— Приблизительно.
— Какой же?
— Ленинград, улица Рубинштейна, бывший дом Толстого.
— Фамилия владельца медальона?
— Не знаю.
— Савва Евграфович, — взмолился я, — как же так?
— Пусть вас это не пугает. Улица знакома, дом стоит на месте. Остальное — пустяки. Разыщете.
И вот снова в дороге. По правде сказать, я не очень-то верил в успех дела. Хотя сообщение искусствоведа и окрылило меня, но все это еще было каким-то далеким и неизвестным.
В Ленинграде меня ожидал сюрприз. На столе в моей комнате лежала записка. Аполлинария Сергеевна приглашала к себе. «Нужны по срочному делу», — писала она.
Немедленно отправляюсь к ней.
Старушка, видимо, ждала.
— Садитесь! — приветливо проговорила она. — Слушайте радостную весть. Найден адрес владельца медальона.
Не выдержав, я вскакиваю со стула, подбегаю к Аполлинарии Сергеевне.
— Какой же адрес?
— Да недалекий — здесь, в Ленинграде.
— Какой? Не томите!
— Улица Рубинштейна, бывший дом Толстого.
— Ну, а дальше?
— Что дальше?
— Квартира? Фамилия?
— Этого-то мне не сказали.
Вот уже второй человек называл улицу, дом — и только.
Аполлинария Сергеевна смеется.
— Бывший дом Толстого — это не Ленинград. Пораскиньте умом. Денек-другой поищете и найдете медальон.
Вечером следующего дня я уже беседовал с управляющим домом на улице Рубинштейна.
Из его слов я понял, что разыскать владельца медальона в доме, который имеет двенадцать корпусов, а каждый корпус — по пять или шесть этажей, будет не совсем-то легким делом.
По моей просьбе управляющий домом созвал в конторе всех дворников и объяснил, что от них требуется.
— Назовите квартиры, в которых есть старинные картины, большие или маленькие, — попросил их управляющий домом.
Старший дворник, работавший в этом доме больше двадцати лет, посоветовался со своими товарищами и довольно уверенно сказал:
— Идите в квартиру триста одиннадцатую. Там проживает Вавилов. Квартира у него богатейшая, картинами все стены увешаны. Видно, большой любитель картин Вавилов.
Не скоро удалось дозвониться в триста одиннадцатую квартиру. Наконец послышались шаги, чуть-чуть приоткрылась дверь, и чей-то голос произнес:
— Кто здесь?
Я назвал себя.
— Без дворника пустить вас не могу, — сказал человек за дверью.
— Хорошо, — согласился я, — сейчас его приведу.
Не успел я еще со старшим дворником подойти к двери, как ее кто-то быстро распахнул, и мы очутились в полутемном коридоре, заставленном разными вещами. В квартире было несколько комнат. В одной, куда нас пригласил хозяин, стены были сплошь увешаны картинами в тяжелых рамах…
— Вы не из художественного фонда? — спросил меня владелец этих богатств. — Хотите приобрести для музея картины? Пожалуйста! У меня, как видите, выбор имеется.
Он достал из письменного стола какой-то список, очевидно перечень принадлежащих ему картин, и попросил с ним ознакомиться.
Пришлось ему объяснить, что Артиллерийский исторический музей поручил мне отыскать один старинный портрет и что посещение его квартиры вызвано этой причиной.
— Поэтому разрешите посмотреть ваши картины. Может быть, среди них я найду ту, которую разыскиваю.
— Прошу вас, прошу! — любезно проговорил коллекционер и повел нас по своей «картинной галерее», давая на ходу объяснения. Все эти полотна, вделанные в дорогие рамы, были всего лишь копиями известнейших картин. И самым ценным среди этого собрания произведений живописи были массивные рамы с позолотой.
— Неужели у вас нет ни одного портрета? — задал я ему вопрос.
— Не люблю портретов, — сказал, морщась, коллекционер картин, — то ли дело — море или восход солнца в горах!
— А нет ли у вас миниатюр с военными сюжетами? — отважился я спросить любителя восходов солнца.
— Нет! Я гражданский человек, и военные темы меня совсем не привлекают.
Было очевидно, что мы попали в квартиру перепродавца картин и что искать здесь старинный портрет Суворова — значит напрасно терять время.
Мы поспешно вышли из триста одиннадцатой квартиры и на площадке второго этажа устроили новое совещание.
— Значит, не то? — спросил старший дворник и досадливо покачал головой.
— Не то! — с сожалением ответил я и обратился к нему: — Скажите, а нет ли картин у кого-нибудь из военных, проживающих в этом доме?
— Военных? — задумался дворник. — Припоминаю… Совершенно верно, есть. Идемте в триста сорок седьмую квартиру.
— А кто там живет?
— Полковник в отставке. Правда, картин у него не в пример меньше, чем в триста одиннадцатой, но посмотреть есть на что. Все больше из военной жизни. Не один раз приходилось бывать в этой квартире.
Нам открыл дверь пожилой мужчина лет за шестьдесят, атлетического сложения. Из-под его суровых бровей мягко смотрели голубые глаза. На нем был костюм военного покроя и короткие кавалерийские сапоги.
