«Просто это надо было сделать», - сказал себе Васнецов, грызя карандаш. Грызть карандаши полезнее, чем смолить одну за другой крепкие сигареты. Но тоже так себе привычка.
Неделю назад, когда Малахитова явилась в офис, бухгалтерские документы были заперты в сейф, сейф опечатан, а на компьютере изменен пароль пользователя. Главбухша ворвалась в кабинет Васнецова и потребовала объяснений. И тогда Васнецов, стараясь говорить спокойно, поставил Малахитову в известность: она уволена. Пусть сдает дела новому главбуху.
Головная боль в лице госпожи Малахитовой досталась Васнецову от предшественника. Поначалу Васнецов подозревал, что Малахитова держала его за горло, располагая неким компроматом, но вскоре понял свою ошибку. Главбухша воплощала собой танк, прущий по жизни напролом и готовый раздавить любого, вставшего на пути. Есть такие люди, до поры безнаказанные и как будто даже неприкосновенные, но иногда это кончается внезапно и одним моментом. (Как закончился бывший зэк, отсидевший восемь лет за колючей проволокой и терроризировавший весь дом. И однажды его по-простому нашли в подъезде со свернутой шеей. А того, кто свернул ему шею, не нашли).
Когда Васнецов сообщил Малахитовой, что намерен провести в бухгалтерии аудиторскую проверку, та яростно отчитала его при сотрудниках, словно он был не генеральным директором, а сопливым мальчишкой. «Не смейте мешать мне делать мою работу!!! – орала она. – Не суйте нос, куда не просят! Вам кто-то сказал, что у меня что-то не так?! КТО вам это сказал? Имя мне назовите!!!».
Васнецов не был трусом. Он служил в погранвойсках, задержал двоих нарушителей и получил ножевое ранение, разнимая сцепившихся в казарме старослужащих. Перед опасностью никогда не пасовал, но… беснующаяся главбухша вынудила его сдать назад. А что ему было – драться с ней? Одного удара вполне бы хватило. Чтобы ее насмерть.
Васнецов не поднимал руку на женщин, но чем дальше, тем меньше он воспринимал Малахитову как женщину. Постепенно он и человека перестал в ней видеть. Ядовитая змея, да и только. Фирма несла огромные убытки, а Малахитова в наглую прокручивала собственные делишки, откладывая свои прямые обязанности «на потом». Все попытки Васнецова призвать главбухшу к порядку оканчивались истерикой и обвинениями в его же адрес.
- Решили, значит, меня уволить? – язвительно спросила Малахитова в прошлый понедельник. – Это какая же, интересно, мразь против меня вас науськивает?
- Никакая, - сухо ответил Васнецов. – Вы увольняетесь по собственному желанию. Поскольку не справляетесь с работой.
- Ах, вот оно что, - протянула Малахитова. – С чего вы взяли, что я не справляюсь? Я? Не справляюсь? Это сотруднички ваши не справляются, только интриги плетут, а больше ни хера не делают! Лучше их на место поставьте, а меня не трожьте, ясно?!
- Ясно, - буркнул Васнецов, не глядя на Малахитову. – Не уйдете по-хорошему – я вас вообще в тюрьму посажу. Все доказательства у меня на руках. И Романченко в суде выступит, с ним договорился.
С бывшим генеральным он не договаривался, но при его упоминании Малахитова попятилась.
- Я поняла, чего вы хотите, - сказала она. – Не нравится со мной работать, так и скажите! Я с самого начала знала, что вы меня отсюда выживете! Я знала, я знала. Но ничего, Валентин Григорьевич, боженька – он всё видит, - и добавила, вдруг сразу состарившись лет на двадцать:
- Вы и представить себе не можете, что вы натворили.
***
Всю неделю после этого разговора Малахитова вела себя так, словно ничего не случилось. Словно капризы руководства у нее уже поперек горла встали, и она не намерена трепать себе нервы по пустякам. На планерках и совещаниях по-прежнему не давала никому рта раскрыть, хотя Васнецов и запретил ей в них участвовать. Ему приходилось вызывать подчиненных к себе чуть ли не явочным порядком. Саша Тарасов жаловался, что Малахитова не только отказалась сдать дела, но еще и велела ему «сидеть и не рыпаться». Васнецов стиснул зубы и выжидал: в конце концов, осталось всего несколько дней. Потом осталась пятница – и выходные. Потом – только выходные.
И вот сегодня он подписал оба приказа.
Малахитова собирала вещи. В бухгалтерии за ней в оба глаза следили новый главбух и заместитель Васнецова. Сам же Васнецов сидел у себя и грыз карандаш, пытаясь отвязаться от навязчивой ассоциации: уволив Малахитову, он, по сути, нанес ей тот самый смертельный удар. Переломал шею ядовитой гадюке. Вот только гадюка и с переломанным хребтом способна извернуться и запустить в тебя напоследок зубы.
Однажды, еще в армии, он видел, как пролежавшая несколько часов на солнцепеке мёртвая гадина (по ней проехался обоими колесами штабной мотоцикл) вцепилась в руку солдату, пришедшему ее убрать. У солдата была палка-рогатина и холщовый мешок, а змея, как все думали, давно сдохла. Но едва солдат наклонился, пытаясь поддеть тело рогатиной, змея вдруг обвилась вокруг палки и повисла у парня на запястье.
