Одиннадцать часов ночи. В Эдинбурге звонит пожарный колокол. Кланы наступают! Ополченцы должны браться за оружие. Городская стража выходит навстречу неприятелю, но ополченцы отказываются последовать за ней. Их ведь рекрутировали для защиты города, вот они и будут сидеть за городскими стенами! Белые кокарды в Перте и белые перья в Эдинбурге! Всю ночь горожане провели на сторожевых постах. А утром были вознаграждены незабываемым зрелищем отступающей в беспорядке кавалерии. Драгуны промчались на полном галопе — совершенно деморализованные и ошалевшие от ужаса. Эдинбург впал в панику! Только женщины сохраняют спокойствие: они жаждут видеть принца! Магистраты собираются в Голдсмит-холле и спорят до хрипоты: что делать — сражаться или идти на мировую с мятежниками? Так ничего и не решив, они собирают общее городское собрание. Горожане единогласно выносят вердикт: «Мириться!» В этот миг появляется мальчишка-кадди с письмом для лорда-провоста. По его словам, письмо это он получил от какого-то таинственного чужестранца. Его светлость в растерянности. Тем не менее он вскрывает конверт и начинает читать вслух: «В настоящий момент Мы готовы войти в нашу возлюбленную столицу древнего Шотландского королевства…» Что за чертовщина? Провост заглядывает в конец письма — туда, где красуется подпись «Карл, принц Уэльский, регент Шотландии, Англии, Франции и Ирландии, а также всех принадлежащих им территорий». Он в ужасе отбрасывает письмо, отказывается его читать. На том собрание прерывается. Навстречу горцам выслали делегацию для ведения переговоров. И тут приходят известия, что на помощь эдинбуржцам спешат британские войска. И ждать осталось недолго… Ура! Срочно вернуть выехавшую навстречу горцам делегацию! Ах, поздно, не успели! Еще одна ночь проходит в тревожном ожидании. В темноте никто и не заметил, как группа Камеронов с полными мешками пороха подкралась к городской стене и залегла у ворот. На рассвете беспечный стражник отворил ворота, чтобы выпустить чью-то карету, и тут же внутрь рванулись вооруженные люди в килтах. За каких-нибудь пять минут Эдинбург перешел в руки принца! Ранним утром один из горожан вышел на улицу и очень удивился, увидев сидящего на пушке горца.
— Эй, а ты кто такой? — спросил он. — И где вчерашний караул?
— Они уволены! — ухмыльнулся горец.
Полдень. Армия мятежников марширует по городу. Стараясь не очутиться на линии огня замковых пушек, они следуют по Даддингстону к Королевскому парку. Их сопровождает толпа — женщины возбуждены, на лицах мужчин написано сомнение. Шествие возглавляет юный принц, он едет верхом, погруженный в глубокую задумчивость. На нем клетчатая куртка, красные бархатные штаны и зеленый бархатный боннет с белой кокардой. Принц неспешно въезжает в Холируд. В этот миг раздается отдаленный грохот, и со Скалы летит бесполезное, никому не причинившее вреда пушечное ядро.
На непродолжительное время Холируд вновь стал пристанищем шотландского королевского двора. Отсюда кланы уходили в бой. Мне представляется, как на рассвете шли они по осеннему жнивью в сторону Престонпэнса. Карлайл вспоминал, как он наблюдал с крыши отцовской церкви за беспорядочным отступлением армии Коупа. Англичане улепетывали, «как кролеки», — писал Чарльз (тот еще грамотей!) своему отцу в Рим. Успех подвиг его на непостижимо дерзкое вторжение в Англию: принц двинулся на Лондон, имея в своем распоряжении пять с половиной тысяч пехотинцев, пятьсот кавалеристов и всего тринадцать старых пушек. De l'audace, et toujours de l'audace![40] Таков был девиз восстания сорок пятого года.
За этим последовала роковая цепь событий: Дерби, нападение на Английский банк, паника Георга II (в гавани уже держали наготове корабль для его бегства в Ганновер), затем долгое унылое отступление шотландской армии, которое завершилось катастрофой на Куллоденском поле, неподалеку от Инвернесса.
Я отправился туда утром, еще до завтрака. Знаменитое поле боя предстало передо мной в виде бесконечной вересковой пустоши, раскинувшейся справа и слева от дороги. С одной стороны ее заслоняли высокие стройные деревья, зато с другой пустошь беспрепятственно тянулась до самого горного кряжа. Утренний туман еще не успел рассеяться и призрачной пеленой лежал на ветвях деревьев. Придорожные кусты утесника были окутаны серебристой паутиной — похоже, минувшей ночью здесь потрудилась целая колония пауков.
Насколько мне известно, Куллоден — единственное место, которое вполне может называться именно полем боя, таким, как его представляют историки и поэты. Бэннокберн — всего-навсего луг; Флодден — полоска, засеянная рожью; Ватерлоо — скопление ферм; и даже Ипрский Салиент ныне почти неразличим под посевами зерновых. На Углу Адского Огня сегодня выстроен маленький домик, во дворе полощется выстиранное белье, куры деловито разгребают угольную крошку. Как быстро затягиваются шрамы войны! И лишь Куллоден единственный из всех известных мне мест по-прежнему окутан аурой былой боли и печали. Только здесь, на этом поле боя, сохранились могилы павших воинов — они похоронены в широких рвах там же, где застигла их смерть.
