Яхта на всех парах мчала к берегу.
Остальные люди жались к бортикам, не зная, чем помочь, и тяготясь собственным бессилием при столкновении с чужой болью.
– Обезболивающее, пожалуйста, принесите аптечку, – крикнула Света.
Она обернулась и увидела, что Ислам уже открыл её и торопливо перебирает содержимое. А потом он схватился за голову, но быстро взял себя в руки, подбежал к Свете и тихо шепнул на ухо:
– Тут только парацетамол. И бинты. И йод.
Света – врач. Вадим – сын врача. Оба они прекрасно осведомлены, что парацетамол – это жаропонижающее. Его пьют при температуре, а не при переломе ноги.
Света смотрела на Ислама, он на неё.
Она прошептала пересохшими губами: «Принеси две таблетки, выдави из блистера и принеси. Чтобы было неочевидно, что это парацетамол».
Он так и сделал. Принёс две таблетки и воду.
– Вадим, послушай меня, – сказала Света сыну самым убедительным тоном, на который была способна в тот момент. – У меня в руках – самое сильное обезболивающее в мире. Нам несказанно повезло, что именно на этой яхте именно в этом море оказалось именно оно. Сейчас ты выпьешь – сразу две таблетки для верности, – и боль отпустит. А на берегу нас уже ждут. Всё непременно наладится, потерпеть осталось буквально несколько минут.
Бледный страдающий Вадим, преодолевая боль, кивнул, проглотил таблетки и запил водой.
Остальную воду судорожно допила Света.
– Сейчас-сейчас… Станет легче…
Через пять минут Вадим сказал:
– Мам, и правда отпускает. Вот ведь правда повезло…
Он поверил. Поверил. И обезболил себя верой. Вот оно, чудо!
Потом был долгий путь до берега, скорая, больница, вправление перелома…
Света в тот день забыла взять с собой очки и долго не могла найти в электронном письме номер телефона страховой компании. У неё их было две, два страховых полиса, но с собой ни одного, и ничего с этим не сделать.
Те два часа один на один с вывернутым наизнанку коленом и сыном, который смотрит в небо в одну точку и его трясёт в холодных конвульсиях от шока и боли, Света запомнит на всю жизнь…
Но рядом был Ислам. Он сказал: «Не волнуйся, я поеду с вами, я буду рядом, я помогу в больнице, я вас не брошу. Ты, главное, верь, что всё обойдётся!»
И всю дорогу он приговаривал мантру: «Скоро всё закончится хорошо, скоро всё закончится хорошо».
И именно так всё и закончилось. Перелом вправили, всё и правда обошлось. Даже сертификат получили.
А вместе с сертификатом получили урок. Как важна вот эта внутренняя устойчивость: как важно верить в хорошее даже в пекле плохого.
Потому что наши мысли – это заказ Богу.
Закажите Богу отсутствие боли, гармонию и счастье. Воплощать заказ, конечно, вам, но с верой он исполнится быстрее и вероятнее.
Вера всегда поможет подняться.
С любого дна.
Высота
Привела дочку Катю в верёвочный городок. Это такие тропинки всякие из досочек на деревьях, на высоте трёх метров. Надо лазить по ним, проходить маршрут наверху. А чуть ниже натянута страховочная сетка.
Перед Катей лабиринт этот верёвочный проходил ребёнок помладше.
И он шёл медленно, а потом запутался в этом лабиринте, растерялся, испугался и расплакался.
А Катя моя шла за ним. Она остановилась и не понимала, чем может помочь и что вообще ей делать: они же высоко.
В этот момент за малышом прямо по страховочной сетке прошла мама и забрала его.
И Катя после этого эпизода сразу стала смелее. Она совершенно спокойно стала проходить верёвочный лабиринт дальше. А потом пояснила мне: «Мне было страшно упасть, потому что я не понимала, как эта сетка выдержит меня. А потом я увидела, что сетка выдерживает даже взрослую тяжёлую тётю, и дальше было не страшно».
То есть когда она поняла, что страховочная сетка спасёт её, если что, от падения, и доверилась ей, то победила свой страх. Он живёт где-то в животе и сдувается, когда ты доверяешь тому, кто страхует тебя от падения.
Я не знала, что акробатический номер может ставиться годами. Это не преувеличение, а правда – годами. Репетиции длиною в тысячи дней.
Зато потом – зрелище, от которого у зрителей замирает сердце.
В труппе, где работал Сергей, акробатический номер был на канате.
Во время репетиций канат сначала натягивали на уровне колен. Совсем низко.
Потом, когда акробаты осваивали технику номера, поднимали канат выше – на метр, например. Невысоко ещё, не страшно падать, но уже ощутимо.
Потом – на два.
Однажды Серёжа пришёл на репетицию и увидел канат, натянутый под куполом цирка.
Тринадцать метров от земли.
Ох.
Он вроде всё знает, всё умеет, всё отработано, отточено мастерство, но, когда лез по лесенке вверх, сердце стучало так часто, что аж дышать тяжело.
Совсем по-разному одни и те же движения ощущаются на высоте колена и на высоте 13 метров от земли.
Хотя, казалось бы, – и канат же тот же, и шаги…
– Страшно, Серёж? Там, под куполом? – спрашиваю я его. Серёжа – один из моих организаторов гастролей. Мы не в первый раз работаем вместе, считайте, «не первый год знакомы», но, когда я узнала, что в прошлом он артист цирка, акробат, была поражена.
