– Кто там? – спрашивает голос.
– Это я, Верней.
– Кто?
– Верней!
– Ктооо?
– Эй, – говорю я, – это же наш мальчик Мууу!
Верней сердито смотрит на дверь. Через несколько секунд в неё стучат изнутри.
– Кто там? – спрашивает Верней.
– Корова-перебивалка!
– Корова-пере…
– Му! МУУУ!
Верней смотрит на меня и выразительно закатывает глаза, но дверь наконец открывается, и из квартиры в прыжке вылетает великанская светло-рыжая псина и чуть не сбивает Вернея с ног. Верней хватается за стену, чтобы устоять, а потом обнимает Лаки – крепко, как обнимают людей.
Лаки относится к собакам повышенной слюнявости. Слюни так и текут из уголков чёрного рта. Но Верней позволяет этой собаке вылизывать ему лицо. Если он и не заболеет птичьим гриппом, думаю я, то собачий подхватит точно.
Мальчик Мууу – сегодня от него, в порядке исключения, есть польза – протягивает нам поводок.
– И мешок для какашек! – Он суёт мне скомканный полиэтиленовый пакет.
– Спасибо, не надо. – Я прячу руки за спину.
Верней хватает пакет и запихивает в карман.
– Этот малыш такой глупый, – сообщает мальчик Мууу. – Он даже не знает, где у нас висит поводок. И у него даже нет кроссовок! – И он захлопывает дверь у нас перед носом.
Мы забираем Тая – это проще, потому что Верней сам открывает дверь в пустую квартиру этого парня одним из ключей со своей гигантской связки, – и потом спускаемся по лестнице в подвал, где Верней вытаскивает из-за большой трубы, которая тянется вдоль стены, замусоленный бледно-розовый баскетбольный мяч. Металлическая дверь ведёт во внутренний двор.
Стоя в этом дворе, чувствуешь себя мышью на дне бетонной урны для мусора: с четырёх сторон высокие стены и где-то высоко наверху дневной свет. Верней начинает бросать собакам мячик. Обратно они приносят его по очереди, очень воспитанно. Когда Лаки приносит обслюнявленный мяч, я отступаю, и мяч берёт Верней. Тай не такой слюнявый, у него могу забрать мячик и я.
Пока собаки делают свои дела и Верней убирает за ними, я не смотрю. Он собирает полиэтиленовые пакеты, на которые я тоже не смотрю, и идёт к двери, чтобы выбросить их в бак.
Как только он скрывается в подвале, собаки – словно из них выпустили воздух – перестают играть и, замерев, глядят на дверь.
– Он сейчас вернётся, – говорю я им. – Он просто пошёл выкинуть ваши… ваши пакеты.
Собаки на миг переводят на меня взгляд и снова таращатся на дверь, тревожно подняв брови. До этого я даже не замечал, что у собак вообще бывают брови.
Когда Верней снова появляется, Тай и Лаки ведут себя так, словно свершилось чудо. Они огромными скачка́ми носятся по двору, чуть ли не обнимаются на радостях и закидывают на Вернея лапы, как будто хотят убедиться, что он настоящий и всё это им не привиделось.
– Вау, – говорю я. – Я же им сказал, что ты сейчас вернёшься.
– Зайдём внутрь, – говорит Верней. – Я должен тебе кое-что показать.
Сбор улик
– Сюда, – говорит Верней, поворачивая голову в сторону прачечной, и, войдя, прогуливается по ней чересчур небрежной походкой. – Не замечаешь ничего необычного?
Кроме стиральных и сушильных машин, две из которых включены, здесь только серые бетонные стены, шаткий столик, большая металлическая раковина и красная пластмассовая корзина для белья.
– Нет.
– Потому что ты не смотришь, – говорит Верней.
– Я смотрю!
– Тогда ещё раз осмотри сушилки.
– Я вижу – ну, сушилки. В одной крутятся шмотки. Сушатся.
Он возводит глаза к потолку, всем своим видом показывая, как он старается быть терпеливым.
– Но какие шмотки?
И тут я вижу.
– Чёрные! – кричу я, указывая на среднюю сушилку. – Там только чёрные вещи!
– Тш-ш-ш.
– Извини. – Я всё время забываю, что первое правило шпионского клуба – не орать.
Но Верней, похоже, доволен.
– Настало время для сбора улик. Рассмотри эти вещи и выясни всё, что можно выяснить.
– Что-о?
– А я постою в дозоре, – говорит он.
– Ты предлагаешь вытащить из сушилки чьи-то мокрые хлюпающие штаны и… и что?
– И заглянуть в карманы. Подумаешь, большое дело.
– Подумаешь, большое дело?! Ни. За. Что.
– Хорошо. Тогда я сам. А в дозоре постоишь ты.
У меня возникает чувство, что именно таков и был его план с самого начала.
Он оставляет меня на посту в коридорчике между прачечной и лифтом. За лестницей следить мне не нужно – Верней полностью уверен, что никто, кроме него, ею не пользуется.
Я слышу звук выключения сушилки, похожий на короткий вздох, и поднимаю взгляд на стрелочку над лифтом. Она указывает на холл, как приклеенная, так что я отступаю от лифта на пару шагов и заглядываю в прачечную.
Верней быстрыми движениями выхватывает из сушильной машины охапки чёрных одёжек и швыряет их на хлипкий стол. Когда в сушилке ничего не остаётся, он сдвигает эту груду на один край стола, выхватывает одну вещь – это оказываются брюки – и роется в их карманах. Что, по идее, не так-то просто, потому что брюки на вид довольно мокрые.
