- Прошкин, - вроде бы сказала она. Но, может, и не говорила – просто губы шевельнулись.
В первую секунду Прошкин испытал подобие облегчения. Надо же, а он тут всё-таки не один. Хотя компания вшивая, да и наверняка Малахитова набралась с утра пораньше – иначе чего ее в репейник-то занесло? Прошкин сплюнул, изображая презрение, и с показной медлительностью стал прикуривать папиросу. При этом он чувствовал на себе взгляд новой соседки. Ноги Малахитовой до колен скрывала высокая трава, а над головой навис грозящий обломиться тяжелый сук.
Потянуло дешевыми сладковатыми духами. Прошкин сморщился.
Малахитова развязно помахала ему рукой.
«Точно, заложила за воротник с утра пораньше», утвердился в своем мнении Прошкин. Куда уж, вон, как ее шатает. Надо за дерево держаться, а не ручонками сучить. Малахитова качалась из стороны в сторону, и улыбка на ее губах растягивалась, словно губы были из резины.
Прошкину вдруг стало не по себе. Не просто «не по себе» - страшно до одури. Что-то не то было в этом вихляющемся теле, в этой резиновой улыбке. Прошкин сорвался с места и побежал туда, где заканчивалась аллея и начиналась тропинка в квартал.
Через пять минут он остановился, чтобы отдышаться. Аллея осталась сзади. Прошкин нервно помассировал грудь. Пора или начинать бегать, или бросать курить. А чего он, спрашивается, так испугался? Соседку, по пьяни на ногах не стоящую?
Доискиваясь до ответа, он несколько раз подряд прокрутил в мозгу «запись». Вот Малахитова машет ему рукой, вот ощеривает в улыбке зубы, вот ее начинает поматывать.
Прошкин вновь побежал. Надо скорее к подъезду: там люди. И дело не в том, что он соскучился по обществу.
Малахитова раскачивалась в кустах не верхней частью тела, а нижней. Ногами.
Она не стояла там. Она ВИСЕЛА. Она помахала ему рукой и… повесилась?!
Волосы на затылке Прошкина мелко зашевелились. Боковым зрением он засёк чью-то фигуру, движущуюся по тропинке параллельно, чуть поодаль. И – запах духов.
Самоубийца!
Она его настигала. Еще несколько секунд – и остывающая уже рука бесцеремонно схватит его за локоть.
Ощутив сквозь плотную ткань ветровки прикосновение пальцев, Прошкин завопил и проснулся.
***
На тумбочке дребезжал телефон. Снимая трубку, Прошкин мимоходом сверился с будильником: половина восьмого. Кому еще неймется?
Звонил Евграфов. У него была полная охапка новостей, и он не мог не поделиться ими с лучшим собутыльником. За двенадцать часов до того, как Прошкин, заглумив себе на ночь голову исчезающими зажигалками и прочей ересью, стал во сне свидетелем самоубийства Малахитовой, та убилась по-настоящему – на трассе, поцеловавшись с «Икарусом». Померла главбухша от того, что внутри ей всё порвало и переломало, но выглядит она вполне ничего, и хоронить будут в открытом гробу. Прошкину было до лампочки, как именно похоронят госпожу Малахитову, тем более его на этот пикник уж точно не пригласят. Обменявшись с Евграфовым дежурными репликами «все там будем», он выпутался из пододеяльника и пошел умываться.
***
…Возле подъезда бормочущей толпой скучились соседи, а раздолбанная «пятерка» стояла здесь же, правыми колесами приминая газон. Прошкин задержался послушать, о чем толкуют. Толковали о том, что не успела баба до того света добраться, а уж родня тут как тут, имущество делят. Сильно, видать, ее «любили». Правда, имущества у Малахитовой не много, хоть она и главбухша, но она, наверное, не всё в новую квартиру перевезла. Наслушавшись, Прошкин отбыл вкалывать в офис.
С электричеством там был полный порядок.
Наступил вечер. Приехав с работы, Прошкин увидел, что к дому подогнали автобус; четверо мужиков, пыхтя и ругаясь, вытаскивали из заднего отсека обитый ситцем гроб. Крышку волокли отдельно. Тут же суетились какие-то люди – должно быть, родственники Малахитовой.
Покойница лежала в гробу в темном брючном костюме, с чепцом на голове – из-под чепца выбились тускло-желтые волосы. Госпожа Малахитова почти не изменилась, и толстый слой румян, которыми главбухшу щедро наштукатурили в похоронной конторе, не то чтобы ее украшал – не портил. Едкий запах косметики медленно расползался по двору.
При жизни Малахитова пользовалась дешевыми духами. После смерти, когда от нее уже ничего не зависело, она получила дешевый ситцевый гроб, дешевую косметику и допотопный, при последнем издыхании, «Пазик» с табличкой «Ритуальный».
Прошкин расшнуровывал в прихожей ботинки, когда в дверь постучали. Это мог быть только Евграфов; выяснилось, что газосварщик сегодня и вовсе не выходил на службу – двоюродная сестра Малахитовой попросила помочь вытащить из квартиры мебель. За услуги Евграфов с напарником получили по пятихатке и весь день с удовольствием пропивали «зарплату». Но и для Прошкина кое-что осталось – а то как же, все помянули, ему тоже надо. Иначе не по-людски.
