Представив реакцию дядюшки на подобные слова, Уваров досадливо хмыкнул.
Поужинав, он отправился в комнату, где сразу и уснул, едва оказался в кровати. Снился ему завтрашний вечер, и был это настоящий кошмар: мало, что они с Мишелем так и не смогли объясниться толком, так еще и собрание оказалось прервано Бенкендорфом и его жандарами, нагрянувшими под самый конец. Последнее, что Уваров запомнил из сего ужасного сна – как граф протягивает ему руку и говорит: «Спасибо за службу». На этом страшном месте Петр Алексеевич проснулся и долго еще лежал без движения, беспомощно вглядываясь в темноту.
Весь следующий день прошел в томительном ожидании. С одной стороны, Уваров жаждал встречи, с другой – боялся ее. Кружок Лермонтова спустя без малого год казался некоей иллюзией, которую Петр Алексеевич придумал, дабы разнообразить свое одиночество. Искренность, с которой они обсуждали власть и высший свет, теперь, спустя время, поражала воображение.
«Ссылка Лермонтова показала, насколько опасны подобные рассуждения», – думал Уваров, трясясь в экипаже.
Дом Шувалова находился на Итальянской улице. По прибытию Уваров расплатился с возницей и направился прямиком к дверям. Сердце его в те мгновения стучало быстрей обычного, и во рту было непривычно сухо.
«Интересно, Мишель уже там?»
Дверь открылась, и Петр Алексеевич уловил едва различимый аромат французского парфюма. На пороге стоял Шувалов – тонкий и прямой, как трость, с лохматыми усами и бородой. Фрак сидел на нем, как влитой; карие глаза смотрели ясно, пристально, будто с вызовом.
– Здравствуйте, Петр Алексеевич, – медленно произнес он. – Как добрались?
– Здравствуйте, Андрей Павлович. Прекрасно добрался. Тракт заснежен, но умеренно.
– Где остановились?
– В гостинице у Кулона.
– Это на Невском?
– Там, да.
– Что ж, входите, – шумно вздохнув, сказал Шувалов.
Он вел себя отчужденно, был явно напряжен, а вопросы о дороге и гостинице задавал скорей из вежливости, нежели из подлинного интереса.
«Похоже, мне здесь действительно не слишком рады, – подумал Уваров, перешагивая через порог. – Все-таки считают меня за доносчика? Возможно, возможно…»
Петр Алексеевич снял пальто и, водрузив его на вешалку, пошел к лестнице следом за хозяином.
– А не подскажете, Андрей Павлович, – сказал Уваров, когда они уже поднимались наверх, – Монго уже здесь?
– Не приехал еще, – ответил Шувалов, не оборачиваясь.
– А Мишель?
– Насколько я знаю, они собирались прибыть вместе.
По холодном тону Шувалова Петр Алексеевич понял, что хозяину их разговор не слишком приятен.
«Отчего же он вообще согласился на мою компанию? Или это Монго настоял?»
Шувалов открыл двери кабинета и жестом пригласил Уварова внутрь. Это была просторная гостиная с высоким потолком и огромной люстрой на две дюжины свечей, висящей в самом центре. Пол застилал темно-зеленый ковер; в дальнем конце комнаты находился камин, весело трещащий дровами. Рядом с ним, в двух креслах, наполовину развернутых от входа, восседали Гагарин и Жерве. Они курили, пили шампанское и о чем-то переговаривались, однако, заслышав звук шагов, князь оглянулся через плечо. Увидев Уварова, он кашлянул в кулак и сказал:
– Здравствуй, Петр.
Жерве тоже покосился в сторону гостя и пробормотал нечто, из-за шума камина так и оставшееся для Уварова тайной.
– Здравствуйте, господа, – чинно кивнул Уваров.
Хоть он и старался вести себя непринужденно, но дурных мыслей в голове только прибавилось. Будто почувствовав его сомнения, Гагарин и Жерве поднялись из кресел и приблизились к Уварову с Шуваловым.
– Хорошо, что вы прибыли раньше прочих, – заметил Андрей Павлович, вновь привлекая внимание к себе.
– Весьма удачно, – кивнул Гагарин.
– Сказать по правде, я не совсем понимаю, что происходит? – сказал Уваров, глядя то на одного, то на второго, то на третьего.
– Мне кажется, он вправду не понимает, о чем речь, – тихо сказал Жерве, покосившись в сторону князя.
– Как знать… – задумчиво произнес тот. – Все ж они родственники, притом довольно близкие…
– Да о чем вы говорите, господа? – не выдержав, спросил Уваров – пожалуй, немного громче, чем следовало бы.
– Вы правы, – сказал Шувалов. – Простите, Петр Алексеевич. Наш кружок основан на искренности, и никакие полунамеки в общении между нами совершенно недопустимы…
Он ненадолго задумался – видимо, собирался с мыслями – после чего сказал:
– Видите ли, что получается, Петр Алексеевич… На прошлой неделе мне с князем довелось побывать на светском рауте в доме Ивановых. Среди прочих, в числе гостей там были граф Бенкендорф, глава жандармерии, и ваша кузина, Анна Хитрова…
Заслышав имя сестры, Уваров напрягся.
