На перемене он подлетает к Серёже.
– Ты не обижайся на меня, ладно? Просто, ну, как бы тебе это объяснить…
– Объяснять будешь не ему, – вклинивается между ними Ирка, – мы уже договорились! Ответишь общественности.
– Когда это вы договорились? Что ты врёшь? – наступает на неё Лёнька. – Контрольная же была.
– Смотрите, люди добрые, – заливается смехом она, – он даже не заметил работу нашей почты. Он весь в мыслях…
– Перестань! – обрывает её Сережа. – Договорились, значит договорились. Нечего перед нами цирк устраивать.
– Пожалуйста… – Ира демонстративно отходит от них, – сам, между прочим, предложил.
У Лёньки перехватывает дыхание.
– Так это ты?! Инициативу проявил! А я тебя ещё в хоккей играть учил, клюшку свою подарил…
– Постой, Лёнька, сколько раз я хотел поговорить с тобой один на один, а ты от меня только отмахивался.
– Ладно, – цедит уничтожающе Лёнька. – Я, если хочешь знать, сам тебе после уроков всё рассказать собрался. А теперь ни шиша не скажу! Ни тебе, ни твоей общественности!
По расписанию следующий урок – литература. Задумавшись, Лёнька немного опаздывает.
Но Татьяны Сергеевны в классе нет.
За учительским столом вместо неё сидит Ирка.
– Строков пришёл, вот и хорошо. Садись, пожалуйста, вот сюда, – она уступает ему место. – Татьяна Сергеевна заболела, и мы должны самостоятельно прочитать Гоголя. Но классика мы почитать успеем. Обсудим твоё поведение и примемся за Николая Васильевича.
– Обсуждать тут нечего, – хмурится Лёнька, – нужно будет, я сам всё скажу. А садиться за этот дурацкий стол не буду. У меня своё местечко имеется. По- нятно?
– Что это за выражение – «дурацкий» стол? За ним, между прочим, учителя сидят.
– Пуговицына, – не выдерживает Серёжа, – или давай быстренько собрание проводи, или я начну читать «Тараса Бульбу».
Серёжке явно не по себе от происходящего.
– Пожалуйста, – с оскорблённым видом говорит Ирка, – я как лучше хотела, чтобы Строков на виду у всех был. Не хочет – пусть сидит на своей «камчатке». А мы начнём. Я, как староста, назначаю себя председателем собрания. И протокол могу вести. Почерк у меня понятный.
– Треснул бы я тебя сейчас, Ирка, – угрюмо говорит Серёжка.
– Тебе нельзя, – рассудительно останавливает его Лёнька, – давай, я её тресну.
– И тебе нельзя, – с сожалением вздыхает Серёжка. – Закончится обсуждение – треснешь её на здоровье.
– Вы что, мальчики? – Перепуганная Ирка сползает со стула, – Я хотела, как лучше, помочь хотела. Может, у Строкова горе какое…
– Нет у меня никакого горя, – искренне говорит Лёнька.
– Может, у тебя тайна есть, о которой говорить при всех нельзя, тогда… – Серёжка с облегчением хватается за хрестоматию.
– Почему нельзя, – пожимает плечами Лёнька… – дело в том… в том…
Класс доброжелательно смотрит на него, а он мучительно пытается подобрать нужные слова…
– У меня папа уехал, и я всё время стараюсь быть дома…
– Это всё? – недоверчиво спрашивает кто-то. – Отец уехал, а ты дома. Я правильно понял?
– Правильно.
– Погоди, Лёнька, – Серёжа озадаченно смотрит на него. – Это мы знаем. Ты же говорил, что отец уехал на задание. Так у многих из нас отцы моряки и лётчики. Скажи лучше, почему учишься плохо? Почему нас избегаешь?
– Ну, с учёбой понятно, – осторожно вставляет Ира, – Строков скучает, и это мешает ему заниматься…
– Да не мешает, – с досадой перебивает Лёнька, – не в этом дело. Ну, понимаете, вдруг папа приедет, а меня дома нет… Был такой случай. Он на часок заехал, а я в это время в магазине яблоки покупал. Вот он меня и потерял
– Ну и что? – ни к селу ни к городу ляпает Ира. – Нашёлся же, не в лесу живём.
– Ребята, – раздаётся мальчишеский тенорок. – Что это он заладил: «дом, дом»? Тоже мне домовой.
Класс какое-то мгновение переваривает сказанное и взрывается оглушительным хохотом. Тут от парты к парте покатилось:
– Домовой! Домовой!! Домовой!!!
Лёнька стоит, ничего не понимая.
– Домовой!!! – на все голоса радостно вопит класс, не вникая в причину этого нелепого веселья.
Вот как! – Лёнька хватает за шиворот первого оказавшегося под рукой одноклассника и сбрасывает его с парты. Тот моментально поднимается:
– Ты чего пихаешься? Я тебя сейчас так пихну! До самого дома будешь лететь и радоваться. Домовой запечный!
– Рискни здоровьем. – Лёнька замахивается…
Девчонки визжат. Серёжка пытается разнять «петухов» и получает затрещину. Дверь класса отворяется, и на пороге появляется внушительная фигура директора школы.
– По какому поводу из-за поясов рвутся пистолеты? – насмешливо спрашивает он.
– Игорь Матвеевич, – драматическим шёпотом произносит Ирка, – у нас случилось ужасное событие…
– Какое же?
