Плывёшь себе в невесомой реальности.
Кто-то умеет плавать, кто-то нет.
Кто-то гребёт как проклятый, кто-то дрейфует. Кто-то спешит, кто-то уже везде успел.
Кто-то ныряет глубже, чтобы понять смысл.
Кто-то ушёл на дно, чтобы оттолкнуться.
Кто-то тонет, а кто-то не тонет, если вы понимаете, о чём я.
А кто-то рядом плыл и обрызгал тебя…
И эти брызги – они от него, но они про тебя.
Про то, что ты в них увидишь.
Раздражение или умиление?
Новое знакомство или нарушенные границы?
Маленький салют из капель или злость: «Вообще не хотела мочить волосы».
– А скажите вашему ребёнку, чтоб не брызгался, – велит мне женщина.
– Извините нас. Хотя это специальная дорожка для тех, кто с детьми. Со своим ребёнком я, конечно, поговорю на берегу, чтобы он смотрел по сторонам и пережидал других пловцов, но гарантировать вам в бассейне сухость – не могу. Потому что я не могу отменить ребёнку детство…
Я не могу отменить детство, приостановить пятницу, замедлить июнь.
Самое пропащее лето может стать осмысленным, когда замечаешь, что жизнь, несмотря ни на что, течёт своими дорожками…
Ради чего
Однажды у знаменитого змеелова спросили после очередного укуса змеи, который его чуть не убил:
– Зачем вам это? Змеелов – самая опасная профессия, каждый день может стать последним, никаких страховок. Кобра, гюрза, эфа…
– Красавицы! – улыбнулся змеелов.
– Это да, но каждый их укус может увенчаться смертью. Ваш брат погиб из-за укуса змеи. Вас кусают в четвёртый раз… Почему вы не смените профессию?
– Потому что люблю… – ответил он.
Я читала это интервью и думала, что…
Любовь – это когда ты готов простить любую боль.
Однажды я видела, как крутой, накачанный, спортивный мужчина неловкими руками, хорошо знакомыми со штангой и тяжёлым весом, пытался аккуратно повесить картонную кормушку на дерево. Его грубые непослушные пальцы никак не могли завязать бечёвку на ветке.
– Не поможете? – спросил он.
Я подошла и повязала верёвочку. А он достал из кармана пшено и семечки и насыпал в кормушку. Поймав мой взгляд, он ответил на вопрос, который я не задавала:
– У меня попугай улетел. Три года жил и… Глупо, конечно, но вдруг он где-то рядом и это его спасёт… Или не его… Вот, повешу… Пусть поедят… Холодно же…
Он надвинул капюшон и пошёл прочь.
Я смотрела ему вслед и думала, что…
Любовь – это когда ты очень сильный, но не боишься выглядеть слабым.
В детском саду моя дочь слепила из пластилина двух фиолетовых рыбок. Другие дети лепили осьминогов и китов. Тема была «Обитатели морского дна». Рыбки, созданные дочкой, смотрели друг на друга.
– Как здорово дружат твои рыбки! – похвалила я малышку.
– Они влюбились, – пояснила она.
– Правда? А разве на дне можно влюбиться?
– Можно, – разрешила моя дочь.
Я взяла и сфотографировала её поделку на память. Чтобы помнить о том, что у любви нет дна.
На катке около нашего дома всегда много народа. Я сама не катаюсь, но хожу с детьми. В этот раз на катке был странный мужчина. Сначала мне показалось, что он пьян. Он шёл странной походкой, вцепившись в бортик, а потом, когда поехал, выглядел так, будто его сильно шатает. Я немного испугалась за детей, с которыми пришла. Коньки – не самый безопасный спорт.
– Аккуратнее! – крикнула я сыну. – Не столкнитесь с дядей…
Рядом сидела женщина, переодевалась.
– Не бойтесь, – сказала она мне, проследив за моим взглядом. – Он неуклюж, но адекватен и внимателен.
– Кто? – не поняла я.
– Мой муж. Шесть лет назад он попал в аварию. Два месяца в реанимации. Мне предлагали отключить его от аппарата, который за него дышал. Но я подумала: «Ещё чего!» И мы стали бороться. 17 операций позади. И вот, человек на коньках катается. Неуклюже, но катается же. И дышит сам… Представляете?
Она встала на коньки, ловко подъехала к мужу и нырнула ему под мышку. И они вдвоём, очень нескладно, но бесконечно трогательно, покатились по льду.
Я смотрела на них и понимала, что…
Любовь – такая многогранная штука.
Но это однозначно то, ради чего стоит жить…
Чище
Однажды мой сын провалился под лёд. Зимой. Это был кошмар наяву.
Мы живём в столице, недалеко от Борисовских прудов. В последние годы зи́мы в Москве совсем тёплые и пруды практически не замерзают, и поэтому сыну строго-настрого запрещено гулять в тех краях и уж тем более выходить на лёд.
Но в тот день он убедил меня, что они с друзьями пойдут на горку, кататься на ледянках, и я отпустила его с лёгким сердцем. А через час звонок в дверь: стоят. Он и двое его друзей. Мокрые и виноватые. Кто по пояс, кто по колено грязный – течёт с них талая ледяная жижица.
