– Ты что, точно помнишь, как выглядят стаканчики из «Де Марко»?
Она пожимает плечами:
– Я же всю жизнь туда хожу.
– Я тоже, – говорю я.
– Тогда закрой глаза, – говорит мне Верней. – Разве ты не знаешь, какие у них стаканчики?
Я закрываю глаза.
– Белые, – говорю, – с надписью… типа «Хорошего дня!» или что-то в этом духе.
– «Спасибо, приходите ещё!» – поправляет меня Карамель.
– Точно! «Спасибо, приходите ещё!». Написано по спирали. Красно-зелёными буквами, да?
Карамель аплодирует мне и удаляется в свою комнату. Наверно, пошла переодеваться.
Верней одобрительно кивает:
– Ты уже начинаешь мыслить по-нашему.
Похоже на то, думаю я.
Пора идти делать домашку. Верней провожает меня по коридору к двери.
– Верней?
– Да?
– Кто такой Голубь?
– Мой брат.
– А он дома?
– Нет. Его никогда нет дома. Ладно, давай, до следующего собрания.
– И когда оно будет?
– Я выйду на связь.
Тут я вспоминаю:
– Верней!
– Да?
– Как ты вчера попал в мою комнату?
– А, ты об этом. Мне это свойственно. То появлюсь, то исчезну.
Я молчу.
– Погоди… тебя это напрягло?
– Типа того.
– Понял. Это не повторится.
Я улыбаюсь:
– Спасибо.
Я никак не могу найти транспортир, чтобы сделать геометрию. Я иду в папину комнату, заглядываю в шкаф, куда он впихнул все рисовальные принадлежности из своего рабочего кабинета, который был у нас дома за кухней. Дёргаю за шнурок, чтобы включить свет, и мне сразу бросается в глаза мамина рабочая форма. Она сложена аккуратной стопкой, идеальными папиными квадратиками, на самом верху – бейдж с маминым именем. Ну их, эти уроки, решаю я и заваливаюсь на диван – смотреть с сэром А «Самые смешные домашние видео Америки».
Когда папа приходит домой, вид у него измочаленный. Мы заказываем пиццу из плохой пиццерии, с желтоватым сыром. Я говорю, что познакомился с мальчиком из нашего дома, потому что знаю, что это поднимет папе настроение. И не ошибаюсь.
Телефон звонит несколько раз, и каждый раз папа уходит к себе и ведёт разговоры за закрытой дверью. Наверно, очередной потенциальный клиент.
Я оставляю маме записку из фишек для «Скрэббла»:
ЖАЛЬ У ДЕ МАРКО НЕТ ДОСТАВКИ
ЛЮБИ МЕНЯ
Горько-сладкое
Мамин утренний скрэббл-ответ:
ЛЮБАЯ ЕДА ЛУЧШЕ БОЛЬНИЧНОЙ
Единственный плюс маминых дублей в том, что в придачу к дополнительной оплате она получает за них двухчасовую карточку. Двухчасовая карточка равна двум часам работы. Обычно мама использует её, чтобы подольше поспать и начать утреннюю смену на два часа позже, но иногда – чтобы устроить мне сюрприз после школы. Она, сияя, поджидает меня под школьной дверью, и у меня сразу улучшается настроение, и мы по пути домой заходим к Бенни, и он всегда устраивает из этого целое шоу, притворяясь, что по уши влюблён в маму. Говорит, она напоминает ему кое-кого из его родного Египта, но кого именно – не говорит.
Первый урок. Естествознание.
Мы подходим к классу. Даллас и Картер идут прямо за мной.
– Пи-пи-пи-пи-пи, – пищит Даллас, – пи-пи-пи-пи-пи.
– Что это за звук? – спрашивает Картер. – Даллас, это что, твой психодетектор сработал?
– Ага! Интересно, чего это он так распищался. А-а-а, гляди, тут Жо! Вон оно что!
Они со смехом проталкиваются в дверь, отпихнув меня.
Мистер Ландау пишет на доске:
Сладкое
Солёное
Кислое
Горькое
Потом оборачивается к нам.
– Однако есть ещё один вкус, – говорит он. – Кто-нибудь знает какой?
Никто не знает.
Тогда под словом «горькое» он пишет: «Умами».
– Какими ещё умами? – говорит Гейб.
Все ржут.
Мистер Ландау смотрит на Гейба.
– Каждый год кто-нибудь непременно задаёт этот остроумный вопрос, – говорит он и тяжко вздыхает, словно от скуки. – Только никогда не угадаешь, кто будет очередным умником.
Все ржут ещё громче. Один – ноль в пользу мистера Ландау. Он мог бы научить мисс Уорнер кое-чему полезному. Интересно, думаю я, ходят ли они с ней когда-нибудь пить кофе или типа того.
– Умами, – говорит мистер Ландау, – часто называют «пятым вкусом». Кто-нибудь слышал такое выражение?
Никто не слышал.
– Умами – это вкус вкусного. Представьте себе китайский деликатес, или стейк, или сочный спелый помидор.
Тут, разумеется, Мэнди обязана в сотый раз сообщить всем и каждому, что с того самого дня, как её братика прошлым летом вырвало в «Де Марко», её тошнит от одной только мысли о помидорах в любом виде.
– Глубоко сочувствую, – говорит ей мистер Ландау. Потом снова поворачивается к доске и нумерует вкусы – от одного до пяти:
1. Сладкое
2. Солёное
3. Кислое
4. Горькое
5. Умами
– Возьмите, пожалуйста, каждый по чистому листу бумаги.
