Россия была тогда в самом тесном союзе с Францией. По Тильзитскому трактату герцогство Варшавское было признано государством второго разряда, принадлежащим к Рейнскому союзу вместе с королевством Саксонским. Король саксонский, как известно, назначен был Наполеоном герцогом варшавским. Множество дворян, богатых и бедных, служили в польском войске герцогства Варшавского, и едва ли не третья часть офицеров были из русских провинций. Некоторые богатые люди вооружали их на свой счет роты, эскадроны, батальоны и даже целые полки. На все это смотрели равнодушно, и ни позволения, ни запрещения не было. Если политики и предвидели скорый разрыв России с Францией, то этого не показывали.
При моем пылком воображении и уме, жадном к новостям, при страсти к военной службе, правильнее к войне, я обрадовался предложению моих родственников. Зная, что Наполеон употребляет польские войска по всей Европе, я надеялся побывать в Испании, в Италии, а может быть, и за пределами Европы, одной политической идеи не было у меня в голове: мне хотелось драться и странствовать…»
– Пан поручик! Разъезд вернулся!
Он поднял голову – к палатке подъезжали четверо улан. Между ними на косматой крестьянской лошадке без седла ехал пятый, русоволосый молодой человек в куртке французского конного егеря со споротыми пуговицами и нашивками поверх штатского платья.
Старший разъезда, подхорунжий Конопацкий, как и сам поручик, выходец из Литвы, спрыгнул с коня и лихо вскинул два пальца к козырьку своей рогатувки.
– Так что приказ выполнен, пан поручик! Проехали на десять вёрст по сельской дороге, казаков не встретили. Взяли пленного – уверяет что поляк. Был вооружён, но оружие свой отдал сам, без сопротивления.
И протянул поручику короткое ружьё. Поручик повертел его в руках, подвигал туда-сюда рычаг с круглой головкой на месте батарейного замка, поводил пальцем в узком стволе, ошупывая непривычные нарезы, и удивлённо поцокал языком.
– Назови своё имя. – приказал он по-польски. – Откуда взял французский мундир?
Пленник, высокий русоволосый молодой человек в конноегерском сюртуке куртке со споротыми нашивками и пуговицами поверх партикулярного, необычного вида, платья уже спешился и стоял, вытянувшись во фрунт, возле своей лошади – лохматой крестьянской кобылёшки без седла. «Похоже, военный… – отметил поручик. – Выправка, во всяком случае, угадывается».
– Я – Гжегош Пшемандовский. – заговорил пленник. – Мой отец, польский шляхтич, сражался в армии Тадеуша Костюшко, попал в плен после несчастной для истинных патриотов Польши битвы под Мацеёвицами и вместе с семьёй был сослан в Сибирь, в крепость Тобольск. Там я и вырос – а когда узнал о вторжении императора Наполеона в пределы России, бежал, рассчитывая присоединиться к его победоносной армии!
Гжегош встретился с разъездом подхорунжего Конопацкого, не доезжая примерно полторы версты до Смоленского тракта. Заметив издали пики с красно-белыми флажками и высокие четырёхугольные шапки-рогатувки в чёрных клеёнчатых чехлах, он забросил за спину «мосинку», спешился и, вскинув руки повыше над головой, во весь голос заорал: «Ще Польска не згинела!» А когда всадники окружили его со всех сторон, торопливо произнёс заранее заготовленную речь – ту же самую, что полутора часами позже повторил уланскому лейтенанту с круглым, слегка одутловатым лицом. После чего – был отведён к костру, накормлен и оставлен под присмотром в ожидании дальнейшего разбирательства.
Выскребая деревянной, явно местной, деревенской работы, ложкой со стенок общего котла остатки густого овощного, с мясом, супа (времена тотальной бескормицы у Великой Армии были ещё впереди) Гжегош исподволь озирался, разглядывая улан. Занимаясь в течение полутора десятков лет исторической реконструкцией эпохи Наполеоновских войн, он был отлично осведомлён об особенностях униформы каждой из польских частей, состоящих в армии Наполеона. И именно это знание повергало его сейчас в некоторое недоумение. Синие мундиры с приборным сукном тёмно-розового цвета, гусарские чакчиры с лампасами-басонами, цифры «восемь» на лядунках и седельных чемоданах – всё это однозначно указывало на восьмой полк шеволежёров-улан, которым командовал (то есть командует в настоящий момент) князь Доминик Радзивилл. Именно под его началом Восьмой уланский полк в июне первым из наполеоновских войск вступил в Вильно – как же, такой символ: в столицу Великого княжества Литовского первым входит представитель одного из древнейших родов Княжества! Впоследствии князь не раз отличился, оставшись верным Бонапарту до самой своей смерти – в 1813-м году от ран, полученных в сражении при Хаунау.
Но дело было, конечно, не в блестящем князе Радзивилле. Непонятность заключалась в том, что Гжегош, в деталях изучивший историю каждого из польских полков, состоящих на французской службе, знал, что именно восьмого уланского здесь быть никак не должно! Этот полк участвовал в Русской кампании в составе Второго корпуса маршала Удино, сражался на северном, Петербургском направлении под Якубовом, Клястицами, Полоцком, Борисовом, и оказаться в нескольких десятках вёрст от Бородино никак не мог! Но – полк в полном составе находится здесь, и сам полковой командир князь Радзивилл, как выяснил Гжегош, послушав разговоры рядовых улан, стоит в полуверсте отсюда, в какой-то безымянной деревеньке.
