Лёнька входит в зал. Чувствуется, вот-вот дадут вылет. Перед стойками огромные очереди.
И тут раздаётся:
– Граждане пассажиры! Прибыл самолёт из Хабаровска, выполняющий рейс 4936 по маршруту…
Он подбегает к огромным окнам в надежде, что удастся разглядеть, как к самолёту подвозят трап. Вскоре появляются первые пассажиры. Ему кажется, что среди толпы мелькает знакомая фигура. Сердце сжимается в маленький, колотящийся о рёбра комочек. Но это оказывается совершенно посторонний человек.
Лёнька понуро выбирается из толпы и идёт к выходу. С чего он взял, что папка прилетит? А может, он прилетел туда, где самолёты садятся и поднимаются при любой погоде? А может, он уже дома? Лёнька начинает работать локтями и налетает на огромного роста мужчину в прожжённой во многих местах штормовке.
– Простите, пожалуйста. – Он поднимает голову, и лицо его расплывается в улыбке: – Дядя Космач! Здравствуйте!
Тот подхватывает мальчишку и прижимает к своей необъятной груди. Борода щекочет Лёньке лицо, он чувствует, что задыхается, и с удивлением понимает, что плачет. Ему совсем не хочется плакать, но поделать с собой ничего не может. Бородач растерянно держит Лёньку на вытянутых руках и смущённо гудит:
– Ишь ты, соли-то понапрасну сколько уходит. Перестань, Леонид, слышишь? А то народ вокруг собирается. Да что с тобой?
– Ничего, – всхлипывает в ответ Лёнька, – сам не знаю…
– Ну, что это ты, брат, того… не знаю. У мужиков глаза ни с того ни с сего не мокнут. Чтобы мы рассиропились, судьба крутенько нас просолить должна. Двойку, что ли, получил? Нет? Остальное приложится. Перестал хлюпать? Марш к выходу!
В «Запорожце» он сажает Лёньку на переднее сиденье, сам с трудом протискивает своё тело между рулем и спинкой сиденья, включает зажигание. Руль в его огромных руках кажется игрушечным колёсиком. Машина трогается с места. Некоторое время едут молча. Лёнька судорожно шмыгает носом. Ему на колени падает платок.
– Вытри нос. Вот так. Есть хочешь? – не переставая смотреть вперёд, скашивает он на Лёньку взгляд.
– Есть? – переспрашивает Лёнька. – Я в школе бутерброд … – и тут до него доходит: кушать-то, ой как хочется.
Бородач без дальнейших разговоров нажимает на кнопку. Перед Лёнькиным носом откидывается крышка, под ней – углубление, разделённое перегородкой. Из одного отделения достаётся пакет, из другого термос.
– А ты? – Лёнька берёт пакет, термос и кладёт всё это себе на колени.
– Я домой заезжал, – усмехается в бороду дядя Космач. – Меня жена до завтрашнего дня напитала. Ты без разговоров нажимай на пирожки и какао. Это я приятеля приезжал встречать, для него прихватил. А за ним жена неожиданно с сумкой продуктов прикатила. Они вездеходом домой подались.
Пока мальчишка глотает один пирожок за другим, бородач насвистывает свою любимую песенку «Спокойно, дружище, спокойно, у нас ещё всё впереди»… И только когда осоловевший от еды Лёнька начинает клевать носом, осторожно спрашивает:
– А что ты в порту делал?
– Я? Я это… – Лёнька моргает отяжелевшими веками. – Папку встречал.
Дядя Космач крякает и сжимает руль руками так, что кажется, сейчас раздавит его.
– А он что, телеграмму дал?
– Нет, – Лёнька старается говорить беспечно, – это я так, на всякий случай.
– На всякий… – дядя Космач неопределённо покачивает головой. – По времени ты ещё в школе находиться должен. Мать-то знает, что ты сюда покатил? Или тайком от неё?
Ответа нет.
– То-то и оно… Выходит, матери от тебя опять неприятность получается.
– Ничего не получается. Я целые дни с ней провожу, а она всё молчит или плачет.
Дядя Космач резко прибавляет скорость. Такая езда Лёньке по душе. От неё всегда становится легко-легко. Папка утверждает, что быстрая езда снимает нервное напряжение. Лёнька не знает, есть ли у него это самое нервное напряжение, но тяжесть на душе полегоньку рассасывается. Он доверчиво касается плеча друга.
– А меня в школе «Домовым» обозвали.
– Почему?
– Это длинная история, – вздыхает Лёнька.
– Я, брат, длинные истории очень люблю. Пока до города доедем, пока тебя домой доставлю, твоя длинная история и закончится. Да и дорога покажется короче.
– Ладно, расскажу. Только сперва ты мне расскажи. Я давно хотел спросить: тебя Космачом за бороду прозвали?
– Нет, не за бороду, – улыбается тот. – Тут совсем другая история. Когда Гагарин в космос полетел, ходил я вторым помощником на «Николаевске». Сам понимаешь, такое событие! В тот день я и брякнул сгоряча: «Спишусь, мол, с корабля, в авиацию подамся. Тоже в космос хочу!» Только ребят насмешил. Твой отец и прозвал меня тогда Космачом. Прилипло намертво. Бороду из-за этого пришлось отпустить. А то все с вопросами: «Почему Космач?»
Вот такая, брат, история с географией.
– У меня тоже с географией… – со вздохом начинает рассказ Лёнька.