– Не то слово. Очень страшно.
А в этот момент он везёт меня на выступление, и я волнуюсь, потому что у меня новая программа и мне страшно выходить на сцену. Но мне кажется, это какие-то разные страхи. Я просто боюсь выглядеть глупо, сорвать концерт, а он – сорваться. Какая разная цена у наших «сорвать» и «сорваться», хотя по фонетике – одно и то же слово, различается только суффиксом «-ся».
– И как ты преодолевал страх, Серёж?
– Ну, страховка же есть. Это тросик такой – тонкий, но стальной. Он выдерживает огромную нагрузку в случае падения.
В случае падения…
То есть самое страшное – доверить свою жизнь тонкому стальному тросику.
МНЕ ЭТА МЕТАФОРА В САМОЕ СЕРДЦЕ ЗАШЛА. ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВСЮ ЖИЗНЬ ХОДЯТ ПО КАНАТУ, НАТЯНУТОМУ НА УРОВНЕ КОЛЕНА.
Это я без осуждения пишу, ибо ничего плохого в этом точно нет.
Но и рисков нет, драйва нет – просто технику оттачиваешь, и всё. И живёшь так, словно бережёшь себя для чего-то важного, а оно, это «что-то важное», никак не наступит. Страшно, что можно всю жизнь так прожить и не дождаться, когда оно наступит… ну, то самое, важное что-то, ради чего ты себя так берёг.
Меня как-то позвали марафон бежать. А какой из меня марафонец? Да никакой!
И я отвечаю:
– Да я опозорюсь, приползу последняя, на следующий день после окончания марафона.
А организаторы смеются:
– Большинство бегущих не ставят цель победить, ставят цель – добежать…
Ясно. То есть цель – себя победить, а не других. Кто-то ходит-ходит по низко натянутому канату и вдруг устаёт от того, что в жизни всё так спокойно и предсказуемо.
И р-р-раз – и уверенно поднимает канат.
Выше, и выше, и выше.
И вот он уже на уровне талии, потом шеи, потом вытянутых рук. Смелее, смелее.
А кто-то рискнёт взобраться под самый купол. Потому что хочется не только бросить вызов самому себе, но и взобраться выше всех. И такие люди есть. Потому что сразу ощущение появляется, что делаешь что-то крутое.
И восхищённые аплодисменты вокруг, и кураж внутри.
И вот она, жизнь. Настоящая…
А не репетиция…
Когда тот же канат и те же движения были на уровне колен, не было этих ощущений. И аплодисментов не было, и никто не смотрел, как ты там барахтаешься.
Все хотят смотреть на того, кто выше.
Наверно, этот восторг внутренний растёт в тебе с ростом высоты…
Только под куполом цирка, когда страшно, когда сложно, когда сердце замирает, очевидно, получилось ли у акробата стать акробатом.
Некоторые отчаянные даже берут и отцепляют тросик. Это я метафорично. И живут эту жизнь высоко-высоко и бесстрашно-бесстрашно. Без страховки живут свою единственную жизнь… И никакого тросика, и никакой сетки…
Там, под куполом жизни, рождается личность.
Где натянут ваш канат? Низко? Высоко?
Низко, но надёжно? Высоко и рискованно?
Тут нет правильных и неправильных вариантов.
Главное, чтобы если низко – то потому, что вы так выбрали. А не потому, что вас на этой высоте удерживает страх.
Страх нужно укрощать. Поднимать канат по шажочку вверх. Входить в свой страх.
Побеждать… Не других – себя.
И искать. Искать свою высоту для счастья…
Велосипед
На те каникулы мы с детьми сбежали в лес. Мне хотелось тишины и перезагрузки, а лес – это лучшее спа.
В один из дней мы взяли велики напрокат и поехали кататься по лесным окрестностям. Было холодно, дул ветер в лицо.
Я быстро замёрзла. Мне казалось, что дети тоже. Хотя дети убеждали: «Мы не замёрзли». Известный педагог говорит, что если мы будем бесконечно напяливать на детей шапки и кофты, то как они сами научатся терморегуляции?
Я решила поверить детям. Ну, что они не замёрзли. А то и правда: зачем им врать?
И поэтому мы не вернулись, чтобы одеться теплее, а поехали дальше.
Вдруг у моего велика слетела цепь. Не просто слетела, но и порвалась. Велик превратился в бесполезный и тяжёлый кусок железа. В десяти километрах от дома.
И вот тут выяснилось, что дети очень замёрзли. Ну, то есть именно в момент поломки. А ещё они проголодались.
Я полезла в рюкзак и обнаружила, что бутерброды остались дома, красиво упакованные в целлофан и салфеточки.
Перед выходом я искала в рюкзаке ключи, выложила бутерброды и забыла положить обратно.
Я почувствовала бессилие и отчаяние. Они прокрались в живот и бесновались там. Хотелось закрыть ладошками лицо и расплакаться. Навзрыд. Ну ничего у меня не получается!
Но не хотелось пугать детей.
Я сказала: «Ух ты! Вот так приключение. Интересно, как мы выберемся?»
До ближайшего деревенского дома пару километров мы шли пешком: точнее, я шла, а дети ехали.