Маленькие, истертые непогодой камни высятся в вереске, и на каждом из них высечено имя клана, отдавшего свою жизнь за Стюартов.
Я шел по мокрой траве и читал вслух эти надписи: «Кланы Макгилливрей, Маклинов, Маклахланов, горцы Атолла».
Неподалеку от этого камня стоит другой, на нем значится: «Клан Стюартов из Аппина». И дальше: «Клан Камеронов»… «Клан Макинтошей»…
Тут же протекает крохотный ручеек. Он настолько мал, что едва ли заслуживает звание ручья; по сути, это просто полоска мокрой травы. Но возле изгороди бьет ключ, над ним тоже стоит камень с надписью «Родник Смерти».
Тогда, во время битвы, сюда сползались раненые горцы — передохнуть, утолить жажду. Среди них был вождь клана, которому изрядно не повезло: стоило ему приподнять голову, как в нее попала меткая пуля неприятеля. Вождь так и упал головой в лужицу воды. После битвы от ключа ничего не осталось, он весь был завален мертвыми телами. С тех пор никто и никогда не пьет из «Родника Смерти».
В нескольких ярдах от него начинается пшеничное поле, возле него стоял очередной камень с лаконичной надписью:
Поле англичан.
Здесь они похоронены.
Пока я смотрел на этот мемориал, мне припомнился любопытный разговор, который я подслушал в одном из лондонских клубов. Некий англичанин объявил, будто данная надпись — единственное, что выводит его из себя в Шотландии.
— Это звучит так грубо, совсем не по-рыцарски! — возмущался он. — К тому же они засеяли поле пшеницей! Представляете, извлекают пользу из наших трупов!
Кто-то осмелился ему возразить, заметив, что при Куллодене вообще было немного рыцарства.
— Ну, не знаю, — пожал плечами спорщик. — Я просто чувствую, что этот камень сводит меня с ума! Вообще-то я люблю шотландцев, но при виде такого безобразия не могу удержаться, чтобы не воскликнуть: «Черт побери эту Шотландию!»
И это говорил человек, чей прадед был губернатором Форт-Уильяма! Поистине, он не владел своими чувствами.
У меня этот камень не вызвал столь сильных эмоций. Напротив, он показался мне вполне достойным мемориалом. Ведь напомню, что на Куллоденском поле погибло всего пятьдесят англичан. Для Англии это сражение едва ли тянуло на случайную стычку (во всяком случае, если судить по размеру потерь). Для шотландцев же оно не менее трагично, чем незабываемая трагедия Флоддена[41].
Я призываю вас: придите на Куллоденскую пустошь, присядьте на каменный бордюр, как это сделал я, и попытайтесь восстановить в памяти события тех далеких дней. Если в то время еще и сохранялось рыцарство, то эта битва как раз представляет собой безнадежный осколок старомодной рыцарской отваги. В 1746 году здесь не было дороги, лес тоже насадили значительно позднее. Тогда же вокруг простиралась сплошная вересковая пустошь.
У принца Чарльза было пять тысяч человек — голодных, измученных долгим ночным переходом. Им противостояло 9-тысячное регулярное войско герцога Камберленда. Артиллерия принца находилась в плачевном состоянии. Опытные канониры отсутствовали, они ушли в Инвернесс за провиантом и оставили свое хозяйство на попечение добровольцев, которые по квалификации никак не могли сравниться с английскими артиллеристами. В распоряжении же герцога Камберленда был полноценный полевой обоз из семи 57-мм пушек и шестнадцати полевых орудий, которыми командовал полковник Бедфорд, один из самых блестящих артиллеристов того времени.
Армии расположились на расстоянии 400 ярдов друг от друга. Построение англичан сопровождалось барабанным боем и грохотом литавр. Герцог Камберленд привел с собой целый военный оркестр из 225 человек. Особую ярость у якобитов вызывал звук волынок: это протестантский клан Кэмпбеллов сзывал на позиции своих членов (около восьмисот человек). Им отвели место в арьергарде, Кэмпбеллы должны были охранять движимое имущество. Оба войска выстроились в шеренгу. Герцог Камберленд сидел на коне позади роялистской армии; принц Чарльз расположился на небольшом пригорке, почти напротив своего противника.
На построение ушло два часа. За это время не было произведено ни единого выстрела ни с той, ни с другой стороны. Вскоре после часа дня раздался первый залп со стороны горцев. Герцог ответил крупной картечью, которая буквально выкашивала ряды шотландцев. Затем в направлении принца Чарльза полетело ядро, которое упало в гущу всадников и забрызгало лицо принца грязью…
Кланы рвались в бой, но команды все не поступало. Когда же принц Чарльз решился наконец атаковать, вестовые что-то напутали и не доставили вовремя приказ. В рядах горцев, вынужденных бездействовать, поднялся ропот. Им не терпелось смять, сокрушить эти пушки, которые безжалостно их обстреливали! Так прошло еще полчаса. Поднялся ветер, он швырял в лицо пригоршни града. Нет, это невыносимо! Сколько же можно ждать? Первыми не выдержали Макинтоши. С диким криком они вырвались из строя и ринулись на вражеские орудия! Впереди мчался, размахивая клеймором, Макгилливрей из Драмгласса. За его спиной развевалось желтое знамя Макинтошей. Горцы бежали через пустошь навстречу картечи, выстрелам мушкетов и фланкирующему огню, который открыло подразделение Вульфа. Они неистово рвались вперед, их меч