т «панталер»), на которую привесил свою шпагу. Прокопыч уже успел её наточить, и я с удовольствием опробовал оружие на ракитовых кустах позади палатки Ростовцева. Ничего так, рубит…
Поупражнявшись немного, чтобы привыкнуть к балансу нового клинка, я вернулся в палатку, напился квасу из стоящего в углу открытого бочонка, помог Рафику пристроить ножны от штыка на панталер рядом с лядункой – и тут в палатку вошёл Ростовцев. Вид у него был весьма довольный.
«Всё сошло как нельзя лучше! – объявил он с порога. – Генерал Дохтуров внял аргументам и позволил сей же час, не тратя времени, приступать к формированию партизанской партии». Для этого решено было взять полуэскадрон Ростовцева, добавив к нему полусотню донцов из числа приданных к шестому пехотному корпусу казаков. Кроме того, предвидя недовольство начальника Ростовцева (как же, подчинённый решил такое дело через его голову!) Дохтуров отправил к эскадронному командиру сумцев адъютанта с запиской, в которой пояснял, что-де сам вызвал поручика, чтобы возложить на него особое задание.
Перед отправлением Ростовцев выдал мне наган с патронами: «Я вам верю, Никита Витальич, так что вы уж меня не подведите…» Рафику тоже было предложено оружие – от сабли армянин с удовольствием заменил свой штык гусарской саблей, добавив к нему трофейный французский тромблон и пистолет. И тут же принялся осваивать мудрёный процесс заряжания под руководством гусарского вахмистра.
Не прошло и часа, как пропела труба – и сумцы, построившись колонной по три, направились вдоль обочины дороги на запад – в сторону, противоположную той, куда текли нескончаемой рекой марширующие к Бородинскому полю русские полки.
Миновав опустевшее Царёво-Займище (поле, сплошь покрытое завалившимися шалашами, балаганами из жердей и соломы, и чёрными лишаями кострищ, производило гнетущее впечатление) «партия» добралась до знакомого поворота на просёлок, ведущий в сторону оставленного имения Ростовцевых. Здесь уже велика была вероятность встречи с французскими разъездами, а потому поручик велел отряду укрыться в ближайшей рощице и выслал в сторону Бобрищ разведку – дюжину казаков и пятерых гусар под командой корнета Веденякина.
Я попросился в поиск с ними – сил не было больше сидеть и ждать, – но Ростовцев наотрез отказал. «В седле вы, вроде и держитесь, – сказал он с усмешкой, – но, уж простите, как собака на заборе. Да ещё и конь у вас незнакомый, случись погоня или верховая сшибка – будете обузой…»
И ведь не поспоришь! Тем более, что конь мне достался ещё тот – соловый мерин, взятый казачками у французов в недавней арьергардной стычке и проданный Ростовцеву за пять целковых. Добротную трофейную амуницию станичники зажали – подобрали вместо неё старое оголовье с порванными, связанными узлами поводьями, да накинули поверх потёртого суконного потника протёртое до дыр казачье седло. Я бы предпочёл строевое седло, принятое в русской кавалерии – такие были распространены и в наше время, и мне немало пришлось на таком поездить – но дарёному коню в зубы, как известно, не смотрят. Мерин, как выяснилось, характер имел подлый, пакостный, при всяком удобном случае норовил, вывернув шею, куснуть меня за ногу, а при остановках – делал попытки улечься, не обращая внимания на всадника в седле. Средство против этого подсказал мне один из казачков: «ты, вашбродие, как он башку-то поворотит, тут же по носу его сложенной нагайкой, кончиком – он и образумится…»
Из трофейной амуниции мне достался чемодан в виде длинного бочонка из тёмно-синего с жёлтой отделкой сукна и цифрами «7» на торцах. В него я запихнул, за неимением другого скарба, подаренную шинель и собственную одежду из двадцатого века.
В ожидании возвращения разведки Ростовцев, выставив, как полагается, охранение, велел распустить подпруги, напоить коней, задать им овса и, разведя костры, варить обед. В рощице нашёлся родник – к нему и бегали с котелками за водой с манерками и кожаными вёдрами, из которых полагалось поить лошадей. День предстоял длинный, когда ещё люди и лошади смогут вдоволь попить и утолить голод…
Миски и прочей походной утвари у меня не было – своя осталась в ДК вместе с рюкзаком и прочим походным хозяйством, а местным обзавестись я пока не удосужился. Пришлось одалживаться у ординарца Ростовцева, после чего мы с поручиком, устроившись на стволе поваленной берёзы, быстренькой расправились с кулешом, густой похлёбкой на пшонке и гороховом толокне, щедро сдобренной салом, и принялись обсуждать дальнейшие действия. Я предложил добраться сначала до ДК – французы наверняка уже его оставили, а оттуда, по следам гружёных фургонов преследовать неприятеля. Ростовцев после недолгого раздумья согласился – похоже, ему, кроме очевидной целесообразности предложенного плана, до смерти хотелось хоть одним глазком поглядеть на то, как жили в своём будущем потомки. Я не стал его разочаровывать. Конечно, сельских клуб далеко не лучший образчик быта второй половины двадцатого века, но кое что там, и правда, можно найти – ту же радиолу, к примеру, или электрическое освещение. Если, кончено, клятый пшек не посоветовал своим новым друзьям захватить вместе с книгами и генератор, а то и вовсе подпустить в здание красного петуха – просто так, по подлости натуры, или же следуя принципу «так не доставайся же ты никому!»
Кстати, вот интересно: пан Пшемандовский уже догадался, кто я такой на самом-то деле? Или он, в отличие от меня, не получил предупреждения от таинственных «нанимателей» о возможном визави, намеренном вмешаться в его собственные планы?
