нюдь не ограничиваются печатанием на машинке и ведением архивов. В 1972 году она выдержала экзамен и стала одной из первых женщин в штате британской секретной службы. А через пять лет ее назначили заместителем главы Р5. Каждый день она ездила на работу в Сенчури-хаус из Хоум-Каунтиз[16], где жила вместе с овдовевшей матерью, сестрой Джейн, несколькими кошками и большой коллекцией английского костяного фарфора. Прайс любила всегда все делать правильно. Она мыслила чрезвычайно трезво и была, по словам одного коллеги, «совершенно несгибаема». Ей нравилось решать сложные задачи. Весной 1978 года Веронику Прайс ознакомили с делом Гордиевского. В итоге именно ей пришлось ломать голову над задачей, еще ни разу не встававшей перед МИ-6: каким образом тайно вывезти шпиона из СССР?
Несколькими неделями ранее Гордиевский пришел на явочную квартиру очень усталый и озабоченный.
«Ник, мне нужно подумать о своей безопасности. Первые три года я не задумывался об этом, но скоро мне предстоит вернуться в Москву. Вы сможете организовать для меня побег из Советского Союза — на тот случай, если я попаду под подозрение? Если я вернусь туда, то смогу ли как-то выбраться?»
Начали расползаться тревожные слухи: в московском Центре заподозрили, что внутри КГБ орудует шпион. Из этих сплетен невозможно было понять, откуда произошла утечка — из Дании ли, вообще из Скандинавии ли, — но одного намека на внутреннее расследование оказалось достаточно, чтобы Гордиевского охватила противная дрожь страха. А что, если в ряды МИ-6 просочился советский лазутчик? Быть может, в британской разведке окопался новый Филби, готовый в любой момент разоблачить Гордиевского? К тому же не было никакой гарантии, что Гордиевского еще когда-либо пошлют за границу, особенно если он разведется, — и тогда, вернувшись в СССР, он навсегда останется в ловушке. Гордиевский хотел узнать, не существует ли какого-нибудь способа сбежать, если в этом возникнет необходимость.
Тайно переправить русского шпиона из Дании было бы легче легкого: от него требовалось только позвонить по имевшемуся у него экстренному номеру, переночевать на одной из явочных квартир, а потом ему выдали бы фальшивый паспорт и билет до Лондона. Но устроить побег из Москвы, да еще в случае, если бы Годиевского расколол КГБ? Это была уже задача повышенной трудности — возможно, вовсе не имевшая решения.
Гаскотт дал отрезвляющий ответ:
— Мы не можем ничего обещать и не можем дать стопроцентную гарантию, что побег удастся.
Гордиевский понимал, что вероятность успеха обычно бывает гораздо ниже ста процентов.
— Конечно, — ответил он. — Это абсолютно ясно. Просто на всякий случай предоставьте мне такую возможность.
Советский Союз представлял собой, по сути, огромную тюрьму, где за строго охранявшимися границами содержались в заключении более 280 миллионов человек, а роль надзирателей исполняли сотрудники и осведомители КГБ численностью более миллиона. Население страны находилось под неусыпным контролем, и ни за одним сегментом общества не велось более пристальное наблюдение, чем за самим же КГБ: за внутренний надзор отвечало Седьмое управление, и в одной только Москве действовало около 1,5 тысяч его оперативников. При Леониде Брежневе, придерживавшемся несгибаемого курса на коммунизм, идеологическая паранойя обострилась настолько, что едва не вернулась к сталинскому уровню. Возникло шпионское государство в государстве, стравливавшее всех со всеми: телефоны прослушивались, письма вскрывались, граждан побуждали доносить друг на друга — повсюду и всегда. Советское вторжение в Афганистан и последовавший за ним всплеск международной напряженности привели к усилению внутренних проверок в КГБ. «Ночью — страх, а днем — лихорадочные потуги разыграть восторг перед вездесущей системой лжи: в этих двух состояниях постоянно пребывал каждый советский гражданин»[17], — пишет Роберт Конквест.
Внедрение, вербовка и поддержание контактов со шпионами на территории Советского Союза было делом чрезвычайно хлопотным. Немногочисленные агенты, набранные на службу на месте или заброшенные туда через «железный занавес», как правило, исчезали без каких-либо предупреждений и объяснений. В обществе, где постоянно велась охота на шпионов, средняя продолжительность жизни тайного агента была невелика. Когда КГБ опускал на кого-то свою ловчую сеть, он делал это молниеносно и беспощадно. Впрочем, поскольку Гордиевский сам служил в КГБ, он, вероятно, своевременно почуял бы, что ему грозит опасность, и успел бы предпринять попытку экстренного побега.
Ровно эту сложнейшую задачу и смаковала теперь Вероника Прайс — к тому времени она уже стала опытным специалистом по эксфильтрации. В середине 1970-х она провернула операцию «Инвизибл» («Невидимка») — тогда нужно было тайно переправить через границу в Австрию команду чешских ученых (мужа и жену). Еще она придумала, как вывезти из Венгрии сотрудника чешской разведки под кодовым именем Дисэррейндж («Вноси беспорядок»). «Но у чехов и венгров не было КГБ, — говорила Прайс. — с Россией все намного, намного сложнее». Да и расстояние, которое нужно преодолеть, чтобы достичь безопасного места, намного больше. Кроме того, даже не считая риска потерять самого агента, провальная попытка побега дала бы русским в руки мощное пропагандистское оружие.