Это был сюрприз, списать который на ошибку историков Гжегош не мог при всём желании. Слишком разнообразны, слишком детальны были источники, из которых он черпал свои сведения – и согласно им всем выходило, что кавалеристы восьмого полка должны прямо сейчас, в этот самый момент квартировать далеко отсюда, в Полоцке, приходя в себя после тяжёлых боёв с войсками Витгенштейна. Однако же, вот они: толпятся у костров, обмениваются грубыми шутками, дымят глиняными трубками, хвастают своими подвигами, реальными или вымышленными, ругают жида-маркитанта, заломившего несуразную цену за дрянную польскую «вудку». Нет, как хотите – а что-то здесь очень-очень не так!
Несколько утешало одно: согласно подслушанным разговорам, вторая рота третьего эскадрона восьмого полка улан-шеволежёр оставлена здесь, в Вязьме, с заданием охранять участок тракта на Смоленск и отражать возможные наскоки казачьих и легко кавалерийских русских отрядов. При всём своём интересе к историческим событиям и несомненном польском гоноре, Гжегош никак не планировал угодить в жуткую мясорубку Бородино, которая должна состояться буквально со дня на день. Кроме всего прочего, это могло помешать успеху его миссии, которая, увы, была ещё далека от завершения. Хотя и отчаиваться не стоит. Он жив и невредим; поляки, кажется, приняли его как своего, и есть время осмотреться и начинать строить планы. Телега с тщательно запакованными книгами ждёт своего часа на дне приметного лесного озерка где-то неподалёку, в вяземских лесах. А значит – ничего ещё не потеряно.
IV
«…B половину шестого утра двадцать девятого августа огромная стопушечная батарея, сосредоточенная французами против левого фланга русских позиций, открыла ураганный огонь. Одновременно с этим, на центр позиции перед рекой Колочь у села Бородино двинулись колонны дивизии генерала Дельзона – это был отвлекающий манёвр под прикрытием утреннего тумана, имеющий целью…»
Кажется, именно в таком стиле полагается любому литератору начинать исторические описания Бородинской битвы? Вынужден разочаровать будущих читателей: ничего подобного я не видел, и даже не знал, развивается ли сражение по известному мне сценарию, или, как говорили (вернее, будут говорить?) в моём времени, «что-то пошло не так»?
Туман, правда, имел место. Смешанный с ватно-белыми дымами, извергаемыми сотнями орудийных жерл, он повис над полем плотной пеленой. В ней глаз моментами выхватывал то проходящие на рысях кавалерийские эскадроны, то щетину штыков, колышущихся над пехотными колоннами, то подпрыгивающие на неровностях пушки и зарядные ящики, то мельтешащих туда-сюда ополченцев с носилками и ручными тележками для раненых. Ближе к переднему краю белёсая мгла то и дело подсвечивалась оранжевыми сполохами, но никаких подробностей видно не было, да и не могло быть с такого-то расстояния.
А ещё – звук. Он ошеломлял даже меня, а ведь мне случалось побывать в качестве корреспондента на грандиозных военных учениях «Запад-2021», и присутствовать при том, как три полка российских и белорусских РСЗО нанесли массированный ракетный удар по позициям «условного противника». Нынешняя же какофония хоть и уступала в плане децибел, но зато выигрывала в плане непрерывности, неумолчности, слитности. Слух не в состоянии был вычленить отдельные выстрелы: залпы, беглая пальба батарей, грохот разрывов – всё сливалось в сплошной звуковой фон, который давил, пригибал к самой земле, терзая барабанные перепонки, доставляя страдания не столько физические, сколько душевные нравственные – казалось, само небо ополчилось на обезумевших людей.
Эскадрон Сумского гусарского полка, изрядно потрёпанный в Шевардинском деле, был поставлен во вторую линию, в резервы, куда неприятельские ядра не залетали – и простоял там всё утро. Нам с Ростовцевым, заместившим раненого накануне эскадронного командира и с корнетом Веденякиным, принявшим от поручика полуэскадрон, оставалось лишь гадать о происходящем. Оба изводили меня вопросами, на которые я, как мог, отвечал – уж что-что, а ход Бородинской битвы я помнил едва ли не поминутно. Но, держа в голове и нестыковочку с Веллингтоном и уже случившийся перенос сроков сражения, был ежеминутно готов к тому, что муза альтернативной истории, сводная сестра Клио в любую минуту может подкинуть какой-нибудь малоприятный сюрприз.
Время, однако, шло, а сюрприза всё не было. Наконец, в четвёртом часу пополудни, к эскадрону на взмыленной лошади подлетел адъютант – в когда-то белом, а сейчас прорванном и закопченном конногвардейском мундире, с непокрытой, перевязанной окровавленной тряпицей головой – и передал приказ немедленно выдвигаться для прикрытия отходящи