Я постояла у окна, посмотрела на припорошенную снегом Москву — здесь тоже снег выпал всего два дня назад.
Времени — два часа дня, я не догадалась взять с собой книгу, а в холл спускаться лень, потому я не нахожу ничего лучшего, как принять душ и завалиться спать.
Будит меня звонок Найденова в половине пятого.
— Ванесса Михайловна, — говорит он, — как вы смотрите на то, чтобы нам вместе поужинать?
— Вроде рановато, — откликаюсь я, взглянув на часы.
— Ну а в шесть часов будет не рано?
— Не рано.
— Мне за вами зайти или вы спуститесь сразу в зал?
— Лучше зайдите.
Фу-ты, ну-ты, китайские церемонии! Интересно, он всегда такой томный или только со мной? Со стороны посмотреть, так я не телохранитель при важном шефе, а возлюбленная, которую он взял с собой в командировку тайком от жены.
Поскольку времени до шести у меня остается уйма, я не спеша наношу макияж и достаю свой любимый зеленый костюмчик, сшитый в свое время моей дорогой подругой Катей. Говорят, когда я в нем, мои серые глаза тоже отдают зеленью. А если еще достать зеленые тени, эффект будет то, что надо. Что я и делаю. Если на моего шефа кто-нибудь нападет, буду сражать его взглядом… Даром, что ли, я учу своих подчиненных, что телохранитель не должен выглядеть именно телохранителем? Кем угодно, а лучше всего — слабой женщиной, которая не должна производить впечатление даже физически развитой.
Конечно, если приглядеться, все равно можно увидеть и мускулы, развитые куда больше, чем у рядовой женщины, и пружинистость движений, но, надеюсь, в первую очередь мужчины будут замечать во мне не только это…
Катя говорит, что теперь под костюм часто ничего не надевают, никакие кофточки, но, наверное, я консервативна, потому что все равно достаю из саквояжа свою беленькую кофточку с воротничком-стойкой и низким вырезом, для которого у меня имеется золотая цепочка с крестиком. Волосы я просто слегка приподнимаю вверх нарядными заколками.
Сколько я себя помню, моя жизнь всегда проходила в попытках не опоздать куда бы то ни было, и надо сказать, мне это удавалось.
— По тебе можно сверять часы, — говорили одни.
— Точность — вежливость королей, — торжественно провозглашал Сеня Гурамов.
Но у этой привычки есть и свои минусы, а именно: я все привыкла делать быстро. Некоторые женщины часами могут сидеть у туалетного столика, нанося на лицо штрих за штрихом, как придирчивый художник. А у меня все выверено: два штриха на веки, два мазка тенями, пару минут на тушь для ресниц, по капле тонального крема на подбородок и лоб, по пятнышку румян на щеки и привычным движением — раз-два! — губы. Все, я готова.
А до назначенного времени еще сорок минут.
Можно было бы позвонить Кате, но какие у нее могут быть новости, если обоих мальчишек я отвозила в садик, а она в крайнем случае сейчас едет в машине, чтобы их забрать.
К счастью — или к сожалению, — все проходит. В том числе и время. Быстрее всего оно идет в занятиях. Поняв, что у меня времени много, я опять возвращаюсь к зеркалу и теперь уже не спеша продолжаю заниматься своим лицом.
То есть успеваю как следует наваксить глаза карандашом, удлинить их к вискам и начинаю слой за слоем наносить тушь — обычно у меня на это не хватает терпения, а тут знай макай кисточку в тюбик.
Причем я так увлекаюсь, что после произведенных манипуляций начинаю ощущать каждый взмах ресниц, хотя раньше их не замечала. Вверх — вниз, вверх — вниз! Этакие черные веера.
В общем, я вспоминаю о времени только тогда, когда слышу стук в дверь. Это за мной пришел Найденов, чтобы сопроводить в ресторан.
Чувствую я себя прекрасно. Небольшой дневной сон, и словно после сеанса медитации: готовность номер один! Тем более что еще в коридоре, окинув одобрительным взглядом мой внешний вид, Михаил Иванович говорит:
— К исполнению обязанностей, Ванесса Михайловна, вы приступите завтра, а сегодня прошу вас расслабиться и быть просто дамой нашего стола…
Дамой стола. Обычно говорят, дамой моего сердца. Вроде и нравлюсь ему, но он не хочет, кажется, особо ко мне приближаться.
— Слушаюсь! — Я лихо выпрямляю спину и беру его под руку. — Ваши телохранители тоже… освобождены на сегодня?
— Мои телохранители проинструктированы следующим образом: ни в коем случае не выдавать своего истинного лица, но по сторонам поглядывать.
Двое моих коллег — сотрудников Найденова — уже сидят за столом и медленными глотками пьют минеральную воду. Это таким образом, они считают, не видно их истинного лица? Может, где-нибудь в Европе на них никто и не обратит внимания, но у нас… Двое мужчин, с явно спортивной выправкой, сидят и даже не пытаются налить себе чего-нибудь погорячее? Да если это не больные, то разве что… шпионы!
Поймав себя на этой мысли, я невольно прыскаю. Найденов удивленно косится на меня.
— С вами все в порядке, Ванесса Михайловна?
— Не обращайте внимания, это я так…
При виде нас телохранители Михаила Ивановича оживляются, вскакивают, отодвигают стул мне, а заодно и Найденову, который тут же шикает на них.