Мы достаём листки и смотрим на мистера Ландау. Он выдерживает небольшую паузу, чтобы нам стало интереснее, и говорит:
– Каков на вкус человеческий опыт?
Ничего себе вопросик. Все молчат.
– Может ли мгновение быть сладким? Может ли воспоминание быть горьким? Я хочу, чтобы каждый из вас посвятил ближайшие двадцать минут случаю из своей жизни, который можно описать с помощью метафоры вкуса. Стол номер один, вы пишете о сладких воспоминаниях. Стол номер два – о солёных. И так далее.
Руки всех сидящих за столом номер пять сразу взлетают вверх. Мистер Ландау говорит:
– Наташа?
– А умами-воспоминание – это как? – спрашивает она.
Мистер Ландау предлагает ей мысленно заменить «умами» на «очень вкусное».
Наташа кивает и моментально начинает писать.
За столом номер шесть нас всего двое: я и Боб Инглиш с Фломастером. Шестого вкуса на доске нет. Я знаю, что Боб не поднимет руку, потому что он никогда этого не делает, и он знает, что я не подниму руку – по той же причине. Поэтому мы просто переглядываемся и пожимаем плечами.
– Чуть не забыл, – говорит мистер Ландау. Он подходит к доске, пишет на ней «горько-сладкое» и рисует слева шестёрку. – Двадцать минут.
Моё горько-сладкое воспоминание: нам с Джейсоном лет примерно по шесть или семь. Осенний солнечный день. Мы стоим перед входом в супермаркет «Мет фудз» на Флэтбуш-авеню и смотрим на большие пластмассовые мячи в проволочной корзине перед входом. Моя мама стоит рядом и ждёт нас, чтобы всем вместе идти в супермаркет.
Мы уже собираемся туда заходить, когда слышим глухой удар, как будто кто-то запустил маленьким каучуковым мячиком в витрину – вот только рядом никого нет.
А потом мы видим птицу. Она лежит на тротуаре. Она крошечная и коричневая, и лежит как-то неправильно, и Джейсон пугается и кричит, а у меня к глазам подступают слёзы, потому что мне кажется, что вдруг это мы сделали что-то такое, что убило эту птицу.
В следующий миг мама прижимает нас обоих к себе и говорит, что мы ни в чём не виноваты. Просто солнце освещает чистую витрину так ослепительно ярко, что в ней отражаются деревья, которые растут через дорогу, вот птица и не заметила стекла. Она думала, что просто летит к деревьям, как всегда.
Мама заставляет нас сделать несколько вдохов и выдохов. Потом она поворачивается к птице и говорит нам: «Глядите!»
Мы глядим. Птица трепещет, её шейка пульсирует. Джейсон опять пугается, он думает, что у птички приступ или типа того, но мама объясняет, что это просто бьётся птичье сердце. Сердца у птиц бьются очень быстро.
«Она жива, – говорит мама. – Её, наверно, просто оглушило, когда она ударилась о стекло».
И тут птичья головка поворачивается и приходит в правильное положение, и птица подпрыгивает и встряхивает перья. Мы начинаем смеяться и хлопать друг друга по ладоням.
Мама говорит, что это надо отметить. Она разрешает нам с Джейсоном выбрать себе по мячу из проволочной корзины и покупает их нам.
Понятия не имею, где теперь этот мой мяч, и уверен, что Джейсон свой мяч тоже не сохранил.
Ничего этого я, конечно, не пишу на своём листке. Честно говоря, я вообще ничего не пишу.
Я смотрю на Боба Инглиша с Фломастером и обнаруживаю, что и он ничего не пишет. Он рисует суперзлодея с заострёнными ушами и в ниспадающем волнами плаще. Боб, должно быть, чувствует мой взгляд, потому что он поднимает на меня глаза, что-то быстро калякает в блокноте и подсовывает его мне.
В уголке страницы написано:
Апсурт!
Я наклоняюсь к нему:
– Ты знаешь, что «абсурд» пишется через «б» и «д»?
– А ты не слыхал про реформу орфографии? – шепчет он в ответ.
– Нет.
– Это когда пишется как слышится. Бен Франклин и Тедди Рузвельт тоже были за это. Можешь проверить.
– Окей.
– Вот спроси себя: зачем в этом слове «б» и «д»? В чём их смысл?
– Мистер Инглиш! – резко произносит мистер Ландау. – Полагаю, вы уже закончили свою работу и готовы поделиться ею с классом?
Боб Инглиш склоняется над своим рисунком ещё ниже и ничего не отвечает. Я тоже помалкиваю. Честно говоря, слово «апсурт» выглядит вполне абсурдно.
Курочка из курочки
Горячий школьный обед состоит из макарон с мясным соусом. Это очень вкусно. Может, и не умами, но вкусно до обалдения. Вряд ли кто-то, кроме меня, станет это есть, потому что в этой школе, если ты берёшь на обед хоть что-нибудь, кроме чёрствого крошащегося бублика, ты тем самым практически признаёшь себя фриком. Всё равно что пройтись по школе без штанов.
А я всё равно беру себе горячий обед. Я считаю, что в человеческой жизни и так хватает чёрствых корок, поэтому видишь мясной соус – хватай и ешь. Что я и делаю.
Когда я приканчиваю булочку со специями, ко мне с подносом в руках подходит Джейсон. Но он не собирается садиться рядом. Он просто идёт от стола для крутых к мусорным контейнерам. А я – точка на этом отрезке.