— Ego te absolve, In nomine Patris.[37]
— Мне очень жаль, отец, — ляпнул Джейми. — Я не хотел…
— Будем считать, что это было сказано в пределах твоей исповеди, хорошо? — Пробормотал отец Майкл. — Перебирай четки и повторяй эти слова каждый день в течение месяца, вот тебе и покаяние. — Тень кривой усмешки скользнула по его лицу, и он закончил: — et Filii, et Spiritus Sancti, Amen.[38] — он опусти руку и заговорил буднично. — Не думаю, что надо спрашивать, как долго ты не был у исповеди. Помнишь акт раскаяния, или тебе помочь? — Это было сказано абсолютно серьезно, но Джейми снова заметил усмешку гнома в ярко-зеленых глазах.
Отец Майкл сложил руки и склонил голову, то ли от благочестия, то ли для того, чтобы скрыть улыбку.
— Mon Dieu, pere gretted…[39] — произнес он по-французски, как всегда. И как всегда, ощущение мира сошло на него от этих слов.
Он замолчал, вечерний воздух был по-прежнему неподвижен.
Впервые он увидел то, что не замечал раньше: насыпь более темного грунта, пятнистую от прорастающих лезвий молодой травы, усыпанную крошечными жемчужинами цветов. И маленький деревянный крест в головах, как раз под сосной.
Прах к праху. Это было последнее пристанище незнакомца; они погребли его по христианскому обычаю, позволив наконец неприглядному комку костей и кожи, так долго лежавшему в темной воде, раствориться в мирной безвестности. Здесь, рядом со скамьей друидов.
Солнце еще висело над горизонтом, но его лучи стлались низко, и длинные тени лежали на болоте, готовые подняться и слиться с грядущей ночью.
— Подожди немного, мо mhic, — сказал отец Майкл, потянувшись за чашей. — Позволь мне убрать ее в вечное хранилище, и я провожу тебя обратно.
В отдалении Джейми видел черный провал ямы, где резали торф. В Шотландии считают, что в болотах живут моховые ведьмы, мелькнула мысль. Или кто-то другой может лежать в таком болоте?
— Не надо мучить себя, отец, — сказал он, глядя, как маленькие лужицы сияют в последних лучах солнца. — Я найду свой собственный путь.
Глава 20Скачки с препятствиями
Куинн исчез, чтобы заняться собственными делами. Джейми его отсутствие немного успокоило, но не обнадежило — Куинн не уходил далеко. Джейми передал Грею мнение аббата о «Дикой охоте», и после некоторого обсуждения было решено, что Джейми сделает первый подход к Сиверли.
— Покажите ему стихотворение, — предложил Грей. — Я хочу знать, признает он его или нет. Если нет, то есть по крайней мере вероятность того, что оно не имеет к нему никакого отношения и попало в пакет Карруотерса по ошибке. Если же он признает, я тоже хочу знать об этом. — Он улыбнулся Джейми, его глаза горели азартом. — И как только вы разнюхаете обстановку, я получу лучшее представление для выбора тактики, когда поеду на встречу с ним.
Ширма, подумал Джейми мрачно. По крайней мере, в этом Грей был честен с ним.
По совету Тома Берда Джейми надел коричневый шерстяной костюм, как более подходящий для разового визита в сельской местности — пюсовый бархатный костюм был слишком хорош для такого случая. Однако, между Томом и лордом Джоном возник принципиальный спор, стоит ли предпочесть желтый шелковый жилет с черной вышивкой более простому кремовому, как намек на финансовую состоятельность Джейми, или это будет слишком вульгарно.
— Я не возражаю, если он примет меня за простака, — заверил Джейми Тома. — Лучше ввести его в заблуждение относительно превосходства надо мной. Единственное, что мы знаем о нем наверняка, так это то, что он любит деньги; тем лучше, если я буду выглядеть жирным гусем.
Лорд Джон захохотал, но поспешно замаскировал смех чиханием, в результате чего Том и Джейми посмотрели на него весьма сурово.
Джейми не был уверен, что Сиверли не вспомнит его. Он видел Сиверли в Шотландии только раз, а до того в течении нескольких недель в Париже. Кажется, они могла обменяться парой слов в ходе обеда, но этим их знакомство и ограничивалось. И все же, Джейми вспомнил Сиверли, поэтому не было ничего невероятного в том, чтобы Сиверли вспомнил Джейми, особенно учитывая его заметную внешность.
В Париже он работал у своего кузена-виноторговца; было бы разумно предположить, что он пошел по торговой стезе после разгрома восстания. Сиверли не располагал возможностью отследить его путь после Куллодена.
Джейми потрудился предположить, что его не идеальная английская речь скорее всего станет дополнительным стимулом для Сиверли счесть его социально неполноценным, независимо от его костюма, поэтому, он немного усугубил свой акцент, когда спешился у сторожки и заговорил с привратником.
— Что это за место, парень?
— «Гластвиг», — ответил «парень». — Так это оно вам нужно, сэр?
— Оно самое. Твой хозяин сегодня днем дома?
— Сам-то дома, — с сомнением сказал привратник. — А что касается приема… Пойду и спрошу, сэр.