Он поднимает взгляд и говорит, спокойный как холодильник:
– Джордж, едет лифт.
Я выбегаю в коридор и вижу, что он прав. Лифт на третьем этаже и продолжает подниматься. Я слежу за стрелкой. 4… 5… Лифт останавливается на шестом.
– Приехал на шестой! – кричу я Вернею, потому что это его этаж, но он не отвечает.
Я слышу, как лифт снова приходит в движение, и слежу за стрелкой: 6… 5… 4…
Остановился на четвёртом. Этаж мистера Икс. И если это вещи мистера Икс…
– Четвёртый! – ору я.
– Спокойнее, – отвечает Верней. – Шпионы не паникуют.
– Но он опять едет!
…3 …2 …1.
Однако лифт не останавливается в холле!
Он едет в подвал!
– Он едет сюда! – ору я. – В подвал!
– Отвлеки, – спокойно отвечает Верней. – Тяни время.
Отвлечь? Но как? Если просто стоять тут и пялиться на лифт, я буду выглядеть как идиот. Я быстро открываю ближайший бак и хватаю мешок с мусором. Он в какой-то липкой жиже, которая забрызгивает мне ногу пониже шорт. Я перехватываю его повыше.
И только когда дверь лифта начинает открываться, до меня доходит, что ждать лифта в подвале с мешком мусора – это уж точно полный идиотизм. Стоять с мусором и ждать лифт, чтобы ехать в подвал, – это да. Но стоять с мусором и ждать лифт в подвале – это, пожалуй, как-то не очень. Я бросаю мешок на пол и делаю шаг в сторону. Теперь весь пол в этой липкой гадости, которая к тому же отвратно пахнет.
Может, это Карамель едет в лифте, утешаю я себя.
Но это не Карамель. И не мистер Икс. Это мама Вернея.
– О, привет, Джордж. Я ищу Вернея, он тут?
– Привет! Э-э-э… не знаю. То есть наверно. Может быть.
Она смотрит на меня странно.
– Это твой мусор, Джордж? Он протекает. Лучше бросить его в бак.
– Этот? Нет! Я его только что заметил. Вот буквально только что.
Она моргает.
– Да? Как странно.
Кажется, всё пошло не так.
– Знаете что? – говорю. – Я как раз думал бросить его в бак. Вот стоял и думал об этом. Потому что он протекает.
– Да-да. Я вроде бы так и сказала. – И она проходит дальше.
– Но потом я подумал: а что, если кто-то за ним вернётся?
Она останавливается.
– Вернётся, – повторяет она. – За мусором.
– Да! Но это была тупая мысль, правда же? Я его прямо сейчас выкину.
Я открываю тот же мусорный бак, из которого я вытащил этот мешок, и это большая ошибка, потому что внутри бак выпачкан той же жижей, которая сочится из мешка, и если вы человек, склонный к логическим рассуждениям, то это может навести вас на мысль, что этот мешок уже побывал в этом баке.
Но мама Вернея никаких вопросов на эту тему мне не задаёт, потому что ровно в этот момент собаки во внутреннем дворе начинают отчаянно лаять. Они соскучились по Вернею.
– Мне казалось, ты спустился с Вернеем выгуливать собак. – Мама Вернея показывает во двор. – Он там?
– Экхм. Он там был, но…
Верней не спеша выходит из прачечной.
– Привет, мам. – Он вытягивает вперёд мокрые руки. – Я руки мыл. После собак.
– Отличная идея, – говорит его мама. – Слушай, ты можешь немножко побыть дома с Карамелькой? Мне нужно сбегать по делам.
– Легко. Только отведу Тая и Лаки. – Он глядит на меня. – Идём?
– Ага. Но сперва мне надо домой.
Потому что нога моя покрыта вонючей бурой дрянью.
Я захожу в лифт с мамой Вернея, а Верней машет нам и улыбается в крошечное окошко в двери лифта.
Пока мы едем на первый этаж, мама Вернея со странным выражением лица смотрит на мои кроссовки.
– Приходи к нам ужинать, Джордж, – говорит она, когда дверь открывается. – Сегодня готовит Карамель, её очередь.
– Карамель готовит ужин?
– Почему бы и нет? Насколько я знаю, она запланировала бананы и арахисовое масло в булочках для хот-догов.
– М-м-м, звучит неплохо. Мне только надо спросить у папы.
Она кивает и говорит:
– И, может быть, заодно переодеть носки.
Я смотрю на свои ноги и вижу, что один носок испачкан этой бурой мусорной жижей. Я поднимаю голову, чтобы что-то сказать, но дверь лифта уже закрылась.
Телефон звонит, не успеваю я снять кроссовки. Верней очень быстро бегает по лестнице.
– Мне надо тебе кое-что показать, – говорит Верней. – Приходи срочно.
– Я типа слегка запаниковал там внизу, – говорю я. – И нёс всякую чушь. По-моему, твоя мама заметила.
– Мама – человек широких взглядов, – говорит Верней. – Не волнуйся. Поднимайся скорее.
– Сейчас, только лодыжку вымою.
– Что? Ты моешь лодыжки?
– Ничего. Не обращай внимания.
Верней развалился в своём кресле-мешке, на лице у него улыбка до ушей, а в руке – маленький золочёный ключик.
– Серьёзно? Вот это было в сушилке?
– В кармане брюк, – говорит он и бросает мне ключ – не сразу, а после пары обманных движений, то есть я готов ловить ключ, но всё равно промахиваюсь и поднимаю его с пола. Но Верней, по крайней мере, не смеётся.