– Возможно, мы встречались в Крыму, – негромко ответила она с лондонским акцентом.
– Элизабет – медсестра, – сказала Мириам, беря отца под руку. – Папина постоянная сиделка не переносит путешествий, – добавила она и махнула ручкой, словно хотела отогнать всякие мысли о недомогании несчастной женщины и о ней самой.
– Жаль, что вы болеете.
Шона услышала свой собственный голос будто со стороны. Что она делает? Ведь нельзя же говорить о болезнях, тем более о болезнях незнакомого человека! Тем более болезни того, кто впервые за долгое время дал ей хоть какую-то надежду.
– Это не имеет значения, графиня, – ответил мистер Лофтус таким тоном, что сразу сделалось ясно: продолжать разговор не нужно.
Шона закусила губу и напомнила себе, что вовсе не обязана любить этих американцев, достаточно быть с ними радушной.
– Как видите, – заговорила она, подражая манерам матери, – это главный двор замка. Верхний двор строители предусмотрели просто как ловушку для врагов.
– Если не возражаете, графиня, мы осмотрим замок позднее, – прервал ее мистер Лофтус. – Мы устали с дороги. Где наши комнаты?
Их комнаты. Господи Боже, их комнаты.
Она бросила на Хелен взгляд, полный паники. Этот взгляд перехватил вернувшийся Гордон.
– Мы уже готовим их, мистер Лофтус, – проговорил он, спускаясь с крыльца. – А пока могу ли я предложить вам стаканчик шотландского виски?
Когда Гордон улыбался, в уголках его глаз образовывались морщинки-лучики, что придавало ему еще большее обаяние. Если его тактика сработает, она проскользнет наверх и, может быть, успеет подготовить для мистера Лофтуса покои лэрда и еще одну комнату для его дочери. И еще одну – для великана? А сестра-сиделка? Ее, наверное, нужно поселить поближе к пациенту?
– Кто вы? – проворковала Мириам, сладко улыбаясь Гордону.
За него ответила Хелен:
– Это полковник сэр Гордон Макдермонд, баронет Инвергэр.
Хелен удивительно походила на маленького жизнерадостного воробышка, обретшего способность говорить.
Кажется, сей титул произвел на американцев впечатление. Гордон – фигура выдающаяся, красивый мужчина в самом расцвете сил. Они с американцем пожали друг другу руки, как противники, испытывающие силу друг друга перед настоящей схваткой.
– Дайте нам несколько минут, – сказала Хелен, мечтая о нескольких часах, – и мы приготовим все для вашего отдыха.
– А мы тем временем, – Гордон предложил Мириам руку, – осмотрим пиршественный зал, согласны?
Фергус куда-то исчез, но Гордон закрыл собой брешь в обороне. Судя по тому взгляду, что он бросил на Шону, ему было известно, что она балансировала между раздражением и благодарностью.
Она пробормотала что-то еще, какие-то напрасные слова, призванные оправдать ее грубость, но американцы, кажется, не обратили на это внимания – даже несмотря на то что великан не выпускал ее из поля зрения. Ладно, сейчас нет времени думать о нем, или о сестре-сиделке, или о Фергусе, или о том, как отблагодарить после всего этого полковника сэра Гордона.
Шона и Хелен помчались по черной лестнице наверх, в покои лэрда, где стали в спешке перестилать постель, которая до сих пор воняла виски. Неужели Старый Нед пролил спиртное на матрас? Если повезет, мистер Лофтус сочтет запах алкоголя характерной чертой шотландских замков.
– Где Старый Нед? – спросила Шона, когда Хелен вернулась из гладильни со свежими простынями.
– Я его не видела. Может, на кухне, ест?
– Кухня. – Шона выпрямилась. – Кто-то же должен готовить. – Ее охватила паника. – Я же понятия не имела, что приедет столько народу! Он ни словом об этом не обмолвился! – Шона стала загибать пальцы. – Его дочка, телохранитель… – Она посмотрела на Хелен. – И зачем ему только понадобился телохранитель? А, не важно. – Она тряхнула головой – Медсестра. – Она взяла у Хелен несколько простыней. – Нужно поговорить с Фергусом. Это четыре. Кучера – еще трое. Итого семеро. Плюс мы. Десять. Плюс Старый Нед. Одиннадцать человек! А я умею готовить только чай и тосты. И еще лепешки. И жаркое. Но ведь жаркое может приготовить кто угодно…
Кажется, она бредит.
Хелен, если не считать ее излишнего преклонения перед полковником сэром Гордоном, была отличной компаньонкой. Шона точно знала, что Хелен никогда никому не расскажет о тех случаях, когда она теряла контроль над собой. И даже если у нее сейчас случится истерика – похоже, все к этому идет, – то Хелен будет молчать как рыба.
– У меня неплохо получаются супы-пюре, – отозвалась Хелен.
– Да, но что делать с говяжьей ногой? Или с олениной?
Они обменялись взглядами.
– Не говоря уже о том, что для всех нужно подготовить комнаты.
– Я, честно говоря, уже с ног валюсь, – призналась Хелен, – а мы даже с этой комнатой не закончили. Где ты думаешь поселить Мириам?
Для дочки промышленника подходит одна-единственная комната – ее собственная. По счастью, ее достаточно будет быстренько проветрить, вытереть пыль и застелить свежие простыни.
