– Ты садись здесь, а я вон за те кустики отойду. Только не шуми, рыбка шум не уважает. Икринку аккуратненько на крючок. Молодец! Забрасывай… Да не дёргай так удочку. Плавненько надо. Хорош. А теперь жди.
Икринка звёздочкой вспыхивает в голубоватой глубине заводи. Тихо так, что даже думать хочется шёпотом. Спокойствие этого мира нарушают только играющие друг с другом в пятнашки мальки. Но вот из-под коряги высовывается голец постарше. Он воровато оглядывается. Видно, мама, уплывая по своим рыбьим делам, строго-настрого велела ему сидеть дома. И теперь он боится, что кто-нибудь станет свидетелем его непослушания. Но вокруг никого не видать. Резвящиеся малыши, разумеется, не в счёт. Успокоившись, он выплывает на простор и не верит глазам своим! Прямо перед ним, пульсируя красными лучиками, покачивается таинственная и прекрасная звёздочка, о которой он слышал столько страшных историй. Мамы перед сном пугают ею своих детей, и те засыпают без разговоров. Но вот она маняще покачивается перед ним. Маленькая, не страшная и даже очень съедобная на вид. В сказки он давно не верит и стремительно несется к цели…
Лёнька едва успевает выдернуть удочку перед самым носом смельчака.
– Кто же дергает раньше времени?! – в голосе дяди Космача звучит неподдельная досада. – Битый час сижу, хоть бы паршивая рыбёшка попалась. А тут такой экземпляр! Кому рассказать – не поверят! Обождать надо самую малость. Потом тянуть.
– А как же мама без него жить будет?
– Кто – о-о-о?
Лёнька с упоением начинает рассказывать дяде Космачу то, что ему привиделось. Тот слушает, крякает, ерошит бороду.
– А, впрямь, жалко неслуха. Ты вот что, оставь удочку и разжигай костёр. А я пойду к мосту, попробую на подсечку. Тут уж ничего не поймаешь. Твой дружок всем разболтал, для чего мы тут устроились.
Костёр он разжигать умеет. Нужно наломать засохших веток с берёз и разломать их на мелкие щепки. Потом обложить бумагой. Хорошо бы бензинчика плеснуть чуток. Но пока до машины доберёшься. Прикрывая спичку ладонью, Лёнька подносит её к щепочке. Уж больно она тоненькой кажется на вид. Слабенький язычок пламени нехотя лижет её и, пренебрежительно фыркнув, исчезает.
– Не нравится, – бормочет Лёнька и поджигает бумагу.
Язычки появляются со всех сторон, лижут кору, устремляются вверх, один лихо перекусывает сучок пополам.
– Вкусно? – спрашивает Лёнька.
Вместо ответа язычок заглатывает небольшую веточку и начинает расти на глазах.
Лёнька разламывает ветки и подбрасывает их в разгорающийся костёр, и приговаривает:
– Робин-Бобин кое-как подкрепился натощак…
– Ты с кем разговариваешь? – озабоченно спрашивает дядя Космач.
Лёнька даже не заметил, как он подошёл.
– Да это я так, костёр прикармливаю.
– Ну-ну. И нам бы не грех закусить. Только рыбы в этом клятом месте нет. Дай-ка сюда рюкзак!
Содержимое рюкзака в момент оказывается на снегу. Картошка летит в золу. Кусочки колбасы насаживаются на веточки, одна минута – и шашлык готов. Дядя Космач открывает компот, и рубиновая влага, загустевшая на морозе, до краёв заполняет алюминиевые кружки. Немного терпения, и обсыпанная крупной солью, испёкшаяся картошка хрустит на зубах.
– За первый блин, который комом! – бородач поднимает кружку.
– И чтобы папка скорее приехал! – присоединяется к нему Лёнька.
– Кха-кха! – неожиданно давится компотом бородач. – Кха-кха…
– Ты чего? – сердобольно стучит его по спине Лёнька.
– Не в то горло попало, – сипит от натуги дядя Космач. – А мама с тобой разве не говорила?
– Нет, – удивлённо тянет Лёнька. – А о чём она должна была со мной говорить?
Дядя Космач вместо ответа опять заходится в притворном кашле.
– О чём должен был быть у нас с мамой разго-вор? – у мальчишки начинают дрожать ресни- цы. – О чём?!
Тот, проклиная себя в душе, пытается выкрутиться.
– О чём, о чём… я говорю ей вчера: может это… может вам к командованию сходить. Оно вам толком скажет, объяснит, почему от отца так долго нет вестей.
– Вот это да! – Лёнька вскакивает с места и начинает возбуждённо скакать вокруг костра. – Вот это да! Как я о такой простой вещи не догадался? Ура! Поехали скорее домой!
Такого поворота дядя Космач не ожидал. Он-то надеялся вечером опять переговорить с Лёнькиной матерью. Сколько парнишку мучить можно? Сколько держать в неизвестности? А теперь что же получается?
– Леонид, – он вытирает выступившую испарину со лба. – Леонид, сегодня суббота, там никого нет.
– Что ты? – удивляется его неосведомлённости Лёнька. – Там всегда кто-нибудь есть. Дежурный, например.
– Есть, да не про нашу честь! – с отчаянием говорит тот. – Так нам дежурный и сказал про твоего отца: куда поехал, зачем поехал? Про то только командованию известно. А кроме него никто ничего не скажет. Даже если знает. Потому как – военная тайна. Уф…
Окончательно запутавшись, бородач беспомощно смотрит на Лёньку.