– У нас произошла драка! Строков ударил Малышева…
– Да не было никакой драки! – кричит Серёжа, закрывая ладонью глаз. – Я сейчас объясню…
– Строков, Малышев, возьмите сумки и марш ко мне в кабинет на суд праведный. Объяснения выслушаю в порядке очерёдности.
В кабинете он утвердительно кивает в такт сбивчивой речи Серёжки, затем переводит печальный взгляд на не проронившего ни слова за всё время Лёньку.
– Я думаю, всё так и было?
Мальчишка с трудом кивает головой.
– Иди, Серёжа, в класс.
Подождав, пока за ним закроется дверь, директор подходит к Лёньке.
– Сейчас я зайду в класс и поговорю с ребятами. Маме о случившемся тоже скажу сам. А ты иди домой. Да, да, – директор осторожно проводит ладонью по его волосам, – иди. Вечером вы с мамой обо всём поговорите. А как поступить с ребятами, решай сам. Они тоже, наверное, подумают. Иди, я сказал.
Промёрзшая школьная дверь тяжело бухает за спиной. Лёнька делает несколько шагов по ступенькам и в нерешительности останавливается. Куда теперь идти? Чего это он так взъерепенился за этого «Домового»? Лёнька невольно улыбается. Теперь слово кажется ему вовсе необидным, а даже наоборот… мягким и пушистым. Домовой – это, конечно, сказки, но было бы неплохо, если бы такое существо с глазами-бусинками поселилось у него в комнате. Уж Лёнька бы подружился с ним. Может, вернуться в класс? Зря он на них так набросился. А Серёжке вообще ни за что, ни про что попало.
Но в класс Лёньке возвращаться не хочется. Он представляет, какими глазами на него посмотрят ребята. В понедельник он придёт в школу – и…
Что будет после этого «и» – Лёнька не знает. И потом, до понедельника ещё суббота и воскресенье. А ещё ему предстоит всё объяснить маме… Директор, правда, обещал поговорить с ней сам. Если бы они подрались с Серёжкой один на один, никто бы не узнал. А так… Девчонки наверняка уже по всей школе растрезвонили о драке. Учителя начнут приставать к маме с расспросами. Стоп. Никто к ней приставать не будет. Лёнька припоминает события последних дней и холодеет от страха. Неужели что-то случилось с папкой, а ему не говорят?! Лёнька сбегает со ступенек, с размаху закрывает себе ладонью рот, чтобы не закричать, и врезает себе кулаком в лоб: «За дурацкие мысли! За дурацкие мысли!». Стукнуть, как следует, мешает шапка. Он рывком стаскивает её. И врезает себе ещё раз…
И тут он замечает, что стоит без шапки совершенно спокойно. Вот тебе на, ветра-то нет и в помине! Значит, открыли аэропорт. А вдруг папка прилетит сегодня? Лёнька нахлобучивает шапку и кидается к автобусной остановке.
В автобусе он протискивается к окну. И вот уже машина мчит. Надрывно урча, преодолевает нелёгкий подъем, потом слегка замедляет ход перед длинной улицей, ведущей к озеру. На этой улице дует всегда. В автобусе даже темнеет от этого резинового, упругого, закладывающего уши ветра, который проникает в автобус через любую щель.
Но вот автобус выезжает на искусственно намытую между озером и океанской бухтой перемычку. От перемычки к стадиону через лёд озера тянется тропа, основательно сокращающая дорогу. Лёнька на спор пробегал от перемычки до противоположного берега озера быстрее, чем Серёжа по перемычке ехал на автобусе. Сейчас по тропе ходить опасно: апрель.
За озером Комсомольская площадь, окружённая со всех сторон четырёхэтажными домами. Некоторое время автобус мчится почти по прямой. Мелькают пятый, шестой, седьмой километры. Вот особняком стоит несколько домов, которые в порядке эксперимента отапливают термальными водами. В них живут геологи, вулканологи, гидрологи…
Пошли сложные повороты. Замелькали на сопках кривые камчатские берёзы. Они бы и рады встать прямёхонько, да ветры здесь бывают такие, что уцелеешь только согнувшись. Из-за туч над сопкой на секунду выглянуло солнце, и его пополам разрезал взметнувшийся на камне пропеллер – памятник погибшему летчику. Таких памятников на Камчатке много. Лёнька стаскивает с головы шапку. Так всегда поступал папка, когда они проезжали мимо. Наконец, сопки расступаются. Автобус, описав широкий полукруг, останавливается. Аэропорт. Долгожданный аэропорт.
Лёнька любит приезжать сюда. Ему здесь всё нравится. Во-первых, это не какая-нибудь транзитная точка, а как говорит папка, самая восточная взлётная полоса нашей страны. Те, кто здесь работает, первыми встречают солнышко. Правда, видеть его приходится нечасто. В году дней восемьдесят, не больше. Но всё-таки оно начинает свой путь по нашей Родине с земли, которая называется чудесным словом – Камчатка!
Во-вторых, здесь всегда много людей. Успел улететь – твоё счастье. Запуржит, навалит снега – тогда загорай.
И, наконец, сюда прилетает папка. И тогда Лёнька с мамой торжественно встречают его. Прилетает он не на военном самолёте, а на обыкновенном ТУ. Лёньке бывало обидно порой, что его отец выходит из самолёта в гражданском костюме с чемоданчиком и шагает себе, как все пассажиры. А тем и невдомёк, что рядом идёт настоящий герой. Попробуйте получить в мирное время три боевых ордена. Один из них Лёньке нравится больше всего и вызывает особую гордость. Орден Красной Звезды!