Спустя час им удалось подготовить четыре комнаты в семейном крыле. Она перенесла вещи Фергуса в гостевое крыло, а они с Хелен выбрали смежные комнаты и перетащили туда свои чемоданы.
Закончив, они в последний раз осмотрели приготовленные для гостей комнаты. Шона стыдилась того, что все сделано неаккуратно, наспех, но по крайней мере они убрали комнаты для Лофтуса, его дочери и приближенных. Кучерам придется поспать на койках в конюшнях, если, конечно, американец не потребует, чтобы их разместили в Гэрлохе со всеми почестями. Если так, то нужно время, чтобы подготовить больше комнат.
– Вереск в вазах, – сказала она.
Хелен кивнула и, несомненно, что-то пометила в своем мысленном списке дел. Кухарка, добавила Шона про себя. Юмор и доброта в общении. Ей нужно быть очень мужественной и не такой раздражительной. Нельзя позволить себе расстраиваться из-за манер американцев или поведения Фергуса.
А Гордон?
Гордон – это совсем другое дело. Гордон – это как камешек в туфле, прядь волос, упавшая на лицо, ставень, бьющийся о стену. Постоянный раздражитель, от которого некуда деться.
Перед тем как идти в пиршественный зал, они с Хелен освежились и переоделись. У Хелен нашлось нарядное платье из синей шерсти, но у Шоны гардероб по большей части состоял из траурных платьев, которые она «разбавляла» белыми воротничками и манжетами.
Она раскраснелась, прическу ее можно было назвать не иначе, как «стихийное бедствие», однако стала гораздо чище, чем час назад. Когда они вошли в пиршественный зал, в нем уже никого не было. Американцы и Гордон, оказывается, перебрались в более уютную малую гостиную. Гордон стоял у камина – воплощенный образ шотландского баронета, позирующего в родовом замке. Ему не хватало разве что пары гончих у ног, нескольких кинжалов и щитов на стене сзади – и килта. Тогда картина получилась бы законченной и совершенной.
Да, с его ногами не грех носить килт. В последний раз Шона видела его в килте, когда они прощались с Фергусом у трапа корабля, на котором тот уезжал воевать. Оба они, и Гордон, и Фергус, были одеты в традиционную форму Девяносто третьего полка хайлендеров: красный мундир, килт, патронташ и сумка, отороченная мехом. На груди Гордона тогда блестели только две медали. Сколько же наград он получил с тех пор?
В тот раз она не говорила с ним, не сказала ему, как он красив. Рядом с ней был Брюс, а он заслуживал того, чтобы его жена блюла клятву верности даже в мыслях.
Сны – другое дело.
Гордон взял на себя обязанности хозяина, хотя Гэрлох и не принадлежал ему, – просто потому, что Фергус куда-то исчез. Из-за этого Шона еще больше чувствовала себя у него в долгу.
– Ваши комнаты готовы, – объявила она, когда они с Хелен вошли в комнату. – Не хотите ли вначале перекусить? Или сразу начнем экскурсию по Гэрлоху?
– Позже.
Мистер Лофтус встал.
Великан и сиделка стояли по обе стороны от него. Чего он боится больше: болезни или нападения врагов?
– Сначала мы отдохнем, графиня, потом поедим, а уж завтра осмотрим замок.
Шона сложила руки перед собой и кивнула, вновь копируя мать. Случалось ли ее матери когда-нибудь ощущать такую бурю эмоций, которая бы разрывала ее на части? В воспоминаниях Шоны она всегда была божественно тактична и сдержанна.
– А лэрд к нам присоединится? – спросила Мириам, отработанно грациозным движением вставая с кресла.
Шона снова кивнула и сама удивилась, что так спокойно врет. Она ведь даже не знает, где сейчас Фергус, не говоря о том, согласится ли он осматривать замок вместе с ними.
– Сэр Гордон говорит, он получил Крест Виктории. Как чудесно!
Она что, слабоумная? Чудесно? Цена этого креста слишком высока: Фергус, вероятно, до конца жизни будет мучиться болями, хромать и с трудом поднимать левую руку.
И вдруг Шона поняла, как это удавалось ее матери. Она просто игнорировала окружающих, закрывалась от них, делала вид, что бессмыслица, которую несут ее гости, – это просто шум, ни больше ни меньше, такой же, как крик орла или, скажем, завывание ветра.
Нужно игнорировать американку, только и всего.
Мириам потянулась – долго, с легкой дрожью в конце движения, как делает это чуть замерзший котенок. Этот жест, конечно, привлек внимание к ее миниатюрному стройному телу и пышной груди.
Интересно, в Америке принято подкладывать вату в корсет?
– У вас есть служанка, мисс Лофтус? – спросила Шона. – Она приедет позже?
– Боже правый, нет. – Мириам рассмеялась. – Мы, американцы, привыкли обслуживать себя сами.
Сиделка изменилась в лице, но всего на пару мгновений.
– Одеваюсь я сама, а с прической помогает Элизабет. – Мириам задержала на Шоне взгляд. – Я могу ее к вам прислать, если вы думаете, что это поможет.
Шона онемела от такого наглого оскорбления.
Мириам подошла к отцу и взяла его под руку, словно нуждалась в защите.
– Горди, вы проводите нас? – спросила она, улыбаясь самой любезной и самой приличной улыбкой.