— Так точно, сэр! Мы осуществляем охрану прибрежной зоны в тесном взаимодействии с военно-воздушными силами.
— В чем состоит военный аспект вашей задачи?
— При обнаружении врага мы должны нанести по нему удары и уничтожить его, с тем чтобы обеспечить безопасность морского судоходства.
Капитан-лейтенант произнес все это быстро и без всякого раздумья. Сразу же было видно, что он выучил назубок не один десяток инструкций.
Я еще не представлял, какую цель преследует майор Керри. О драме, произошедшей 3 декабря в открытом море, я ничего не слышал. Это был единственный пункт обвинения, к которому я не имел никакого отношения. Однако, по-видимому, обвинитель старался приписать его мне для оказания психологического воздействия на аудиторию.
— Выходит, противолодочная защита также входит в вашу компетенцию? — продолжал задавать вопросы Керри.
— Само собой разумеется, сэр, — подтвердил Гордон.
— Когда вы зарегистрировали последнее нападение подводных лодок противника на наши суда?
— Я протестую! — воскликнул мой защитник. — Это не относится к делу.
— Позвольте мне решать самому, каким образом доказывать выдвинутые обвинения, — резко возразил Керри.
Председательствующий в их перебранку не вмешивался, но, поскольку она затянулась, произнес наконец:
— Суд считает заданный вопрос обоснованным. Возражение отклоняется. Продолжайте, майор.
Керри провел языком по губам и протянул капитан-лейтенанту какую-то бумагу.
— Это доклад о торпедировании сухогруза «Корнуэлис». Вам знакома эта подпись?
— Так точно, сэр. Это подпись адмирала Феликса Джиго, командующего северной группой охраны побережья.
Майор молниеносно повернулся к председательствующему и положил документ на его стол.
— Представляю этот документ в качестве доказательства обвинения.
— Я решительно протестую! — крикнул Хейни.
— Почему? — спросил председательствующий.
— Обвинение постоянно отклоняется от рассматриваемого нами дела. Потопление сухогруза не имеет никакого отношения к предъявленному обвинению. Обвинитель пытается ссылкой на сорок семь погибших моряков с «Корнуэлиса» восстановить суд против моего подзащитного. Речь идет о сознательной травле, недостойной американского суда…
— Этот документ, — прервал его майор Керри, — подписан адмиралом. Я извлек его из целой кучи бумаг, поскольку он наиболее четко отражает суть дела и является неоспоримым доказательством того, что немецкой подводной лодкой — мы знаем, что это была «U-1230», — был торпедирован без всякого предупреждения шедший при полном освещении сухогруз. Я отклоняю сказанное моим оппонентом, будто бы доклад американского адмирала является попыткой травли.
Атмосфера в зале накалилась. Театральный прием майора Керри возымел свое действие. В ходе развернувшихся дебатов, пока еще не был решен вопрос о целесообразности или нецелесообразности рассмотрения этого документа, ему удалось довести до присутствовавших жуткие подробности гибели сорока семи моряков.
— Я настаиваю на своем протесте, — возвысил голос Хейни. — И считаю недопустимым рассматривать этот документ в качестве доказательства виновности подсудимого.
— Предоставьте судебной коллегии решать, допустимо это или нет, — резко перебил его председательствующий.
Тогда вскочил мой второй защитник, майор Регин, заявивший:
— У меня есть несколько вопросов к свидетелю. — Обратившись к тому, он сказал: — Господин капитан-лейтенант, я вижу в ваших руках портфель и могу предположить, что в нем находятся документы, относящиеся к гибели «Корнуэлиса».
— Да, это точно, — ответил офицер.
— Откройте портфель и положите перед собой эти документы, — продолжил Регин. — Возьмите официальное заключение о гибели сухогруза.
— Вот оно, сэр.
— Зачитайте, что в нем говорится о причине гибели корабля.
— «Судно, с наибольшей вероятностью, торпедировано вражеской подводной лодкой».
— А что значит «с наибольшей вероятностью»?
— Это значит, что командование не представляет себе другой причины.
— Но это еще не значит, что другой причины быть не могло, — произнес твердо майор Регин.
— Конечно нет.
— А каковой могла быть другая причина? — спросил Регин, не скрывая триумфа.
— Например, мина, сэр.
— Точно сказать, что это была мина, видимо, нельзя?
— Абсолютно.
— Хотел бы указать, что в этом оперативном районе вражеских мин быть не может, — вмешался Керри.
В своем рвении, сам не ведая того, он попался в ловушку моего защитника.
— А кто вам сказал, — повернулся к нему Регин, — что речь идет о вражеских минах? — Обратившись к свидетелю, он спросил: — Господин капитан-лейтенант, выставляет ли мины американское командование для защиты побережья?
— Выставляет, — ответил Гордон с неохотой.
— В таком случае не исключено, что «Корнуэлис» мог подорваться на собственной мине?
— Эта вероятность также не исключается.
— Благодарю вас, господин свидетель, — произнес Регин. Обратившись к председательствующему, он сделал поклон с улыбкой, которую не скрывал: — Предоставляю судебной коллегии сделать выводы из этого показания. Подчеркиваю еще раз, что считаю недостойной и не соответствующей американским традициям попытку обвинителя свалить вину за прискорбное для всех нас происшествие в текущей войне на подсудимого. Предлагаю исключить из рассмотрения трибуналом вопрос о «Корнуэлисе».
— Судебная коллегия примет соответствующее решение по данному вопросу. Заседание переносится на завтра, — объявил председательствующий.
Слушание дела, постоянно сопровождавшееся нервотрепкой, продолжалось еще довольно долго. Судебное разбирательство проводилось столь основательно, что у меня не оставалось никаких сомнений в отношении ожидаемого приговора. Схватки моих защитников с майором Керри длились часами, порой весьма успешно. Им, однако, приходилось защищать полностью безнадежное дело, хотя они и демонстрировали блестящие способности.
О моем деле заговорили газеты, но без комментариев. В первый же день заседания фоторепортеры, щелкавшие с азартом затворами своих камер, буквально «расстреляли» меня. Под одним из моих снимков стояла подпись: «Вражеский агент». Правда, никаких подробностей газетчики не знали.
Я не мог даже представить себе, какую роль сыграет появление в печати моей фотографии. Тем более, что в то время мне это было совершенно безразлично. И все же — кажется, на пятый день заседания — меня подстерегала полнейшая неожиданность…
Председательствующий, как и всегда, с величественным видом открыл заседание.
Был заслушан уже тридцатый свидетель. Это были все, кто по каким-либо причинам со мной сталкивался: первый таксист, вокзальный буфетчик, продавец газет, портье гостиниц, даже уборщицы.
В руке председательствующего появилась какая-то записка.
— В суд подана заявка еще от одной свидетельницы, — сказал он. — Она ждет за дверью. Мы можем ее заслушать.
— Не вижу в этом необходимости, — тут же заявил Керри.
— Защита придерживается мнения, что не должна быть упущена никакая возможность услышать что-либо новое, — возразил Регин.
— Тогда мы ее заслушаем, — решил полковник. Он дал знак здоровенному унтер-офицеру, стоявшему у двери. Тот вышел из зала. Присутствовавшие на заседании тут же стали вполголоса обмениваться мнениями. Так продолжалось с минуту.
Потом дверь медленно открылась. Я посмотрел в ту сторону лишь после того, как все повернули туда свои головы.
Когда я увидел свидетельницу, меня охватил страх. Мне захотелось вскочить и вытолкнуть ее из зала. Но остался сидеть как пригвожденный, понимая, что от меня уже ничего не зависит.
— Как вас зовут? — спросил председательствующий.
Свидетельница твердыми шагами подошла к нему. Высокая, стройная и красивая, она смотрела прямо перед собой. Проходя мимо меня, бросила в мою сторону лишь мимолетный взгляд, полный печали. У нее были длинные белокурые волосы. И она обладала присущей только одной в целом мире женщине манерой ходить, говорить и улыбаться. Это была Джоан.
— Меня зовут Джоан Кеннет, — произнесла она. — Я гражданка Соединенных Штатов Америки, проживаю в Нью-Йорке и являюсь владелицей небольшого модного магазинчика.
Она продиктовала свои данные для занесения в протокол.
— Вы знакомы с обвиняемым? — задал вопрос Керри.
— Да.
— Где вы с ним познакомились?
— На квартире одного друга.
— Когда?
— Шесть недель тому назад.
— Стало быть, вы знали, что он является немецким шпионом? — бросил майор Керри.
— Нет, — тихо ответила Джоан.
Керри обратился к председательствующему:
— Я не знаю, какую пользу может принести эта свидетельница нашему процессу.
Полковник промолчал в нерешительности.
— Зато я знаю, — раздался в наступившей тишине громкий голос Регина. — У меня есть несколько вопросов к мисс Кеннет, и я надеюсь, что мне будет разрешено задать их.
— Не возражаю, — буркнул полковник Херольд. Джоан, повернувшись, посмотрела на меня. Лицо ее было бледным. Она попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. Тогда она сделала беспомощное движение рукой, будто бы собираясь меня погладить. Она проигнорировала и всех членов судейской коллегии, уставившихся на нее отчужденно, и полный ненависти взгляд обвинителя.
— Почему вы заявили о своем желании выступить в качестве свидетельницы? — ненавязчиво спросил майор Регин.
— Я нахожусь с обвиняемым в близких отношениях.
— Как это следует понимать?
— Я люблю его, — ответила Джоан просто. Несколько секунд в зале было абсолютно тихо.
— Возможно, вас удивит, что я так говорю, — продолжила девушка, — хотя обвиняемый является врагом нашей страны. Я не знаю, каково было его задание… Во всем виновата война. И все, кто ведет ее, являются в то же время ее жертвами. Я женщина, а женщина знает мужчину намного лучше, чем мужчины.
Она немного помолчала. Говорить ей было трудно. Никто, кроме Регина, не поддержал ее, но ей, казалось, не нужна была никакая поддержка.