то, чего, наверное, и не случалось в реальности. Вот только даже спустя столько лет, местная пресса время от времени ворошила всё заново, напоминая, что Литтл-Pокского Безумца так и не поймали. И всё же прошедшее время в сочетании с его раскаянием убедили его, что он на самом деле изменился. В действительности он не был чудовищем. То кровавое лето было не более чем небольшим отклонением от образцовой в остальном жизни, неверная дорожка, с которой ему хватило мудрости достаточно быстро свернуть.
Ощущение, которое исчезло за неделю до сегодняшнего дня.
Джон уставился на отрезанную голову своей жены и проговорил:
- Ах ты ж ёбанная сука.
В тот день он рано пришёл с работы и застал её в постели с мужиком гораздо моложе его. Огромный чернокожий мужик с телосложением культуриста и точёным лицом модели. Позже он выяснил, что этот мужик был дорогим проститутом. Что объясняло реакцию Линды, когда он появился в дверном проёме спальни. Стыда там не было. Два блестящих, потных тела не оторвались друг от друга в испуге. Вместо этого она принялась орать, чтобы он выметался из комнаты и дал им закончить. Оказалось, что она просто хотела получить своё за потраченные деньги. Джон ушёл в свой кабинет дальше по коридору, где распечатал бутылку высококачественного выдержанного скотча и устроился в своём роскошном кожаном кресле слушать оргазмические крики своей жены. Крики заинтересовали его. Они были высокими и пронзительными, и не сильно отличались от криков жертв Литтл-Pокского Безумца. От этой мысли он нахмурился. Линда никогда не издавала таких звуков с ним в постели.
Он стал размышлять об убийстве своей жены после первого глотка скотча. Мысль как будто пришла из ниоткуда и вызвала дрожь омерзения по всему телу. У него не было сознательных мыслей убить кого-то уже лет двадцать. Он почувствовал, как горечь от скотча поднялась к горлу.
В какой-то момент крики в спальне стали стихать, а потом полностью прекратились. Немного позже он услышал приглушённый разговор в коридоре. Мужской смех и женское хихиканье. Они смеялись над ним. От осознания этого легче не стало. Затем она вошла в кабинет в халате, туго затянутом вокруг её стройного тела, и сделала несколько заявлений. Они не собирались разводиться. Конечно же, нет. Ей слишком нравилось её положение в обществе. И он не должен был рассказывать об этом ни единой живой душе. Она продолжит дважды в неделю трахаться с проститутом (по тысяче долларов за один перепихон) и продолжит пробовать любое тело, которое прельстит её, в том числе юную племянницу Джона – лесбиянку, которую она, по всей видимости, уже несколько месяцев развращала. Более того, он больше не будет заниматься с ней сексом, потому что в этом он был полный ноль. Помимо этого, ему не разрешалось ходить на сторону. Она не хотела, чтобы о ней сплетничали у неё за спиной. Затем она вырвала из его дрожащих пальцев бутылку скотча и сказала, что ему больше не разрешается пить. За этим последовали новые ультиматумы, всё более и более унизительные.
Поначалу он был дерзок.
- Ты в курсе, что это полная дичь, да? С чего ты взяла, что я буду пай-мальчиком и сделаю всё, как ты скажешь?
Она самодовольно ухмыльнулась и презрительно взглянула на него.
- С того, что ты разговариваешь во сне, мистер Безумец. Ты, оказывается, очень словоохотливый.
Джон уставился на неё, вмиг помертвев.
- О некоторых вещах людям лучше не знать.
Он молчал, с трудом дыша.
- Ужасных вещах.
Он впился пальцами в колени так, что захрустели кости.
- Так что, да, я думаю, у меня есть необходимые рычаги влияния, - eё ухмылка стала шире, придав ей крайне самоуверенный вид. – Ты теперь моя собственность, Джон. Моя маленькая заводная игрушка. Заканчивай тут и иди на кухню. Я тебе набросаю список дел по дому.
Она повернулась к нему спиной и продефилировала через дверной проём, всем своим видом показывая, что совершенно не боится скандально известного Литтл-Pокского Безумца.
Джон обмяк в своём кресле.
Его мысли снова вернулись к убийству.
Но чувство омерзения никуда не делось. Он так усердно старался искупить свою вину. Он просто не мог позволить себе уступить старым демонам. Даже ценой своего мужского достоинства и гордости. И всё же, чёрные мысли не покидали его все последующие дни, хоть он и пытался, несмотря на столь глубокое унижение, всеми силами избавиться от них. А становилось ещё хуже. Она продолжала делать всё, чтобы усугубить его позор. Хуже всего было вчера, когда она заставила его смотреть, как она ебётся с проститутом. Они привязали его к стулу в спальне, а затем они испробовали всё. Миссионерская поза. Девочка сверху. Сзади – и с анальным проникновением, и с вагинальным. Поза наездницы и лицом друг к другу. Блядь, это длилось бесконечно. К тому времени, когда проститут ушёл, Джон превратился в дрожащую кучу бесчувственной плоти. Линда не освобождала его ещё несколько часов. Затем она шлепком вывела его из ступора и приказала вынести мусор и помыть посуду.
Джон вынес мусор.
