И Вовка как рассердился на него! Это что же выходит: больше не надо предупреждать? А значит, его перестанут хвалить? И он взял метлу и снова расчистил дорожку от песка, чтобы скользко было. И сам же, пока чистил, упал…
Вот важно делать добро из внутренней потребности. Из «откликается». Из истинного желания, чтобы этот источник созидательной энергии не иссякал.
Тогда вам не надоест, даже если не получилось или получилось плохо – и результат отрицательный.
И важно учиться делать истинное добро.
Чтобы мы не стояли на скользкой дороге и не предупреждали никого, собирая «молодцов» от случайных прохожих в свои лукошечки, упиваясь своей добротой, а сыпали песок…
Песка на всех хватит.
Ровно как и скользких дорожек.
Сострадание. Вот что сделало нас людьми. Как бы не растерять это богатство в суете наших будней.
Уборка
Когда было совсем тяжело с деньгами, моя мама помогала с уборкой в богатых домах. Это она так называла: «богатые дома». Имелось в виду, что хозяйка может себе позволить нанять помощницу, которая будет мыть пол и вытирать пыль, потому что это тяжёлый труд, а хозяйка не хочет делать его своими руками.
Мама сама любила чистоту, и с точки зрения создания уюта это была созвучная ей работа. Ну то есть из хаоса создавать чистоту – это она и дома делала, и вообще для неё это было… терапевтично. Она, когда нервничала, немедленно затевала генеральную уборку. И, если честно, я такое страшно не любила, потому что меня вот никто не спрашивал: готова ли я к генеральной уборке, хочу ли, есть ли настроение или силы.
Если мама задумала, доставай ведра и швабры, закатывай ковры, двигай мебель, будем и углы вымывать, и окна…
Я одно время думала, что это у неё что-то вроде хобби. Она всегда бралась за уборку в хорошем настроении. В отличие от меня. Мне всегда было так жаль времени на уборку, и для меня это был сизифов труд: только убрался – через два дня опять бардак.
Но одно дело – убираться в своём доме, и совсем другое – в чужом.
Мама же долгое время работала большим начальником, а потом жизнь повернулась так, что пришлось помогать в «богатых домах». Думаю, психологически это было очень сложно для мамы. Ей нравилось быть большим начальником, а заведовать тряпками – это понижение. Может, даже унижение для неё.
Я тогда была ребёнком, и не помню, чтобы она говорила об этом с горечью или болью.
Скорее с тихой грустью и усталостью. А иногда и с проблесками хвастовства.
Она рассказывала, что регулярно пила с хозяйкой кофе (та сама предлагала), говорила о жизни и что хозяйка даже советовалась с мамой о житейских делах («Хотя она знаешь кто? Аж сказать страшно, какая должность высокая!») и вообще относилась к ней с трепетом.
Однажды у мамы заболела голова и поднялось давление, а об уборке они уже договорились, и хозяйка, видя, что маме нехорошо, отобрала у неё пылесос и сказала: «Так, давайте-ка я сама».
Вот это хозяйка! Просто невероятная какая-то.
А ещё однажды мама принесла домой два платья и колготки. Платья очень красивые, а колготки – плотные и блестящие, я даже не знала, что такие бывают. Это была одежда дочери хозяйки, которая уехала за границу, и эти вещи ей больше были не нужны. И чтобы не обидеть маму, хозяйка спросила: «Вдруг вашей дочке подойдут? Может, померяете? Не люблю, когда красивые вещи бестолково стареют, забытые всеми».
Так деликатно она предложила: получалось, будто это не она маму выручает, а мама – её…
Я примерила, посмотрела на себя в зеркало и поняла, что стиль – это что-то неуловимое и необъяснимое, но это то, что не даёт отвести от тебя восхищённого взгляда. Наверное, это были два самых красивых платья за всю мою жизнь.
Но себя мама упрямо причисляла к «бедным домам». Когда она заболела (а я к тому времени давно была замужем, жила в другом городе и вынашивала своего первенца), мама однажды пожаловалась, что сил на уборку у неё нет, а лежать в грязной квартире ей тяжело.
Я тогда мучилась токсикозом и выручить её с уборкой не могла.
– Давай я найду кого-нибудь, мам, и заплачу, и к тебе придут и уберутся? – предложила я.
И мама аж закричала в трубку:
– Чужой человек? Будет убираться?! В моём доме?! Я что, безрукая? Я что, не женщина? У меня что, дочери нет? Что скажут люди? Да это унизительно, в конце концов! И для человека, который придёт, и для меня. Да я лучше умру в грязи, чем буду боярыней лежать и пальчиком указывать, где помыть, а потом ещё с барского плеча лишнюю сотку переплачу…
Мама говорила с горечью. Именно в тот день я, уже взрослая, вдруг поняла, что тогда, когда я была совсем ребёнком, мама пошла работать помощницей по хозяйству во многом из-за меня: ведь меня надо было кормить, и поить, и учить, и вообще. И это было для неё больно, непрестижно и про «выживать», но ради меня она это сделала. Договорилась со своей гордыней.
А так после замдиректора завода в посудомойки – это очень болезненный карьерный путь. Но мама на этом пути сохранила своё достоинство, именно скрывая, как её это травмирует.
Хотя почему? Разве есть что-то зазорное в любом труде? Любой труд – это повод для уважения.