— Вы что, мужики? Договорились ведь: я не инвалид. И даже не очень стар. Ухаживать за мной не надо.
— А меня прошу не звать по имени-отчеству, — тем же полушепотом заодно требую я.
Они задумываются.
— А как от вашего имени звучит ласкательное? — подумав, интересуется начальник безопасности Анатолий Викентьевич.
— Можно звать просто Аня.
Я всегда горько сожалела о том, что мама не назвала меня простым русским именем вроде Анна. И только теперь подумала, что давно могла бы себе такое имя сделать. Вот как сейчас — представиться и получить, пусть на время, желательный бейдж. Меня зовут Аня! Можно, кстати, и паспорт поменять. А маме даже не говорить об этом, чтобы не обиделась.
— А что, очень даже хорошо звучит, — соглашается Найденов. — Что будете пить, Анечка?
— Раз вы сказали, что мы будем развлекаться и что мне надо расслабиться…
— Ни от одного слова не отказываюсь, — будто клянется он.
— Я буду коньяк! И если можно, на брудершафт.
— Вы будете вместе со всеми нами целоваться? — оживляется второй телохранитель. Наверное, он неплохо знает свое дело, если именно его Анатолий Викентьевич взял с собой.
Нарочно нас не знакомят, но из разговора я слышу, что мужчины зовут его Вовой.
Вова. Владимир. Двадцать два — двадцать три года. Высокий, худощавый, вес примерно семьдесят два… Не так уж много профессионалов-рукопашников живут в нашем городе… И тут меня осеняет: Владимир Горицкий. Двадцать семь лет, как и мне, просто он выглядит моложе.
Горицкий улавливает мой заинтересованный взгляд и незаметно кивает: мол, правильно, угадала. Хороших бойцов набрал Найденов в свою гвардию.
— Плохих не держим! — как сказал бы друг Сеня.
— Какие-то вы все трое… — Я стараюсь подобрать верное слово.
— Развязные? — подсказывает Найденов.
— Отвязанные? — вносит лепту Вова.
— Предвкушающие? — продолжает угадывать и Анатолий Викентьевич.
— Слишком знающие, что ли. Может, я о чем-то не догадываюсь, так посвятите меня в суть дела, потому что ведете вы себя вовсе не по статусу. Даже при том что Анатолий Викентьевич официально начальник безопасности. С одной стороны, вроде мы все развлекаемся, а с другой — вы продолжаете быть на службе, вон минералкой балуетесь, а я что же — просто дама стола?
Я нарочно повторяю найденовскую фразу.
Михаил Иванович поощрительно улыбается мне и поясняет:
— Время от времени мы устраиваем праздники ублажения пороков.
— В каком смысле? — несколько пугаюсь я.
— Идем предаваться греху азарта.
— В казино?
— Нет, в казино — это слишком серьезно. Вот скажите, вы когда-нибудь играли в игровых автоматах?
— Конечно, играла. Еще в одноруких бандитов, — не без смущения признаюсь я.
В черные дни нашей нищеты я позволяла себе бросать в автомат… немного, десять — пятнадцать монет под девизом: нет денег, и это не деньги. И что странно, иногда выигрывала.
Мой тогдашний муж Женя, увидев дома не предусмотренные нашим бюджетом вкусности типа сырокопченой колбасы, спрашивал:
— Опять играла?
— Совсем немножко бросила. Подумала: а вдруг?
Он хмурился и говорил:
— Я боюсь, что ты пристрастишься. Это якобы труднее излечивается, чем наркомания.
Сравнил! Наркотики и примитивный азарт. Я знала, когда нужно остановиться, и ни разу не проигрывала больше пятидесяти рублей.
А вот Катя к автоматам даже не подходила. Хотя не так давно мы были с ней на рынке и я попросила ее подождать рядом, пока я «побросаю монетки».
— Может, и ты попробуешь? — предложила я.
— Нет! — шарахнулась Катя. — Я не умею вовремя останавливаться. И не контролирую степень собственного азарта…
Тогда еще я не знала про наркотики, но теперь думаю, что и увлечение ими идет из одного: неумения вовремя останавливаться, невладения собственными эмоциями…
— Вы как любите играть: на банкноты или на пятачки? — продолжает допытываться Михаил Иванович.
— На пятачки! — признаюсь я. — Мне приятно слушать, как они звенят, падая в накопитель.
— Наш человек! — кивает Найденов.
Он что-то шепчет Вове. Тот кивает и, поднявшись из-за стола, направляется к выходу.
На столе уже стоят холодные закуски, так что мы вполне можем перекусить. Я сразу подвигаю к себе заливной язык. Салаты, как всегда, предпочитаю с горячими закусками.
— Горячее я попросил принести в темпе, — сообщает Анатолий Викентьевич, — а то их фирменное блюдо готовится не меньше часа. У нас ведь совсем другие планы?
— Наскоро перекусить и заняться делами, — посмеивается Найденов.
А я считала, что мы будем сидеть в ресторане долго, пить и есть, танцевать, то есть все как обычно. Ведь Михаил Иванович приглашал меня именно в ресторан…
Мы не сразу замечаем, что к этому времени появляется оркестр, который начинает играть какую-то медленную мелодию.