— Полковник в отставке, Василий Петрович Коротаев! — произнес он четким голосом и пожал мою руку. — Чем могу служить?
Я рассказал о цели своего прихода.
Выслушав меня, Василий Петрович вышел в соседнюю комнату и быстро вернулся обратно.
— Вот, любуйтесь! — сказал он, бережно положив на стол большой сверток.
— Простите, а что в свертке? — задал я ему вопрос.
— Видите ли, я приготовил эту вещь, чтобы отнести в ваш музей, а вы вот взяли и сами пожаловали. Давайте посмотрим, — предложил полковник.
С этими словами он снял со свертка веревки и развернул его.
Передо мной лежала резная, персидского ореха, рама замечательной ручной работы. В раму были вделаны пять миниатюр и герб Суворова, поддерживаемый двумя львами. Миниатюры составляли одно целое с их оправой.
Замысел художника заключался в прославлении русского оружия. Слава русскому оружию!
В центре оправы, под гербом, находился портрет Суворова: худощавое, энергичное лицо, задорное выражение глаз и хохолок седых волос, смело взбитый над выпуклым лбом.
Портрет полководца окружали резные гирлянды из листьев дуба и лавра, перевитых лентой.
По левую сторону от портрета Суворова помещалась миниатюра, изображающая переход русских войск через Чёртов мост в Швейцарских Альпах. По правую сторону — миниатюра, на которой было изображено вступление Суворова в Милан в 1799 году, после победного шествия по северной Италии.
Союзники разбили французов на берегу реки Адды. Русские полки шли по цветущим просторам Ломбардии. Города сдавались один за другим. И вот полки в Милане. Народ забрасывает русских солдат цветами. Суворову при въезде в город устраивают триумфальную встречу.
Портрет Суворова был несколько крупнее других рисунков. Над ним развевалась георгиевская лента с большим бантом посредине. И лента и бант были искусно вырезаны из персидского ореха так же, как и весь медальон. Лента располагалась над продолговатой, чуть-чуть изогнутой в концах миниатюрой «Штурм Измаила».
Миниатюра «Штурм Измаила» — единственная в своем роде. На ней запечатлен момент подготовки русских войск к штурму сильнейшей крепости в Европе. На переднем плане Суворов на коне. Рядом с ним-его любимый ученик и друг Кутузов. Я не знаю другой картины, где изображались бы вместе два великих русских полководца.
Под миниатюрой «Штурм Измаила» была помещена еще одна — «Сражение на реке Треббии 7 июня 1799 года».
Вопреки приказу Суворова, австрийский генерал Мелас задержал при себе резерв, оголив центр русского расположения во время боя. Русские батальоны под натиском противника стали отходить.
Узнав об этом, Суворов вскочил на коня и бросился к месту, где французы прорвали линию русских войск.
Навстречу ему бежали отступавшие батальоны. Суворов, подскакав поближе к бегущим в панике солдатам, повернул коня и помчался впереди них с криком:
— Заманивай! Заманивай шибче француза!
Отступавшие опешили. Суворов смотрел на них через плечо и, смеясь, продолжал кричать:
— Ребята! Заманивай! Бегом, бегом за мной!
Старый солдат с лицом, покрытым шрамами, крикнул вслед за Суворовым:
— Заманивай, заманивай, ребята!
Другой солдат засмеялся. Наступил перелом.
Суворов остановил коня и властно крикнул:
— Стой! Кругом! Скорым шагом марш!..
Он повернул коня и поскакал вперед.
Солдаты с громкими криками «ура!» побежали за ним.
Французы дрогнули и стали отходить.
Суворов помчался вдоль русских батальонов. Там, где он появлялся, люди забывали страх и усталость и с утроенной энергией шли в атаку. Неприятель отступал по всему фронту.
Три дня шло сражение на берегах Треббии. Закончилось оно полным поражением французов.
В эти три дня Суворов почти не слезал с коня, появляясь всюду, где сражение принимало особенно жаркий характер.
Над портретом генералиссимуса художник расположил родовой герб Суворова. Полководец получил его за большие заслуги перед Родиной. В верхней части герба широким сапожком протянулись контуры Италии. Здесь, на реках Адде и Треббии и у городка Нови, Суворов разгромил три армии французов, которыми командовали генералы Макдональд, Моро и Жубер.
В нижней части герба подле двух скрещенных шпаг художник поместил сердце. Оно осталось в гербе как символ любви Суворова к своей Родине, к русскому народу.
Осмотр медальона закончился.
Василий Петрович рассказал, как много лет назад он получил медальон в подарок от потомков полководца.
— Историческая ценность медальона и миниатюр очень высока, — сказал он. — Я долго хранил у себя этот медальон, мало кому показывал его, но в конце концов задумался над тем, а хорошо ли это? Правильно ли я поступаю? И решил: нет, неправильно! За эти годы медальон могли осмотреть тысячи людей, почитающих Суворова. Значит, он должен находиться в Суворовском музее. Возьмите его, прошу вас.
Так медальон в ореховой оправе попал в музей А. В. Суворова.