прямо на его гомосексуальные наклонности, но один из рабочих, занимавший в течение недели койку рядом с Крымцевым, покончил с собой: он повесился в обеденный перерыв в туалете за цехом. При вскрытии патологоанатом обнаружил следы недавней половой связи с мужчиной.
Самоубийства в заводском общежитии были не редки, но, если не брать конкретно этот случай, соотносились с картиной социальной неблагоприятности.
Кроме зарплаты, Крымцев имел побочные доходы, притом немалые: он чинил поломанную мебель, реставрировал старую и коллекционную, делал кое-что на заказ. К нему приезжал даже кто-то из столицы, расплатившийся весьма щедро. Накопив приличную сумму, Костя купил деревенский дом и озаботился поисками жены. Наверное, желание завести нормальную семью подогревалось сознанием собственной неполноценности.
Первая же попытка ухаживаний стала для Крымцева и последней. Неискушенный в отношениях с женщинами, он выбрал для своих матримониальных притязаний самый неподходящий объект. Деревенские называли Галину Калмыкову «Галка-давалка», и эту репутацию она с лихвой заслужила, но была достаточно хороша, чтобы пробудить в Крымцеве, измученном своим «бесом», сексуальное влечение. Он тоже ее привлекал – в роли мужа, которым можно вертеть в своё удовольствие (как и его деньгами). Их «роман» - то его подобие, на которое был способен Крымцев – перетек в сожительство, длившееся не больше месяца. Накануне трагедии между Крымцевым и Калмыковой произошла бурная ссора: дрожащим от обиды и злости голосом Костя перебирал малочисленный запас оскорблений из своего лексикона, упрекая сожительницу в неверности. В итоге обиженная Калмыкова убежала к себе (она жила через два дома), и первую половину ночи они провели порознь.
Во второй ее половине, в глухой безлунной темноте, Крымцев прокрался в избу к Галине, при свете керосиновой лампы поцеловал ее, спящую, в губы, а потом зарубил топором.
Следователь отмечает, что Крымцев путается: был ли поцелуй до удара топором или после него. Но сама эта заминка окрашивает неочевидное отклонение сексуального развития Крымцева в мрачные тона. В психику обычного человека встроены предохранители, обеспечивающие торможение на безопасной дистанции от начальных стадий некрофилии, но неизвестно, какие стадии успел пройти Костя до того, как взяться за топор. При всём прочем явка с повинной и чистосердечное признание существенно облегчили работу милиции (следователь не поленился особо это подчеркнуть) в условиях авральной загруженности и нехватки личного состава.
____
Итак, Костя Крымцев был осужден на срок до десяти лет с правом досрочного освобождения и угодил в исправительно-трудовую колонию. Любопытно, что никакого тюремного статуса Крым не получил, по «масти» никто и звать никак. Его и здесь сторонились. Вел он себя тише воды ниже травы и вполне мог рассчитывать увидеть родную деревню много раньше, чем через десять лет. Однако после бунта заключенных, едва не вылившегося в массовый побег, Крымцеву – теперь уже Крыму – припаяли сверхурочную отсидку. За него вступились даже надзиратели, по словам которых Мастеровитый (вторая кличка Крымцева) с блатными в жизни бы не связался. Но в протокол попало особое мнение начальника следственной группы, вынесенное им из опросов зачинщиков бунта, и суд обошелся с Крымом сурово, а тот не протестовал. Он как будто даже обрадовался, что его пресловутый «бес» останется за колючей проволокой под присмотром автоматчиков.
Но вот истек пятый год, назначенный Крымцеву за участие в бунте, и Мастеровитый, покинув ИТК, уселся в поезд до Москвы...
____
Вот в таком виде представала биография Кости Крыма из его личного дела, отсканированного и высланного Людке на и-мэйл. Конечно, в оригинале всё было куда как сухо, и часть сцен я реконструировал исключительно на собственной фантазии. Но я был уверен, что подлинная история Крымцева намного сложнее, и не попала на страницы досье лишь потому, что никто не знал ее от начала до конца. Массив данных следовало хорошенько осмыслить, и я, заварив себе кофе, вышел на балкон. Фонари на улице не горели: мрак был такой же непроглядный, как в той деревне, по которой Костя Крымцев шел ночью с топором в руках.
Эта Галина Калмыкова, «Галка-давалка», как величали ее мудрые соседи, скорее всего, и впрямь не знала удержу. Будь у нее хоть капля ума, она бы молилась на Костю, как на икону. Не муж – подарок: деньжищи зашибает бешеные; окружи ты его заботой и лаской – горы для тебя свернет. Или она по крайней дури взялась козырять своими амурными похождениями, или за месяц сожительства ей открылось в Косте нечто такое, что финансовое благосостояние отошло на задний и очень далекий план. Но, устраивая ссору, она не предвидела, какое у нее может быть продолжение, а это говорит о том, что и она знала о «женихе» далеко не всё…
Я бы не отказался от дополнительных вводных, но получить их было неоткуда. Если только отправить Алексу обратным адресом пару-тройку вопросов, подписавшись Людкой, но это уж как-то не с руки. Да и навряд ли он именно сейчас подорвется проверять свой ящик и рыться по архивам в поисках ответов. Ладно, обойдемся своими силами.
____
-6-
Я включил модем и забил в поисковую строку наименование населенного пункта, в котором прошли детство и юность Крымцева. Поселок городского типа Чертоплес… двадцать тысяч жителей, производство – крупнейший в области завод по переработке древесины… 1984 год ознаменовался волной серийных убийств в Чертоплесе и его окрестностях… подозрение на людоедство. Занятно, что в том самом восемьдесят четвертом Крымцев прикончил свою сожительницу и надолго прописался за решеткой. Судя по всему, из-за этой волны серийных убийств местная милиция и была так перегружена авральной работой.
О серийных убийствах в Чертоплесе ничего не сообщалось, кроме расплывчатого «подозрения на людоедство». На официальном сайте чертоплесской администрации я тем более не нашел ничего сенсационного о 1984 годе. Кто же станет поминать прошлое… Ближайшие транспортные узлы: Чертоплес-Сортировочная. Платформа Бередихино. Стоп. Платформа Черех (не эксплуатируется).
В определенном смысле я уподоблялся человеку, ищущему черную кошку в темной комнате, но возлагал на Интернет большие надежды. Насколько сбыточные – другое дело. Мне хотелось найти какой-нибудь ключ к «бесу», владевшему Крымом (я снова, как вживую, представил себе Костю, разглагольствующего о земных властителях и отвернувшихся от него святых). Почему между Крымцевым и его окружением – в интернате, в общаге, на зоне – неизменно вырастала непроницаемая стена? Его не травили, не избивали, не издевались над ним. Нет. Его просто не подпускали к себе.