– Чего же ты так волнуешься? – Лёнька присаживается рядом. – Я не маленький, могу до понедельника подождать. Только ты с мамой больше не шепчись, и дай мне честное слово, что мы с тобой пойдём к папиному командиру и у него всё узнаем. Даёшь честное слово?
Бородач отворачивается от ясного взгляда мальчишки и долго молчит.
– Не могу я тебе, родной, такого слова дать, – буквально выдавливает из себя он. – Не пойдём мы к папкиному командиру. Твой папка… – он мучительно подбирает слова, но, не найдя, видимо, ничего путного, отрешённо машет рукой. – Ушёл он от вас.
– Куда ушёл? – удивляется Лёнька.
– Я сам всего не знаю, – глухо говорит бородач. – Прости меня, сынок, врать я не обучен. А маме, получается, не под силу тебе такое рассказать.
– Ты врёшь всё, – боязливым шёпотом произносит Лёнька. – Не трогай меня, – отстраняется он от его руки. – Брехун ты, больше никто! Если хочешь знать, папка мне говорил, что жить без меня не может. Что умрёт без меня! И я без него умру.
Трясущимися руками дядя Космач начинает собирать рюкзак. Лёнька без единого слова наблюдает за ним разъярённым зверьком.
– Дожил! Кто меня за язык тянул? – сокрушённо бормочет бородач. На старости лет брехуном обозвали.
Он затаптывает костёр, закидывает рюкзак за спину, поворачивается и тяжело шагает по сугробам.
В машине Лёнька забивается в самый дальний угол заднего сиденья. За всю дорогу они не говорят друг другу ни слова. Возле дома он почти на ходу выпрыгивает из машины и кричит вслед перепуганному дяде Космачу:
– Не приходи к нам больше! Никогда не приходи! Врун!
На кнопку звонка он жмёт непрерывно. Дверь открывается, в проеме появляется мама. Одной рукой она пытается сорвать бигуди. Вздыбленные пряди зловеще покачиваются в струящемся из комнаты тёплом воздухе. Губы её начинают мучительно шевелиться, и он слышит свистящий шёпот:
– Папа приехал…
– Приехал!.. – сын едва не сбивает её с ног, врывается в комнату и повисает на отце. – Приехал! Надолго? – он трётся носом о колючую щеку.
От куртки отца пахнет, как всегда, кожей, облаками и ещё… Лёнька отстраняется. От папки пахнет вином! Даже на своём дне рождения он пил только лимонад. Мама всегда с гордостью говорила, что у неё сверхтрезвый муж. Лёньке становится не по себе, и он тихонько высвобождается из отцовских рук. Мучительно улыбаясь, отец тянется к сыну. Мальчишка в испуге отскакивает к матери.
– Он пьяный, мама, прогони его! – Лёньку охватывает озноб.
– Что ты, Лёнька, – она прижимает сына к себе, – Что ты говоришь? – она хочет подойти к мужу, но он, намертво вцепившись в неё, не даёт сделать ни шага.
– Прогони его, прогони его, – бормочет он как заведённый.
– Лёня, перестань! Не смей так говорить! Ты ведь ничего не знаешь…
– Знаю! – вскрикивает Лёнька. – Он ушёл от нас! Совсем ушёл!
– Сынок! – закрывает ему ладонью рот мама. – Кто тебе это сказал? Сейчас мы всё объясним…
– Кто надо, тот и сказал! Зачем он приехал? Говорил, жить без нас не сможет, а сам… сам живой!
– Сынок, послушай меня, я тебе всё объясню…
– Ты уходил от нас, папа?!
– Не так, как ты думаешь…
– А я ещё своего лучшего друга брехуном обозвал. А ты… предатель ты, вот кто! Предатель!
– Лёня, – успокаивает его мать, – Лёнечка…
– Предатель, предатель, предатель, – бьётся в руках сын. Потом Лёнька проваливается в черноту.
Завёрнутый в медвежью шкуру он лежит на своей кровати и монотонно тянет:
– Холодно, холодно…
Голова его налита свинцовой болью, Лёнька всё время пытается приподняться, но голову тянет вниз на раскалённые иголки, которыми почему-то усыпана вся подушка. – Уберите, уберите иголки… – монотонно просит он.
Как в калейдоскопе, перед ним мелькают лица: отца, мамы, дяди Космача, Серёжи, Ирки…
Наконец, наступает день, когда лицо папки проступает совсем отчётливо. До него можно дотянуться рукой. Что он и пытается сделать. Отец ловит его руку и прижимается к ней губами. Лёнька приподнимается… и тут же валится на подушки. Отец осторожно обкладывает его этими самыми подушками со всех сторон. Затем исчезает на кухне и через мгновение возвращается с чашкой дымящегося бульона. Лёньке смешно. Папка, как в детстве, кормит его с ложечки, но ему это очень даже приятно.
За едой Лёнька засыпает. Спит долго, крепко, без мучительных сновидений. И просыпается абсолютно здоровым человеком. Его подмывает вскочить на любимую медвежью шкуру, но делать этого нельзя. В ногах, прислонившись к спинке кровати, спит папка. Чтобы не разбудить его ненароком, сын старается не шевелиться… Но отец просыпается. Какое-то мгновенье он смотрит на сына непонимающим взглядом. Но вот этот взгляд вспыхивает жгучей радостью, которую сменяет неуверенность, боль и даже страх. Взрослый человек прячет взгляд, он боится вопросов ребёнка.
Лёнька видит папку сгорбившимся, старающимся занять как можно меньше места. И ему начинает казаться, что это он – взрослый. А папка – маленький, жалкий, виноватый. Мальчишке становится жутко, и он с криком кидается на грудь отцу: