Как быть? Том Уоррен был патриотом, прошедшим к тому же войну. Но он был другом, причем настоящим. Сообщение в ФБР было бы равносильно доносу на Билли. Да и кто побежит туда, выслушав пьяные, бессвязные речи? Но если все это было правдой? Если Билли на самом деле работал против собственной страны?
Том посоветовался со своими друзьями. Те единодушно пришли к выводу: надо немедленно обратиться в ФБР! Они напомнили Тому шпионскую историю Даша: несколько матерей и отцов были приговорены к смертной казни только из-за того, что приняли с распростертыми объятиями своих сыновей и не пошли в полицию, чтобы на них донести. Никакие смягчающие обстоятельства во внимание приняты не были: шла война. И хотя приговоры не были приведены в исполнение, двадцать лет тюремного заключения тоже не было им в радость.
Без особых стараний сотрудники ФБР прихватили Билли. Подождав, пока он протрезвеет, они приступили к допросу. И Билли сломался сразу. Им владело единственное желание: успеть вынуть голову из петли.
— Я собирался сам прийти к вам, — сказал Билли Колпоу. — В городе находится немецкий агент. Его зовут Эдвард Грин. Это очень опасный человек, сотрудник Главного управления имперской безопасности. Я прибыл сюда вместе с ним через всю Атлантику…
— Ты американец, — перебил его следователь, — а согласился на незаконную доставку в собственную страну немецкого шпиона.
— Я поступил так только для того, чтобы снова попасть в Америку. Чтобы предоставить себя в распоряжение армии и чтобы выдать немецкого шпиона. Я американец и хочу таковым остаться.
Сотрудники ФБР еще не знали, имеют ли дело с любителем пофантазировать или шпионом. Настоящие шпионы обычно так не ведут себя. То, что рассказывал Билли, вызывало сомнение.
Когда же им было предоставлено заведенное на него еще ранее дело, выяснилось, что Билли — дезертир, моряк, не произведенный в офицеры из-за не скрывавшихся им симпатий к национал-социализму.
Тогда была объявлена тревога, крупнейшая в Нью-Йорке за все время войны.
Был объявлен розыск Эдварда Грина, он же Эрих Гимпель — немецкий шпион. Естественно, операция проходила под грифом «Совершенно секретно». Гражданское население США ничего не должно было знать об этом, ибо в противном случае его покой был бы нарушен. К делу подключили всех свободных сотрудников спецслужб. Мне не было еще известно о сгущавшихся надо мною тучах, когда я размышлял, что бы подарить Джоан к Рождеству. Она решила пока не возвращаться в свою квартиру. Хотя там уже не пахло краской, девушке понравилось находиться со мной в одной квартире, где нас отделяла друг от друга только тонкая стенка. Оба мы были одиноки, а что может быть хуже, чем провести рождественский вечер совершенно одному, без друзей и знакомых.
В тот день я хотел забыть о войне и обо всем, что с ней связано. И несколько часов посвятить себе самому — вместе с Джоан… После чего мне придется навсегда исчезнуть из ее жизни. Меня все равно должны поймать, это было для меня ясно. И тогда ничего не подозревающую Джоан также привлекут к суду. За поддержку немецкого шпиона.
Нет, Джоан не должна умереть. Не должен был умереть и Пауло Санти, мой друг, предоставивший в мое распоряжение свою квартиру.
Я постоянно думал о гибельной судьбе, навстречу которой шел. Что она совсем уже близко, я еще не знал. Я не мог предполагать, что происходило во время допроса в кабинете ФБР; находившемся не так уж и далеко от моего жилища.
— Говори, свинья, или мне придется пересчитать твои ребра, — заявил, обращаясь к Билли, огромного роста сотрудник этого ведомства.
Нет, мягко с ним не обращались. Да и ни в одной стране мира к предателям не относятся снисходительно. Ко мне же позднее отношение было совершенно иным. Что касается Билли, то он сидел на стуле сгорбившись, дрожа всем телом и умирая от страха.
— Как он выглядит? Давай уточним. Ты сначала сказал, что он не очень высокого роста, а потом, что он — высокий. А как на самом деле? Говори же, свинья!
Билли от охватившего его ужаса не мог вымолвить ни слова и лишь попросил сигарету. Закурить ему дали, но с большой неохотой. И он уже в пятидесятый раз стал давать описание моей внешности. Чиновники нагоняли на него страх, проверяя, не врет ли он. А он и не думал об этом, видя проблеск надежды. Он полагал, что будет помилован, если меня арестуют по данному им описанию, хотя, по сути, сам ее, эту надежду, и придумал.
— Открывай свою пасть пошире, Билли, — сказал ему следователь, коренастый человек маленького роста. — Итак, рост твоего друга метр восемьдесят три сантиметра. А что является его любимым кушаньем? Выпивает ли он? Не левша ли он? Не страдает ли запорами или, наоборот, поносом? Не дальтоник ли он? Ходит ли в церковь? Посещает ли ночные клубы? Есть ли у него мозоли на ногах?
— Таких подробностей я просто не знаю, — ответил Билли.
— А что ты знаешь?
— Он не левша, это точно.
— Что еще?
— Пищеварение у него в порядке. Любимое кушанье — бифштексы, с которыми выпивает несколько рюмок виски. Вообще-то он пьет много, но не пьянеет.
— Дальше!
— Говорит он с акцентом.
— Это мы давно знаем. Давай что-то новенькое и не совсем обычное, если вспомнишь что-то такое.
В глаза Билли направлен свет лампы. Допрашивавшие сами находились в тени. Через каждые двадцать минут они менялись. Допрос же длился часами. И так в течение нескольких дней.
Никакой пощады или снисхождения. Никакого сочувствия. Охота на меня началась. Но газетчики еще ничего об этом не знали…
«Отчаянное немецкое наступление в Арденнах» стояло в заголовках газет под Рождество. Нью-Йорк, бывший столь уверенным в победе и даже уставший от ее ожидания, вздрогнул от неожиданности. На протяжении чуть ли не недели в городе царило нечто похожее на панику. Страх перед нацистами, страх, что война еще может продолжиться, что высадка союзников в Нормандии может оказаться безрезультатной и многое-многое другое того же порядка нашло свое отражение в темах сотен и тысяч дискуссий, проходивших в то время.
Управление ведения психологической войны вновь заработало на полную мощь. Так что любому немецкому шпиону, который бы оказался во вражеской стране как раз в эти дни, просто не повезло бы…
— Я рассказал вам все, — повторял Билли. — Больше я ничего не знаю.
— Нет ли у него каких-нибудь привычек, не совсем обычных?
— Нет.
— Подумай хорошенько или нам придется помочь тебе освежить свою память!
— Я ничего не знаю!
Следователи ФБР подошли поближе к Билли и стали внимательно его разглядывать. Лицо его осунулось. Глаза глубоко запали в глазницы. Он пытался закрыться от резкого света, падавшего ему в лицо, но безуспешно. Следователи принуждали его смотреть на них, не уклоняться от света и отвечать на их вопросы. Вопросы были те же самые, только задавались то дружелюбно, то холодно, то со злостью, то равнодушно.
— Мне пришло в голову нечто, — произнес Билли почти с облегчением: может, на этом допросы окончатся? — У него действительно есть одна необычная привычка. Когда он получает мелочь в качестве сдачи, то кладет ее в верхний левый нагрудный кармашек… Кошелек в таких случаях он не достает.
Один из чиновников кивнул своему коллеге.
К описанию разыскиваемого немецкого шпиона добавилась еще одна деталь. Сообщение это получили все полицейские участки. Повсюду были расставлены наблюдатели — участники открывшейся охоты на меня. Размах был поистине американским — без учета расходов, потраченного времени и количества задействованных людей.
Но об этом я еще не знал.
Я договорился о встрече с мистером Брауном в закусочной на Тридцать первой улице. Он пришел туда вовремя, один. У него были все основания вести со мной честную игру.
— Моя машина стоит около дверей, — сказал он. Мы сели в старенький «паккард» и поехали, колеся вдоль и поперек по улицам города.
— Я узнал довольно многое, — произнес он. — Могу ли я положиться, что это будет наша последняя встреча?
— Если меня удовлетворит ваша информация, то да.
На очередном светофоре загорелся зеленый свет. Браун нажал на газ.
— Атомная бомба через несколько месяцев будет готова к применению.
— Через сколько месяцев?
— Месяцев через пять, самое большее — шесть.
— Откуда это вам стало известно?
— Подробности потом. Мои сведения верны на все сто процентов.
— Как же можно сбросить такую бомбу?
— Эксперименты в этом плане идут вовсю. Бомба получилась очень тяжелой. Ее должны загрузить на специальный самолет. Испытания проводятся в Калифорнии. Некий капитан военно-воздушных сил уже несколько недель тренируется в совершении взлетов и посадок в режиме перегрузок.
Я записал имена и названные места. Данные эти можно было проверить довольно легко.
— Существует мнение, — продолжил Браун, — что с помощью одной, в крайнем случае двух таких бомб войну можно закончить. Воздействие бомбы просто уму непостижимо.
— Сколько уже имеется бомб?
— Две или три, — сказал он. — Но и их хватит вполне.
— Где находятся заводы по их производству?
— Точные данные установить не удалось. Запомните фамилию — мистер Гриффит. Он физик, проживает в гостинице на Двадцать четвертой улице. Может быть, вам удастся выйти на него. Но это будет ваш конец. Это-то хоть вам ясно?
— Вас это не касается, — отрезал я.
Он сообщил мне много различных технических подробностей. То, что он говорил, я повторял про себя, чтобы запомнить. Что из рассказанного Брауном соответствовало истине? Я еще не знал, сколь ценна была полученная от него информация.
— И бомбы будут применены?
— Вне сомнения. Америка рассматривает их как последнее средство, чтобы окончить войну… Впрочем, их могут и не применить, но только в том случае, если окажется, что Германия или Япония тоже располагают подобным видом оружия. Вы это понимаете?
— Да, — ответил я.
— Дать вам хороший совет?