А три дня спустя, когда военная прокуратура закончила расследование инцидента, солдата отправили домой.
В цинковом гробу.
Дверь открылась. На пороге стояла Малахитова – с двумя пакетами в левой руке. Из одного торчал каблук туфли.
- Что-то еще хотели, Маргарита Ивановна? – хмуро осведомился Васнецов.
Но Малахитова промолчала. Она смотрела на генерального директора ледяным, остановившимся взглядом. Васнецов обратил внимание, как заострились черты ее лица, а глубоко посаженные глаза ввалились еще больше. «Как мертвая», с ужасом подумал он.
Затем Малахитова повернулась и ушла.
***
Минут через пять явился зам.
- Всё? – коротко спросил его Васнецов.
- Да, слава богу – отделались, - кивнул тот, и, не спрашивая разрешения, закурил. – Знаешь, пока мы ее караулили, я всё ждал, что она ко мне подскочит и прокусит артерию.
- Слушай, достал уже ныть, - вяло огрызнулся Васнецов. – Скажи спасибо, что я тебе не поручил ее об отставке уведомлять. Пропуск она сдала?
- Без понятия насчет пропуска. Щербаков ее провожал до выхода.
«Во Щербакову-то счастье привалило», подумал Васнецов. Малахитова вечно мудрила с его зарплатой, начисляя ее то на день позже, то на два, а то и на все десять. В ответ на претензии цедила: скажите спасибо, что вообще деньги получаете. Начохраны не желал подставлять шефа и учредителей и жалоб по инстанциям не писал, но главбухшу готов был на клочки разорвать.
- На всякий случай предупреди, чтобы духу ее тут не было, что с пропуском, что без.
- Понял. Предупрежу.
- Ты сейчас предупреди. Да не по телефону, а лично на КПП сходи и скажи.
- Понял. Докурить можно?
- Нельзя, твою мать! И, это… Тарасова сейчас ко мне.
- Понял, - кивнул зам, торопливо гася в пепельнице окурок.
***
Васнецов уехал домой с тяжелым сердцем. Вёл машину в среднем ряду, не выше шестидесяти, потому что чувствовал, что плохо контролирует ситуацию на дороге. Нервное напряжение, скопившееся в ожидании этого дня, отпустило, но взамен пришла опустошенность. Тело налилось усталостью, а голова раскалывалась. До восьми часов он знакомился с выкладками Тарасова: новый главбух полагал, что большую часть дыр в бюджете пока еще можно заткнуть. Но Васнецов слушал Тарасова рассеяно, каждую минуту ловя себя на том, что его так и тянет обернуться к окну. Несколько раз он украдкой взглянул на улицу, но Малахитовой не увидел. И всё же был уверен, что она где-то там, на другой стороне дороги. Стоит и сверлит пронзительным взглядом его затылок.
- В общем и целом, непреодолимых кризисов не бывает, - добавил Тарасов, складывая свои бумаги в кожаную папку. – Бывают не выявленные причины, но причину вы уже выявили и устранили.
- Да, да, - отстраненно кивнул Васнецов.
- Одно плохо, Валентин Григорьевич, - Тарасов помялся. – Она всех сотрудников перессорила. Нездоровый климат в коллективе. Деньги ведь воровала, из карманов прямо, из сумочек… Вы бы поговорили с людьми, а? Пусть успокаиваются.
- Я поговорю, - отозвался Васнецов.
Откровение о том, что Малахитова наживалась не только по-крупному, но и мелко крысятничала, выглядело сейчас маловажным.
Важным сейчас не выглядело ничего. Уволив главбухшу, он будто потратил на это все силы, сколько было.
____
-2-
В субботу Васнецов напросился в гости к другу, за город. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, кто не станет крутить пальцем у виска и не посоветует сходить к психиатру. Игорь Сотченский не верил в психиатров и умел хорошо слушать, а по роду своей деятельности мог бы, не исключено, даже объяснить что-то из происходящего. Охранник на въезде в элитный поселок сверил госномер авто со списком гостей, поднял шлагбаум и указал Васнецову место на парковке.
Выйдя из машины, Васнецов вдохнул насыщенный кислородом воздух и впервые за последние дни не ощутил запаха дешевых духов, которыми брызгалась госпожа Малахитова. Запах преследовал его днем и ночью, но ночевал-то он дома, где, конечно, нога Малахитовой не ступала. Хотя из кабинета духам тоже давно пора выветриться. Едкий аромат будил в подсознании страсть к паскудным приключениям, которую нормальные люди в себе тщательно давят.
А ведь Малахитова – сексуальная баба.
Если отбросить ее жуткие манеры и вспышки бешенства, она определенно привлекательна. Совсем недавно ей исполнилось пятьдесят три года, к которым она сохранила точеную фигуру и рельефную задницу. «Предложи она мне переспать, - думал Васнецов, - я бы уже не смог ее уволить».
Да, но, сталкиваясь с Малахитовой ежедневно, подобных заскоков он за собой не замечал. Кстати, почему? А, вот. Лицо. Ее лицо. Очень худое, слишком неподвижное даже в гневе, кости черепа едва обтянуты бледной кожей.