Затем он сел в свой «Мерседес» и уехал далеко-далеко. Он не возвращался несколько часов, напиваясь до бесчувствия в череде сменяющих друг друга дешёвых забегаловок, в худшей части города. Он не помнил, как вернулся домой. Не помнил, как лёг в постель. Но во сне его мучили кошмарные видения кровавого убийства. Образы были такими яркими и реальными. Его жена умирала от его руки ужасной смертью: сначала он её пытал, а потом порубил её на мелкие кусочки.
Оказалось, что образы были яркими неспроста.
Они были просто, блядь, реальными. Никакие не кошмары – воспоминания.
Джон захлопнул дверцу холодильника.
Ну вот и всё, - подумал он.
Нельзя было отрицать очевидного. Нельзя было отыграть всё назад. Это было то, с чем, как он сам себе говорил, он не сможет жить, если это произойдёт снова, а Джон всегда был человеком слова. Он сдержит свою клятву.
Но, сначала следовало засвидетельствовать остаток своего позора.
Шаркающей походкой он прошёл из кухни в столовую. Вот, где произошла большая часть событий. От вида этой мясорубки у Джона подкосились ноги. На обеденном столе лежали куски Линды. Её груди – в керамической тарелке. Одна выглядела так, словно её частично сожрали. Он увидел пальцы, торчащие из подсвечников, - каждый ноготок был покрыт её любимым тёмно-алым лаком. Нижняя часть её тела с раздвинутыми в стороны ногами располагалась по центру стола. Он предположил, что как минимум один раз за вечер он взбирался на стол и трахал её. То, что осталось от её туловища, сидело на стуле, а между её отсутствующих грудей торчал большой нож. И, естественно, по всей комнате было просто неимоверное количество крови.
В оцепенении он упивался этим зрелищем.
Это было невероятно.
Литтл-Pокский Безумец нисколько не растерял свой дар к изобретательному кровопролитию за долгий период бездействия. Он даже ощущал странную гордость под превосходящим чувством ужаса.
Оцепенение спало.
Волна тошноты захлестнула его. Его обильно вырвало – с такой силой, что ему пришлось встать на четвереньки. Он блевал и блевал, выплёскивая желчь прямо на отрезанный большой палец ноги, оказавшийся на полу. Спазмы ещё долго продолжались уже после того, как желудок опустел. Его внутренности и мышцы сводило от боли – настолько оглушительной, что он даже был ей рад, потому что на какое-то время она отгородила от него реальность того, что он сотворил. Но, наконец, скрутившая его тошнота ослабла, и ему снова пришлось встретиться лицом к лицу с ужасной правдой.
Он поднялся на ноги и, покачиваясь, вышел из комнаты. Он шёл через дом, мотаясь из стороны в сторону, расставив руки, чтобы отталкиваться от стен и сохранять вертикальное положение. Неуверенно пробравшись в свой кабинет, он отыскал глазами своё кожаное кресло. Он рухнул на пол с расставленными руками, стараясь нащупать кресло с отчаянием пережившего кораблекрушение, хватающегося за единственный поблизости спасательный круг. Он добрался до кресла, рухнул в него и несколько минут сидел, пытаясь отдышаться.
Прошло много минут. Понемногу он восстановил контроль над своим физическим и психическим состоянием. Затем он занялся необходимыми вещами. Он нашёл блокнот и ручку и стал писать невообразимую историю Литтл-Pокского Безумца. В этом бессвязном признании было более чем достаточно деталей убийств, чтобы убедить власти, что настоящий убийца, по крайней мере, раскрыт, хоть и посмертно. Ещё в письме были чистосердечные извинения перед семьями жертв и заявление, что он не ждёт от них прощения, потому что не заслужил его. Каждый из них мог спокойно прийти и помочиться на его могилу. Он закончил, заявив, что несмотря на то, что его жена бесспорно была бессердечной сукой, воистину эпического масштаба, она не заслужила смерти. Он попросил прощения у её семьи и написал, что они тоже вольны помочиться на его могилу.
Перечитав признание дважды, Джон подписал его.
Он потянулся было к бутылке выдержанного скотча, которую Линда вырвала у него из пальцев неделю назад, но не взял её, решив, что не заслуживает даже этого последнего мимолётного удовольствия. Вместо этого он открыл нижний ящик своего стола, достал в дальнем краю запертой шкатулки «магнум» .44-го калибра, вложил дуло в рот и нажал на спусковой крючок. Он не слышал звук выстрела и даже не почувствовал, что крупнокалиберная пуля сотворила с его головой. Фантастическая разрушительная сила оружия выполнила свою работу слишком быстро и слишком эффективно для этого, забрызгав полки с книгами в кожаных переплётах позади его стола кровью и мозгами.
Следующее, что он осознал, была музыка.
Скрипучий, перегруженный звук гитарных аккордов и грохочущие ударные.
Он моментально узнал мелодию – это был “Highway To Hell” “AC/DC”. Подростком он любил их, но конкретно эта песня, именно сейчас выглядела не очень ободряюще.
Джон открыл глаза и тут же понял, что находится в Аду.
На первый взгляд он походил на большой мегаполис. Здания, грохот городского движения, гудки, сирены и гул голосов неподалёку. Он стоял на тротуаре. На совершенно обычном городском тротуаре. Э