– В самый разгар действа Анна, явно переборщив с шампанским, подошла к графу и начала громко поносить «кружок изменников» под предводительством «бунтаря Лермонтова», уже побывавшего в ссылке, но взглядам своим не изменившего. Бенкендорф мягко напомнил ей, что он находится в доме Ивановых как гость, а не как глава жандармов, на что ваша кузина сказала, что, ежели б она два года назад не обратила внимание графа на «позорный стих про царя и весь высший свет», Лермонтов так бы и не понес наказания…
Шувалов смолк, и в гостиной воцарилась гнетущая тишина. Уваров стоял ни жив, ни мертв; слова Андрея Павловича буквально парализовали его.
«Анна… За что же ты так со мной?..» – думал Петр Алексеевич, не в силах вымолвить и слова.
– Я же говорил, он не знает ничего об этом, – сказал Жерве. – Посмотри, как он побледнел. Петр, ты в порядке?
Его слова будто сняли морок, в который Уваров погрузился после рассказа Шувалова.
– Да… в порядке… – пробормотал Петр Алексеевич и, развернувшись, побрел обратно к лестнице.
– Ты куда? – окликнул его Жерве.
– Прошу меня простить… – на ходу пробормотал Уваров.
Он пошел по лестнице вниз. Недоумению на смену быстро пришла злость; с каждым шагом она только крепла. К тому моменту, как Петр Алексеевич достиг вешалки и снял с нее свое пальто, гнев полностью овладел им.
– Постойте же! – окликнул его Шувалов.
– Не могу, – уверенно ответил Уваров. – Дела не ждут. Еще раз простите, что вынужден покинуть вас так скоро…
Не слыша оклика хозяина и других участников кружка, он вышел за дверь и устремился прочь. Уваров не стал ловить извозчика – пошел пешком, то ли не желая тратить времени понапрасну, то ли надеясь по дороге хотя бы немного остыть. Причину такого своего поступка Петр Алексеевич и сам бы в тот момент не назвал: слишком много мыслей было в его голове, слишком плотно они сплелись друг с другом.
«Клубок змей… или наше общество… синонимы, по сути…»
После того, как Шувалов рассказал о невольном признании Анны на вечере у Ивановых, все наконец-то встало на свои места: и визит кузины к Уварову, и ее предостережение, что Лермонтов может счесть предателем не кого-то, а именно Петра Алексеевича…
«А мой отъезд в Псковскую губернию? Теперь, когда Анна раскрыла себя, я выгляжу ее сообщником – сбежавшим из Петербурга, только чтобы власти не узнали о нашей порочной связи с другими участниками «мятежного» кружка… Хорошо же я выгляжу теперь в их глазах – где-то пропадал почти год, а как Мишель возвратился, так тут же появился, как ни в чем не бывало, и еще удивляется, чего ему не рады…»
Пошел снег. Редкие хлопья, кружась, медленно падали на ткань пальто и оседали на ней темными пятнами. Пройдя полтора квартала, Уваров остановился у дома Анны. Покуда рассматривал окна, раздумывая, как поговорить с кузиной, не потревожив дядю, судьба сама подкинула ему ответ: дверь открылась, и Хитрова вышла наружу, сопровождаемая домоправителем Гаврилой, дородным мужчиной с длинными седыми волосами, собранными на затылке в хвост. Уваров покосился на дорогу; только сейчас он обратил внимание на экипаж, стоящий у входа.
«Уезжает куда-то. На очередной бал».
Хитрова шествовала к карете с высоко задранным подбородком. Гаврила поддерживал хозяйку за руку, хоть та всем своим видом давала окружающим понять, что ей это неприятно.
– Анна! – воскликнул Уваров.
Хитрова от неожиданности едва не споткнулась и не упала – спас только Гаврила. Повернув голову, Анна уставилась на брата.
– Петя?
– Не ожидала? – хмыкнул Уваров, устремляясь ей навстречу. – Конечно. После всего того, что вы мне с дядей устроили, ты не думала, что я в Петербург вернусь…
Глаза Хитровой забегали.
– О чем ты, Петрушка? – хриплым, чужим голосом спросила она. – Не знаю, чего там тебе понарассказывали, но я…
– Молчи! – рявкнул Петр Алексеевич. – Я все знаю про тебя и Бенкендорфа!
Теперь Хитрова побледнела. Снежинки, что падали с неба ей на лицо, сливались с кожей.
– Ты не понимаешь… – прошептала Анна. – Это все – ради тебя, чтобы уберечь тебя от него… от всех их… защитить…
– Довольно! – снова воскликнул Уваров. – Видеть, знать тебя больше не желаю!
Он круто развернулся и пошел прочь.
– Петрушка! – окликнула его Анна, но Уваров лишь бросил через плечо:
– Меня зовут Петр!
И больше не обернулся.
Впрочем, и она тоже его не звала.
Не зная, куда податься, Петр Алексеевич отправился в гостиницу. Ноги плохо слушались, к горлу то и дело подкатывал ком. Глядя на мир вечернего Петербурга, Уваров чувствовал себя лишним, инородным телом, случайным ветром прибившимся к этому чужому брегу…
«Зачем я вообще откликнулся на письмо Монго? Сидел бы себе дальше в Торопце, занимался карьерой…»
В одном из домов, мимо которого Уваров шел, похоже, был бал – громко играла музыка, доносился приглушенный звук голосов и смех.
«Завтра же утром отправлюсь обратно, – решил Петр Алексеевич. – Не мое здесь все, мне там, в тишине, проще…»
Свернув за угол, Уваров направился прямиком к зданию гостиницы, но замер на полпути, увидев, кто ждет его у входа.
Рядом с дверями стояли Монго и Мишель – оба растрепанные и, кажется, крайне взволнованные.