— Премного обязан, парень. Так передай ему вот это, а монетку возьми себе. — Он протянул рекомендательное письмо сэра Мельхиора и свою собственную заранее приготовленную записку вкупе со щедрыми чаевыми.
Его роль богатого пошляка, с которой он так многообещающе сегодня дебютировал, позволяла ему открыто пялиться на внушительных размеров дом и обширные окружающие его территории, когда он медленно шел за лакеем. Это был старый (он еще ни разу не видел в Ирландии ни одного недавно построенного дома), но хорошо сохранившийся дом, его темные стены были кое-где обновлены, его дымоходы (Джейми насчитал четырнадцать) исправно дымили. На дальнем пастбище паслось шесть добрых лошадей, в том числе одна, которую он с удовольствием посмотрел бы поближе — с широкой белой полосой на лбу и отличным крупом; хорошая мускулатура, подумал Джейми одобрительно. Перед домом раскинулся просторный газон, садовник с энтузиазмом толкал свою тяжелую тачку, даже листва деревьев лоснилась солидно и богато под моросящим дождем.
Он даже немного засомневался, примут ли его, но в дверях уже стоял дворецкий, готовый взять его плащ и шляпу и проводить в гостиную. Как и сам дом, она демонстрировала богатство хозяина (огромный серебряный подсвечник с шестью свечами пчелиного воска щедро распространял свет), но не отличалась чувством стиля. Джейми медленно бродил по комнате, рассматривая украшения: статуэтка нарядной дамы из мейсенского[40] фарфора с голубем на руке, голубок тянулся к ее губам за конфетой; напольные часы с тремя циферблатами, показывающие время, барометрическое давление и фазы луны; подставка для трубок из незнакомой темной древесины, возможно, африканского происхождения; одноногая серебряная чаша с засахаренными фиалками, уложенными гнездом вокруг горстки имбирно-орехового печенья; толстая и тяжелая на вид трость, со своеобразной ручкой; любопытный предмет непонятного предназначения… Джейми взял его, чтобы рассмотреть поближе. Это была полоса кожи, дюймов десять на пять (он машинально измерил ее с помощью сустава среднего пальца), вышитая мелкими неровными бусинами. Из чего они сделаны? Не стекло… жемчуг? Интерес вызывал так же необычный узор из плетеных нитей синего, белого и черного цветов.
Конечно, ни одна женщина не могла собирать такие вещи. Он ждал появления владельца это разномастной коллекции. Тщательно разбираясь в прошлом этого человека, Грей не дал Джейми целостной картины личности Сиверли. Карруотерс нарисовал яркий портрет этого человека, но акцентировал внимание на его преступлениях, ничего не говоря о его характере.
«Человек может улыбаться и быть злодеем», подумал он про себя. Он сам собрал обширную коллекцию злодеев. И зачастую любезные дураки причиняли намного больше вреда, чем самые закоренелые преступники. Его род сжался при воспоминании о Чарльзе Эдуарде Стюарте. Он не сомневался, что Сиверли был злодеем, но злодеем какой именно разновидности?
Тяжелые прихрамывающие шаги раздались в коридоре, и майор Сиверли вошел. Это был все еще представительный мужчина, почти такой же высокий, как Джейми, хотя много старше и с солидным брюшком. Его лицо было грубым и плоским, со слегка сероватой кожей, словно вырезанное из того же камня, что и стены дома, и пока он принимал изъявления гостя, оно не могло скрыть выражения брезгливости и откровенной жестокости.
Джейми протянул руку в сердечном приветствии и подумал про себя, что любой солдат, которому не посчастливилось бы попасть под командование Сиверли, с первого взгляда определили бы, с кем имеет дело. «Неспособность обуздать гнев» была одним из предъявленных ему обвинений.
— Ваш покорный слуга, сэр, — вежливо сказал Сиверли, протянув руку в ответ.
Он спокойно посмотрел на Джейми. Нет, ты не дурак, подумал Джейми, выполняя все необходимые при первом знакомстве формальности этикета; но если он вспомнил Джейми, то эти никак не отразилось на его манерах.
— Итак, Мельхиор Уильямсон пишет, что у вас есть нечто, в чем я могу быть заинтересован, — резко сказал Сиверли. Ни напитка, ни места на диване предложено не было. Очевидно, Джейми не представлял интереса для такого занятого человека.
— Да, сэр, — ответил он, доставая из-за пазухи копию «Дикой охоты». — Сэр Мельхиор сказал, что вы имеете некоторый опыт в вопросах древностей. Я и сам это вижу, — он кивнул на серебряную чашу, которая явно была изготовлена не больше пятидесяти лет назад не самым лучшим серебряных дел мастером. Губы Сиверли дернулись, но до улыбки не растянулись, он взял бумагу из рук Джейми и кивнул на диван.
Это было не совсем приглашение, но, тем не менее, Джейми сел. Сиверли мельком взглянул на листок, явно не ожидая ничего замечательного, а затем замер, коротко и остро взглянул на Джейми, а затем вернулся к стихотворению. Он прочитал его дважды, даже заглянул на обратную сторону бумаги, а затем положил на каминную полку.