Подошёл Прокопыч, плеснул из манерки вина – не хлебного, как здесь принято называть водку, а обычного, красного, сильно разведённого родниковой водой. На мой вопрос «зачем понадобилось портить хороший продукт?» поручик объяснил, что эту привычку они переняли у французов, ещё в кампанию пятого года. Разбавленное кислое вино отлично утоляет жажду, особенно на жаре, да и в ожидании стычки с неприятелем голову всё же лучше держать незамутнённой. Вот вечером на биваке, перед сном – дело другое, там и пунш можно соорудить, и даже гусарскую жжёнку. Если найдётся, из чего, конечно.
За предложенным напитком – цветом он живо напомнил мне рассуждения о том, что античные греки тоже разбавляли вино водой до цвета аметиста – Ростовцев завёл разговор, которого я опасался, и от которого до сих пор удавалось уклоняться, ссылаясь на разные дела. Поручика интересовал ход войны: побьём ли француза, сколько будет битв, где и с каким исходом, велики ли будут потери и когда русская армия войдёт в Париж? И, в первую очередь, разумеется, он расспрашивал о генеральном сражении, о котором говорили с момента прибытия к войскам Кутузова и которое, судя по всему, должно было состояться буквально на днях.
Я не стал его разочаровывать: в конце концов, даже если поручик вздумает прямо сейчас скакать к Кутузову, и светлейший князь не только его выслушает, но и примет полученные сведения во внимание (что совсем уж невероятно) – что-нибудь изменить уже не удастся. Позиции выбраны, состав войск определён и вряд ли изменится, действия полководцев подсказываются местностью и стоящими перед ними задачами…
К моему облегчению, Ростовцев и не думал никуда скакать. Выслушав мой рассказ о предстоящей битве, он лишь посетовал, что не сможет со своим отрядом принять в нём участие. В ответ я привёл пример Дениса Давыдова – тому тоже было не зазорно отпроситься у Багратиона в рейд со своими гусарами накануне генерального сражения. Вернее, ему только предстоит это сделать: если я не совсем ещё запутался в датах, то на календаре сегодня двадцатое августа, а достопамятный разговор состоится лишь назавтра в овине возле Колоцкого монастыря, где будут сосредотачиваться главные силы русской армии. Откуда войска уже на следующий день отойдут ещё на один переход, чтобы занять позиции близ села Бородино.
О сдаче Москвы, которое неизбежно должно последовать после сражения, Ростовцев выслушал со скептической миной и совсем, было, собрался пуститься в дальнейшие расспросы, но тут прибежал вестовой с докладом о возвращении разведки. Бросив мне коротко «после поговорим», поручик встал и заторопился навстречу корнету Веденякину. По бивуаку прошло шевеление – казачки и гусары сворачивали походную утварь и подтягивали подпруги в ожидании команды «По коням! Садись!»
Рафик – он держался рядом со мной, но в разговоре участия не принимал, – вытер рукавом губы и поспешил к своей лошади. Я тоже поднялся, потянулся, хрустнув суставами, и прицепил к панталеру стоящую возле бревна шпагу.
Что ж, отдохнули – пора и честь знать. Война ждать не будет.
V
– Остановите немедленно!
Куда девалась тихая, деликатная Людочка! Глаза будущей медсестры пылают, губа закушена, на левой щеке широкая багровая полоса. Кровь не её, как и та, что обильно покрывает руки и одежду. Она принадлежит «альпинисту» Лёхе – и продолжает выплёскиваться толчками из раны на груди, как ни старается Людочка зажимать её скомканным носовым платком.
– Вы что, оглохли? Он же сейчас умрёт! Надо хотя бы перевязать, а я не могу вот так, на ходу!..
Людочка права – «пердунок» нещадно швыряет на выбоинах, дядя Вася пытается выжать из двадцатипятисильного дизелька всё, на что тот способен. Тут не то, что перевязывать – усидеть в кузове, и то непросто. Приходится обеими руками цепляться за борт и следить, чтобы тебя не придавило ёрзающими туда-сюда двухсотлитровым, залитыми под самую пробку бочками.
Лёхе не повезло. Нет – Лёхе очень сильно не повезло. В тот самый момент, когда Гена помогал ему забраться в кузов (поди, попробуй проделать этот фокус со связанными руками!) в грудь «альпинисту» попала французская пуля. Вряд ли кто-то из конных егерей выцеливал именно его – просто палили по невиданному агрегату, ни с того ни с сего ожившему и устроившему во дворе ДК форменный погром. Вот кому-то из стрелков и повезло – хорошо хоть, что только одному…
Но для Лёхи это было то ещё утешение. Гена не слишком разбирался в медицине, но и он понимал, что дела «альпиниста» хуже некуда. Пуля угодила в правую сторону груди и, судя по кровавым пузырям на губах, пробила лёгкое. Крови натекла уже приличная лужа; Леночка пытается остановить кровотечение, но что она может сделать при такой-то тряске? А останавливаться страшно – «пердунок» отъехал от здания клуба не больше, чем метров на триста, и до края леса остаётся не меньше полусотни метров. Да и чем им поможет лес? Да, ели растут плотно, тут и пешком не сразу протиснешься, не то, что верхом – но ведь и к трактору это тоже относится! А «пердунок» еле плетётся, его запросто можно обогнать бегом, а уж верхом-то наверняка. Лёха хрипит, на губах вздувается и лопается очередной розовый пузырь. Брызги летят Людочке в глаза, и она невольно отшатывается. Плохо дело, плохо…