- И что авторитет?
- Что-что… - ухмыльнулся Щербаков. – Сучка перевела стрелки на нас: дескать, она бы и рада должок возвернуть, да вы, работодатель, с зарплатой ее который месяц динамите. Только мы ее сплавили, он уж на другой день телефон мне оборвал. Говорит – или деньги мне, или я вас…
- Дальше?
- А дальше-то что, Валентин Григорьевич… Дальше бандюга этот из ресторана выходил, да так неудачно, что обе коленки у него поломались. Боец при нем был, хотел помочь, и сам рожей об клумбу треснулся, нос у него теперь набок смотрит, да и ребра, я слыхал, не все целые. Их предупредили: пусть с Малахитовой вопрос решают, наше дело – сторона. Правильно?
- Правильно.
- Валентин Григорьевич, вы бы поосторожнее, что ли… Маргарита – она за сынка да за младшенькую всему миру горло перегрызть готова, а вы ее на улицу вышибли, обездолили выводок. И ходу ей никуда больше нет. А баба она очень злая. Уж на что я жизнь повидал, а такой стервы…
- Хватит, я понял, - отрезал Васнецов. – Буду осторожнее. – (И спать перестану. Совсем, - подумалось ему. – Она меня во сне достанет). – Если у нее так хреново с финансами, зачем же она себе квартиру новую купила?...
- Пардон, Валентин Григорьевич, тут у меня ошибочка вкралась. Хату у вас на районе она не купила, а свою поменяла, ей доплатили прилично. Район-то ваш… ну, это…
«Говори уж прямо – самый дешевый в Москве, - вздохнул про себя Васнецов. – И, если бы эта сволочь не лечила за мой счет свою внучку, я бы давно оттуда съехал».
- …разницу перевела сыну, - завершил Щербаков свой доклад. – Судя по всему, больше она ничем ему помочь не может. Еще месяц, от силы – два, и внучку лечить перестанут. Валентин Григорьевич… А хотите, я вам охранника пока дам? Ну, на всякий пожарный?...
- Спасибо. Но охранника мне не надо. По-вашему, я с Малахитовой не справлюсь?
- Да черт ее знает… - уклончиво ответил Щербаков. – Ежели б она сама… а то ведь наймет отморожков каких… за пузырь водяры… и поминай, как звали.
- Не наймет.
Отпустив безопасника, Васнецов уронил голову на сложенные руки и долго так сидел, а в висках гулко колотилась кровь. Сегодня с утра он забежал в поликлинику, и терапевт, измерив давление, посоветовал лечь в больницу.
Лечь в больницу, да еще пусть в коридоре один из щербаковских ребят караулит. А смысл?
Малахитова не станет нанимать маргиналов.
Она что-то другое для него готовит. Такое, что заранее лучше и не знать.
***
- Алексеич, ты ни о чем меня спросить не хочешь?
Голос у Дмитрия был такой ехидный, что Сотченский смешался и не сразу вспомнил, о чем должен спрашивать помощника. А ведь поза-позавчера тот был командирован протоколировать действо в морге, пока сам главред встречал в аэропорту жену.
- О, черт, - сказал Игорь. – Точно! Извини, столько дел – зубы почистить и то некогда. Как прошло? Мертвец воскрес?
- Нет. Мертвец не воскрес.
- Ну, этого и следовало ожидать… Что?
- Я тебе сказал, что ничего не состоялось. Между прочим, я успел за полчаса до начала, прихожу в зал прощаний, публика уже на ладошках сидит. Шапочек из фольги не хватает… Фурсов твой с видеокамерой. Скрип-скрип, мертвяка на каталке вывезли, худющий – жуть, в простыню укутанный. Потом и сам чудотворец появился, чего-то себе под нос бормочет, к мертвецу не идёт. Тип, который у него за тур-менеджера, давай его уламывать: «Ну же, Илья, ты можешь, иди к нему, иди, иди»…
- И чего?
- А ничего. Илья простынку откинул и замычал: «Ммммыыыыы, мммыыы!!!». Тут вломились здоровые ребята в касках да брониках, как заорут: «Работает ОМОН!!!», и давай шуровать. Организатора тут же мордой в пол, нам велели убираться, а Илюшу этого – в смирительную рубашку. У Фурсова камеру отобрали, так он чуть в драку не полез, бессмертный, что ли. Если ты не в курсе, я сам омоновец бывший…
- Я в курсе, у тебя в резюме написано. И что? Знакомых не заметил?
- Нет. И это был не ОМОН. Сто пудов ряженые. Меня на улицу в первых рядах выперли, я уже оттуда подсмотрел, как олигофрена в машину засовывали. Тачка – «Соболь», без номеров. И вот тут я в непонятках: даже если пришло время упрятать Илью в психушку, зачем такой карнавал?
- Карнавал не в тему, - согласился Сотченский. – Ладно, Дим, мерси, что съездил. Промолчим об этом. Ну их в баню, еще сами в какой-нибудь изолятор усядемся…
- Угу. У меня тот день вообще не задался. На обратном пути из метро полтора часа выдраться не мог – какой-то идиот под поезд свалился, в котором я ехал. Не то сам, не то помог кто.