Оказалось, что они, вопреки данным родителям обещаниям, внезапно (сами от себя не ожидали такой провокации) пошли на пруды за компанию со старшими ребятами, втроём взгромоздились на лёд и, естественно, провалились. Напугались страшно – там неглубоко, но грязно и холодно, – выбрались на берег с трудом, мокрые все, замёрзшие, напуганные.
Отдышались. Пережили стресс. Поняли, что сейчас придут домой и огребут от матерей. Провели мозговой штурм и решили сократить количество матерей, от которых они огребут. Выбрали меня, как самую «неругачую» мать.
Я долго тайно гордилась этим их выбором, и однажды мне захотелось какого-то словесного признания, что я хорошая мать, и я спросила сына (уже спустя время), почему они выбрали тогда, в день провала (под лёд), меня, а не другую маму, и с трепетом приготовилась слушать ответ.
А сын выдал:
– Потому что только у нас машинка с сушкой!
О-о-о, какое разочарование!
Никакой романтики или фееричной моей педагогики. Только прагматичный расчёт детей.
Вдоволь накормив парней нравоучениями, я засунула их комбинезоны в стиралку.
Потом полирнула свою воспитательную проповедь, взяв с них клятвенные обещания на лёд не выходить никогда и ни при каких условиях.
Они поклялись. Зуб, говорят, даём на холодец.
Тем же вечером я отправила чистеньких Даниных друзей по домам, пообещав не сдавать их мамам. Мой личный материнский долг я, на мой взгляд, выполнила в тот день в полном объёме.
Самое смешное, что через час мне позвонили обе матери, и они были возмущены тем, что я с детьми вступила в преступный сговор, чтобы скрыть всё произошедшее от них.
То есть дети спалили нашу «большую стирку». Точнее, не дети, а обстоятельства.
Нас рассекретили, потому что… дети пришли домой чище, чем ушли.
Ну ещё бы. Это ж мальчики: они в целом не бывают сильно чистыми и опрятными – то тут пятно, то там, – а зимой особенно.
А тут ушли обычные мальчишки, шапки набекрень, на рукаве – пятно, на плече – засохшая сопля, а пришли – как новенькие, благоухающие альпийской свежестью (каюсь, протупила с ополаскивателем).
Это прикольная метафора. Ну, про чистоту. Что зачастую нам хочется казаться чище, чем мы есть, лучше, чем мы есть. Но по факту это достаточно «палевная» история (на языке подростков, например моего сына, «палевная» – это когда человек выдаёт себя с головой).
У меня есть интересный опыт.
Однажды я летела в самолёте.
Полёт длился пять часов.
Вместе со мной в том самолёте была семья: папа, мама и их сын, лет пятнадцати. У ребёнка явно были какие-то ментальные нарушения: он то мычал, то кричал, то бил себя по лицу. Это было страшно. Родители сидели с двух сторон от мальчика и периодически гладили его по руке. Они не могли помочь ему справиться с внутренними демонами, но могли дать понять, что они рядом: любят, гладят, поддерживают.
Первый час я испытывала истовое сочувствие к ситуации. К мальчику, который не управляет собой и не виноват в этом, к родителям, которые, если говорить образно, летят в этом самолёте уже 15 лет, пристёгнутые к диагнозу сына. Мы-то через несколько часов выйдем и выдохнем. А они… не выйдут. К пассажирам вокруг, которые вынуждены существовать в таком высоком уровне шума и стресса.
Потом всё усугубилось, и парень стал с силой биться затылком о сиденье. Люди, сидящие за ним, просили родителей что-то сделать, утихомирить ребёнка, но те и так делали что могли – гладили, уговаривали, пытались дать воды. А он бился, и кричал, и злился…
Вероятно, это был какой-то приступ.
Мне было сложно: я тратила ресурс на то, чтобы разжечь в себе поярче понимание и сочувствие и погасить неизбежно растущее раздражение и усталость.
Люди вокруг выражали недовольство: закатывали глаза, затыкали уши наушниками, просили таблетку от головы. У меня тоже застучало в висках, и стало совсем сложно быть толерантной.
Парень продолжал кричать.
Рядом сидящие пассажиры не выдерживали, вставали со своих мест, уходили в хвост самолёта, подальше от крика.
Я ПОНИМАЛА, ЧТО С ЭТИМ ИСПЫТАНИЕМ КАЖДЫЙ СПРАВЛЯЛСЯ НА СВОЁМ УРОВНЕ ДУШЕВНОЙ ЧИСТОТЫ И МУДРОСТИ.
Потому что одна женщина даже психанула на родителей: «Это невыносимо! Вы же знаете, что у вас такой ребёнок! В чём необходимость была так далеко лететь!»
А родители сидели с непроницаемыми лицами, прикрыв глаза. Им было сложнее всех… Как они это выдерживали, как не срывались, непонятно. А может, и срывались, но не тут, не при всех.
Много лет я веду блог. Мой блог живёт на нескольких площадках, в разных соцсетях, и каждое утро я пеку тексты на разные темы, релевантные моей жизни. Это обычный блог о жизни обычной женщины.
В блоге я ощущаю себя хозяюшкой.
Тексты – это пирожочки с разными начинками. Вчера был с творогом, сегодня со шпинатом, завтра с вареньем.
Кто-то из гостей приходит и морщит носик: «Не люблю со шпинатом».
Это нормально, это ничего. Завтра будет с капусточкой. Или с чем вы там любите? Вкусы у всех разные.
Каждый день много лет я угощаю гостей своими бесплатными пирожочками.