Дядя Космач слушает и тоже потихоньку вздыхает в бороду. Когда мальчишка заканчивает, он слегка оборачивается к нему и легонько гудит:
– Что на ребят обиды не держишь – молодцом! А до настоящего домового, верного помощника в любом житье-бытье, тебе ещё расти. Ты ещё так. Домовёнок, одним словом. А теперь слушай мою команду! Зав-тра суббота? Значит, быть нам с тобой на рыбалке. Гольцом разживёмся, ушицу себе знатную сотворим – медведи из берлоги на запах поднимутся. А домой сколько привезём. Не сосчитать.
– Поехали, – загорается Лёнька. – Рыбки свежей ужас как хочется!
У дома они выходят из машины вместе.
– Зайду к вам на минуточку.
По взгляду матери сын понимает – предстоит неприятный разговор. Но старый друг не даёт ей и рта раскрыть.
– Не мечи молнии, Елена, – негромко говорит он, – ничего страшного не случилось. Давай-ка на кухню пройдём, кое-что сказать тебе нужно.
Лёнька моет руки и всё время слышит приглушённый голос бородача и мамины короткие восклицания. Но стоит ему войти на кухню, как они сразу прекращают разговор. И всё же он успевает услышать, как мама говорит: «Попробую сказать».
Дядя Космач выходит из кухни. Вид у него расстроенный. От ужина он отказывается и коротко говорит Лёньке:
– До завтра.
Лёньке не нравится выражение его лица, и он не очень уверенно отвечает:
– До завтра…
За чаем Лёнька выжидающе смотрит на маму. Она долго держит чашку в руках, не прикасаясь к ней губами. И, наконец, произносит, только совсем не то, что ему хотелось бы услышать.
– Я на тебя вовсе не сержусь. Мне просто обидно, что ты не предупредил меня, что собираешься в аэропорт. Я очень волновалась.
– Вот сейчас и объясни мне всё. А я обещаю больше никогда не волновать тебя. И со спектаклей сбегать не буду. Честное слово.
– Лёня, – устало произносит мама, – мне тебе действительно сейчас нечего сказать.
– Но ты только что говорила дяде Космачу, что «попробуешь мне сказать». Я слушаю тебя.
– Ты ещё и подслушивал?
– Я случайно услышал. Так о чём вы секретничали?
– Я тебе скажу, но… через неделю. Даю слово, Лёнька, через неделю.
– Хорошо. – Он рывком встаёт из-за стола. – Тогда всю неделю я буду сидеть в своей комнате. В школу ходить – не буду! С тобой разговаривать – не буду! Домовым буду!
Мама беспомощно смотрит ему вслед. Так она сидит очень долго. Наконец, решив что-то для себя, тяжело поднимается, идёт в спальню, достаёт из тумбочки письма и открывает дверь в комнату сына. Лёнька спит на медвежьей шкуре. Она осторожно раздевает его, укладывает в постель, накрывает одеялом, кладёт письма под подушку и выходит из комнаты.
Утром Лёнька вскакивает по своему «железному» расписанию ровно в семь. В наказание за вчерашний день зарядку делает дольше обычного. Долго стоит под душем, докрасна растирается полотенцем, одевается. Быстренько собирает рюкзак, оставляет маме на столе записку и потихоньку закрывает за собой дверь.
Снег за ночь посерел и основательно осел. И ветра сегодня нет. Не слышно его разбойничьего посвиста в иссечённых трубах. Лёнька на всякий случай смотрит вверх. Небо бледно-голубое, усыпано ватными клочками облаков. Но это ничего не значит. Он-то знает, что в любое мгновение эти облачка могут разбухнуть и свинцовой крышкой придавить город. Завертит метель! Отойдёшь от родного подъезда на пару шагов, а обратной дороги можно и не сыскать. А уж про рыбалку, на которую они собрались, и говорить нечего. Он перебегает улицу, проходит переулком. Перед ним рубленый двухэтажный дом дяди Космача. Тот сразу появляется, будто специально поджидал его, и тоже подозрительно поднимает глаза к небу.
– Глянь-ка, вон облачко зацепилось за Авачинский вулкан. Не задует, как думаешь?
– Не должно, – солидно отвечает Лёнька. – Хотя, мы как-то с папкой собрались на охоту. Только выехали на трассу, и завертело… до ночи сидели.
Они забираютсятся в машину.
– Прорвёмся, – ухмыляется Космач. – Кстати, вот термос, вот бутерброды. Поди, опять не евши?
Мальчишка только пожимает плечами.
– На ходу навернёшь. Поехали с орехами…
Через час кривой улочкой села машина сворачивает к занесённой снегом избе с вывеской «Кооперативный магазин».
– В случае чего, – усмехается бородач, – тут свежей рыбки купим.
– Так мы же с рыбалки поедем, – недоумевает Лёнька.
– Вот именно. И лыбиться тут нечего. Выбирайся из машины, бери рюкзак, трижды сплюнь через плечо, мол, ловись, рыбка мала и велика! Дальше пёхом, пёхом. Машине тут не пройти.
Они идут, проваливаясь в сугробы, которые застывшими волнами вздымаются со всех сторон. Внезапно лес расступается, и на них тянет сыростью речки, стремительные воды которой не замерзают даже зимой.
– Держи, – дядя Космач протягивает ему банку с красной икрой.
– Не хочу я икры.
– Это не тебе, это для наживки. Голец, он красную икру, шельмец, уважает. Вот тут остановимся.
Разделённая упавшим деревом заводь Лёньке нравится. Течение реки здесь не ощущается нисколько. Для рыбалки – в самый раз.