У Игоря испортилось настроение. Он подумал о Васнецове и уволенной им главбухше: неужели она выследила Валентина и столкнула его на рельсы? Или, постоянно наведываясь ему в ночных кошмарах, она вкладывала в его мозг программу на самоубийство? Правда, Валентин ездит на машине, но машина могла сломаться. Он мог оставить ее возле метро и спуститься на станцию… Игорь схватился за мобильный телефон, но Васнецов ответил почти сразу. У него было производственное совещание, и он обещал перезвонить позже.
Но позже Сотченский уже выяснил, кто погиб в метро два дня назад. Человеком, угодившим под колеса поезда, оказался судмедэксперт Павел Фурсов.
По словам коллег, в последнее время Фурсов страдал головокружениями. И в тот вечер, очевидно, просто потерял равновесие, неосторожно остановившись на самом краю платформы.
От возражений Сотченский воздержался. По его мнению, силовая операция в морге, фальшивый ОМОН и «несчастный случай» с Фурсовым были ни чем иным, как сокрытием тайны или даже многих тайн. А кто и зачем их скрывает, не его ума дело. Надо уметь вовремя остановиться, не нарвавшись на кучу неприятностей.
____
-5-
Рабочий день получился смехотворно коротким.
Он начался в десять ноль-ноль и закончился в десять ноль-три. Именно в этот момент в здании отключилось электричество, и те, кто досыпал недоспанное над закипающими чайниками, остались без кофе. Сначала, ясное дело, дернули Прошкина – чтобы устранял неполадки. Прошкин, ясное дело, и не подумал никуда дергаться: пусть сперва его имя-отчество выучат, а то привыкли – Прошкин, Прошкин. Ну и что, что он простой электрик?
Потом завхоз дал отбой. Он заполучил точные данные, что неполадки – на подстанции, да не просто неполадки, а самая настоящая авария – половина района без кофе сидит. С подстанции завхозу сообщили также, что это надолго. Шеф через секретаршу оповестил зевающий персонал, что сегодняшний выходной придется отрабатывать в субботу. После чего все быстро разбежались по домам.
Прошкин тоже отправился восвояси. Взял себе чаю с кексом в ларьке у метро, перекусил – тут как раз и автобус подъехал. Столь неожиданно свалившуюся на него свободу Прошкин с удовольствием использовал, чтобы, трясясь в автобусе, предаться своему излюбленному занятию – философским размышлениям о взаимосвязи пространства, времени и материи.
Что происходит с материей – с самыми обыкновенными, бытовыми принадлежностями – когда никто на них не смотрит?
Вопрос этот занимал Прошкина с того дня, когда он, покурив на кухне, ушел на полчаса в комнату, и, вернувшись, не нашел свою зажигалку. Обыскал сначала всю кухню, затем – всю квартиру, потом обшмонал сам себя – «крикетка» как сквозь пол провалилась. Впоследствии он много и серьезно обдумывал тему загадочных исчезновений, и постепенно в его мозгу выстроилась мрачноватая теория. Наверное, если в помещении никого нету, открывается дверца в потусторонний мир, из нее выпрыгивает дьявол без лица и начинает скакать по предметам обстановки, оставляя на них невидимые глазу следы, а потом утаскивает зажигалку, и дверца закрывается. Если дьявол, например, попрыгает по телефону, обязательно тебе позвонят и сообщат плохие новости. Конечно, если установить камеру видеонаблюдения, дьявол не появится. Или появится, но камера его не увидит.
Он так увлекся, что прозевал свою остановку. Пришлось сходить на следующей, на Опольцево-2. Но ничего. Еще десять минут, и он будет дома.
Внутри квартала, где жил Прошкин, все друг друга знали, и, как правило, не с лучшей стороны. Прошкин тоже всех знал, но наименьшую симпатию вызывала у него госпожа Малахитова, въехавшая в его дом совсем недавно, но успевшая уже напакостить. Она каталась на видавшей виды «пятерке» и давеча обрызгала Прошкина грязной водой из лужи, после чего Прошкин зачислил ее в алкоголички. Не трезвой же она по двору за шестьдесят рассекала! Газосварщик Евграфов, распивая с Прошкиным пиво, поведал, что Малахитова работает где-то главбухшей и гребет деньги лопатой.
Вопиюще неухоженная аллея была, как обычно, пуста: ни мамаш с колясками, ни забулдыг с закусью, ни школьников-прогульщиков. Прошкин не любил ходить здесь. Справа за аллеей стояло одноэтажное кирпичное здание – когда-то это был детский сад, но его закрыли еще в девяносто третьем году. Детский сад для детей с отклонениями психики. От стен, от окон здания веяло чем-то недобрым, словно замки навесили не на двери, а на чье-то клинически нескончаемое и озлобленное детство. На площадке сбоку, где ржавела поломанная карусель, постоянно возились собаки, глодая невесть откуда взявшиеся кости. Однажды здесь нашли дворника Лешку Баева: он сидел на земле, привалившись к стене бурого кирпича, а из живота у него торчал огромный осколок стекла. То ли хулиганье с ним разделалось, то ли бомж польстился на жалкую получку – милиция приехала, забрала тело, и всё.
Прошкин втянул голову в плечи и засеменил по аллее.
Послышался ему негромкий оклик, или это кусты треснули слишком громко, но он оглянулся. В глубине зарослей стояла госпожа Малахитова.