- А она из местных, оказывается, - рассказывал Евграфов, откупоривая бутылку «Столичной». Прошкин выставил на стол два граненых стакана и тарелку под соленые грибы. – Сеструха ее говорила, мол, родилась она в Рязанской области, а как замуж вышла, сюда прописалась. Сынок ее в детсадик наш ходил.
- Угу, - простуженным филином ухнул Прошкин.
- Я и не думал, что главбухши бедные такие. Фурнитуре этой сто лет в обед, спасибо хоть не развалилась, пока до фургона дотащили.
- Старьё мебель? – спросил Прошкин, думая о другом. О своей последней, во сне состоявшейся встрече с госпожой Малахитовой.
- Непонятно как-то. Она же главный бухгалтер была! Трудно себе денег накроить? Наверняка ведь она воровала!
- Воровала, - кивнул Прошкин. – Думаю, что да.
Внизу захлопали двери машин. Две иномарки отъехали от подъезда – «скорбящие» родственники не собирались до утра торчать подле усопшей. Мертвая Малахитова осталась у себя дома одна – на последнюю ночевку.
____
-6-
- Ну всё, финиш! – провозгласил Щербаков, возникая в кабинете генерального, как черт из бутылки. Вид у него был ликующий, и он потирал бы руки от удовольствия, если бы не держал в одной лист факсовой бумаги, а в другой - очешник. – Заказывайте панихиду!
- Что еще за финиш? – растерялся Васнецов. – Кому панихиду заказывать?
Щербаков многозначительно ухмыльнулся.
- Маргарита Ивановна… того… Приказали долго жить. Похороны завтра в два.
Васнецов поднял на безопасника обалдевшие глаза.
- Как?... – он с трудом сглотнул слюну, вставшую в горле комом. – Как это… произошло?
- Автомобильная авария. – Щербаков нацепил очки на толстый нос и развернул факс перед собой. – Киевское шоссе, в воскресенье утром. Летела как угорелая в крайнем левом, вдруг ни с того ни с сего ушла через сплошную на встречную полосу, ну, и словила автобус междугородний. Столкновение не лобовое, а так – бортами, кто в автобусе – синяки, шишки, два перелома, водиле лицо стекляшками посекло. А Маргарита Ивановна скончалась от многочисленных… - водя указательным пальцем по строчкам, Щербаков считал сложную фразу с текста: - …от многочисленных травм внутренних органов, не совместимых с жизнью.
- Э-э-э… Степан Николаевич? Ни с того ни с сего ушла на встречную? Суицид?
Безопасник пожевал губами.
- Пёс ее знает, Валентин Григорьевич. Гаишник, который на обочине скорость мерил, говорит – вроде как уходила она от кого-то, кто спереди ехал. Но дорога была свободная. Ладно уж, чего теперь нам теперь? Баба с возу, знаете ли…
- Знаю, - кивнул Васнецов.
- Как хотите, а мне легче дышаться стало, - по-свойски сообщил Щербаков. – За вас беспокоился, вы от охраны отказались…
- А где она сейчас? – вопрос сорвался с языка непроизвольно, Васнецов вовсе не хотел спрашивать. Но еще больше ему не хотелось узнать, что прощание с госпожой Малахитовой будет проходить у него под боком. Пятьдесят метров через двор.
- Дома у себя, с родней прощается, - в тоне безопасника металлически звякнуло злорадство. – Они уж из шкуры вон лезут, жилплощадь ее делят. Напрасно, кстати: квартира сыну завещана. Сейчас с юристом советуются, нельзя ли завещание незаконным признать. Такие же, Валентин Григорьевич, живоглоты, как и она была.
- Ясно. Можете идти. Спасибо за информацию.
…Посмотрев на часы, Васнецов решил, что намеченную беседу с Тарасовым лучше отложить на завтра. Сейчас самым разумным будет поехать домой и хорошенько выспаться. Минувшей ночью экс-главбухша не появлялась в его снах и не стояла у кровати. Но она уже была мертва. Не-справилась-с-управлением. Ведьма она или нет, но скоро ее закопают в землю, и, значит, кошмарам конец.
Васнецов поймал себя на мысли, что неплохо бы послать венок от фирмы. «В память от благодарных коллег». Нет уж, никаких венков, откуда он вообще это взял? С некоторым испугом Васнецов понял: он стремится задобрить Малахитову. Задобрить, черт побери?
Что она ему сделает – мертвая?
Ясно, что ничего. Но в душе почему-то нарастала тревога – такая же иррациональная, как затея с венком для Малахитовой. И не погорячился ли он насчет «выспаться»?
За эти полтора месяца он не встречался с уволенной главбухшей, но раза два или три видел ее издалека.
И теперь ему предстояла последняя ночь в одном с Малахитовой квартале.
По дороге он остановился у магазина и взял пару дисков с комедиями. Смех – способ выживания, не так ли?
Но только ему было не до смеха. И на комедии он не сильно надеялся.
***
Комедии ничем ему не помогли. Он даже в сюжет не вникал, шутки и ужимки героев его не смешили. Когда второй фильм за