Бежать можно было, во-первых, морем. Прайс принялась взвешивать этот вариант: мог ли беглец, используя подложные документы, сесть на коммерческий лайнер или торговое судно, выходившее из какого-нибудь советского порта. Однако приграничные гавани и доки охранялись столь же неусыпно, как и сухопутные границы и международные аэропорты, а предъявить фальшивый паспорт было бы практически невозможно, ведь официальные советские удостоверения личности имели водяные знаки, подобно денежным купюрам, и изготовить подделку было почти немыслимо. Теоретически по Черному морю шпион мог бы добраться на моторной лодке до берегов Турции или по Каспийскому — в Иран, но, скорее всего, патрульные катера советских пограничников догнали бы беглеца и потопили бы моторку. Протяженные сухопутные границы СССР с Турцией и Ираном находились в сотнях километров от Москвы и тщательно охранялись пограничными постами, минными полями, электрическими ограждениями и колючей проволокой.
Можно было бы задействовать дипломатический багаж: в нем через границу перевозились секретные материалы — чаще всего документы, но иногда и наркотики, оружие и, вполне возможно, даже люди. Вскрыть пакет с пометкой «дипломатический багаж» значило бы, строго говоря, нарушить Венскую конвенцию. Таким способом, например, ливийские террористы тайно ввезли в Британию огнестрельное оружие. Сами русские пытались расширить понятие дипломатического багажа, заявив, что девятитонный грузовик, под завязку набитый ящиками и направляющийся в Швейцарию, не должен подвергаться досмотру. Швейцарцы с этим не согласились. В 1984 году беглому дипломату в Лондоне, родственнику свергнутого незадолго до того президента Нигерии, вкололи снотворного, завязали глаза и поместили его в дощатый ящик. На ящик налепили ярлык «дополнительный груз» и указали получателя: Министерство внутренних дел в Лагосе. Бесчувственного пленника обнаружил и освободил сотрудник таможни в аэропорту Станстед. Так что дипломатический багаж размерами с человека, отправляемый из посольства Британии в Москве, едва ли остался бы незамеченным.
Так один за другим варианты побега отвергались как неосуществимые или сопряженные со смертельным риском.
Но была и другая традиция международной дипломатии, и вот к ней, вероятно, можно было прибегнуть для вывоза Гордиевского.
Согласно давнему соглашению, автомобили, на которых ездили сотрудники посольства, с особыми дипломатическими номерными знаками, при пересечении государственных границ обычно не досматривались. Это было продолжением дипломатической неприкосновенности — статуса, наделявшего дипломатов правом беспрепятственного передвижения и защитой от преследования по законам принимающей страны. Однако о свободе от досмотра говорилось в конвенции, а не в правовых нормах, и советские пограничники без малейших угрызений совести обыскивали все машины, вызывавшие у них подозрения. И все же это была небольшая лазейка в укрепленной стене, окружавшей СССР: шпион, спрятанный в дипломатическом автомобиле, теоретически мог выскользнуть через эту щель в «железном занавесе».
Советско-финская граница была ближайшей к Москве границей между Востоком и Западом, хотя и до нее от российской столицы было двенадцать часов езды. Западные дипломаты регулярно ездили в Финляндию для отдыха и развлечений, за покупками или на лечение. Чаще всего они передвигались на автомобилях, и советские пограничники привыкли к тому, что через их КПП проезжают дипломатические машины.
Но возникала другая трудность: как такой машине забрать беглеца? Британское посольство, консульство и все дипломатические резиденции тщательно охранялись сотрудниками КГБ в милицейской форме. Любого советского гражданина, который пытался туда проникнуть, задерживали, обыскивали и допрашивали. Кроме того, за автомобилями посольства Британии, куда бы они ни ехали, постоянно следовал кагэбэшный хвост, а обслуживанием дипломатических автомобилей занимались механики из КГБ, которые предположительно комплектовали их скрытыми «жучками» и отслеживающими устройствами.
Вероника Прайс несколько недель билась над решением этой задачи и потом наконец выработала план, уснащенный множеством «если»: если Гордиевский сможет предупредить агентов МИ-6 в Москве о том, что ему необходимо бежать; если он сможет самостоятельно добраться до места встречи неподалеку от финской границы и за ним не увяжется хвост; если дипломатический автомобиль, за рулем которого будет сидеть сотрудник МИ-6, сможет уйти от кагэбэшной слежки на достаточно длительное время, чтобы успеть подобрать Олега; если удастся надежно спрятать его внутри автомобиля; и если советские пограничники не решат нарушить дипломатическую конвенцию и дадут машине спокойно проехать без досмотра… тогда, пожалуй, Гордиевскому удастся бежать в Финляндию. (Где его все равно еще могут арестовать и отправить обратно в СССР по распоряжению финских властей.)