Прошли годы. Мамы давно не стало. Я – взрослая женщина, хозяйка, жена, мать двоих детей.
Однажды я пришла домой. Открыла дверь и прямо в прихожей, присев на пуфик, вдруг осознала, что пора себе кое в чём признаться: я не справляюсь.
На полу валялись детские кепки, склад обуви всех размеров выглядел так, будто в прихожей был взрыв, на белой стене – какие-то пятна непонятной консистенции, на плите на кухне – засохшие следы: сын варил макароны, а по всему дому хаотично разбросаны игрушки…
И я, уставшая, с пакетом продуктов, сидела на пуфе, а на нём лежали Катины мелки, и теперь и стул, и мои чёрные брюки были в мелках.
Ох, блин.
Я точно не буду сейчас убираться.
У меня нет сил. Просто вот нет ни грамма.
И завтра у меня не будет времени, потому что даже не генерально убрать дом – это часа три-четыре. А где ж их взять, если в восемь утра уже первый рабочий зум…
И я впервые в жизни решилась пригласить помощницу по хозяйству. Уговаривала себя, что мир изменился, что мамины установки «работали» для женщины-домохозяйки, а не той, кто гастролирует, выступает, растит детей и редко бывает дома, а когда бывает, то уставшая настолько, что не до уборки…
Уговаривала себя, что стать – по маминой терминологии – «богатым домом» не стыдно.
Просто меня растили в парадигме, что как раз стыдно. Стыдно быть богатым, все они бояре, с криминалом связаны, наворовали себе добра. А вот бедным быть благородно, ибо это значит, что тебе сложно, как всем, а это значит, ты свой человек, из своей стаи… Но это всё установки, которые давно устарели. Новое время диктует новые ориентиры. Сейчас зарабатывать – не стыдно, а престижно. Сейчас для этого есть много возможностей. Сейчас всё с ног на голову…
И вообще. Когда мы не успеваем готовить, то покупаем готовую еду и не считаем, что это ужасно. Никто никого не высмеивает в отделе кулинарии.
Ну вот и я вполне могу себе позволить опереться в вопросе уборки на чужое плечо. Хотя бы раз в месяц. Или в две недели.
Я дико нервничала перед первым приходом Елизаветы Павловны. Во мне звучал мамин голос: что, если ты приглашаешь помощницу, «да ты не хозяйка, да ты не женщина».
Я, пока ждала её, прибрала весь дом. Подумала: «Тут осталось-то…»
Я нашла её на сервисе подбора кадров, у неё были отличные рекомендации. Люди писали: «Душевная», «Работящая», «Ответственная».
И вот она пришла. Я открыла дверь, как провинившаяся школьница.
– Проходите, – сказала я.
– Хотите кофе? – сказала я.
– Вы, наверно, устали, пока добирались, отдохните, – сказала я.
– Может, вы голодная…
– Ой, да ну что вы, – удивилась Елизавета Павловна. – Обычно всем побыстрее, а вы…
И дальше мы с ней пили кофе и знакомились.
Её история меня потрясла. У неё муж погиб в аварии, осталась она, которая никогда ни дня не работала, и дети. Трое. После смерти мужа она узнала, что он игрок и они – в долгах. Это был удар.
Но делать нечего, надо как-то выживать. И её первая мысль: «Я же ничего не умею», а вторая: «Ну как ничего? Не совсем уж ничего…»
– И вот я здесь, – резюмировала Елизавета Павловна.
Она была старше меня всего на пять лет, и мы тут же перешли на «ты» и на «Лиза».
Пригласить её – это лучшее решение, на которое я просто не нарадуюсь. Она дарит мне чистоту, я благодарю её за это финансово. Для неё это шанс справиться с жизненным испытанием, а для меня – перестать считать себя плохой хозяйкой, которая ничего не успевает.
В первый же день состоялся у нас разговор:
– А сколько лет вашим детям, Лиза?
– Старшей 16, сыну 9, младшей 5.
– У меня дочке 7 лет, и полно одежды ненадёванной осталось. Я её с любовью выбирала, но дети так быстро растут. Так жалко будет, если она никого не порадует…
– Ой, а моя так наряжаться любит! Принцессой…
– Я не обижу тебя, если…
– Да это подарок такой! Может, я деньги брать не буду за уборку сегодня?
– Да ты что. Ты же полки мне помогаешь освободить…
Ох.
Столько инсайтов у меня родилось благодаря Лизе. Жизнь – это бумеранг. Делегировать – это важно. Признавать, что не справляешься, – тоже.
После Лизы и её уборки я чувствую себя Сизифом, за которого кто-то наверх вкатил камень и это подарило Сизифу пять свободных часов времени, и благодарность за это меня переполняет. Как же это же прекрасно.
– Постараемся подольше сохранить твою чистоту, – сказала я на прощание Лизе в первый раз.
– Вообще-то я заинтересована как раз в обратном, – засмеялась она.
– Какое счастье, что ты у меня есть, – говорю я ей. А она возвращает эту фразу мне:
– Нет, счастье, что есть ты у меня.
Нет богатых и бедных. Есть просто люди. Счастливые и нет, реализованные и нет, справляющиеся с жизнью и её испытаниями. И нет. Но лучше, конечно, да.