– Что?
– Вас так много, что быстро запомнить, как кого зовут, просто невозможно. Не могли бы вы представить мне хотя бы пятерых из ваших подопечных?
Если против обитательниц горного курорта не замышляется ничего плохого, то скрывать их фамилии нет резона. Бондарь услышит их, запомнит, а потом найдет способ передать сведения в Москву. На этом, скорее всего, его миссия закончится. Появятся основания действовать по официальным каналам, выясняя у Морталюк, на каком основании она держит при себе таких-то и таких-то гражданок. Заключены ли с ними трудовые договоры? Не нарушаются ли их права? Короче говоря, обычная бюрократическая рутина, никоим образом не касающаяся Бондаря.
Но что-то подсказывало ему: все не так просто. Фамилии девушек названы не будут, поскольку действия в отношении их с самого начала подразумевали некий корыстный умысел. Противозаконный. Умысел, о котором злоумышленники предпочитают не распространяться.
Бондарь угадал. Раиса, собираясь с мыслями, долго сосала свою зубочистку, а когда ей это надоело, неохотно проворчала:
– У нас не принято обращаться к обслуживающему персоналу по фамилиям. Они всего-навсего Насти, Ольги, Наташи… Этого вполне достаточно.
– Так демократичнее, – подсказал Бондарь.
– Вот-вот. Намного демократичнее. – Раиса окинула взглядом подопечных, сверилась со своими явно не дамскими часиками и неожиданно рявкнула: – Заканчиваем! У вас ровно три минуты.
Девушки моментально сникли, склонившись над своими тарелками, блюдцами и чашками. Оживленное щебетание смолкло, сменившись звяканьем посуды. Девушки явно спешили уложиться в срок. Никто из них не хихикал и не позволял себе никаких шуточек.
Глава 15,возвращающая нас из заоблачных высей на грешную землю, частично застеленную коврами, на которых начальство распекает подчиненных
Несмотря на поздний час, в приемной начальника оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ горел свет. Алтынникова, личный секретарь полковника Роднина, все чаще поглядывала на большие настенные часы, однако в ее взгляде не читалось того нетерпеливого раздражения, которое охватывает женщин в часы сверхурочной работы. Алтынникова задержалась по собственной инициативе. Пять минут назад в кабинете Роднина завершилась оперативка, посвященная проблеме, живо интересующей Алтынникову. Несмотря на сверхсекретную атмосферу, царящую на Лубянке, здешние секретарши, как и в любых иных учреждениях, были в курсе всех дел своего начальства.
После пребывания в приемной целого табуна мужиков тут попахивало не только смесью всевозможных крепчайших одеколонов, но и табачищем, и даже перегарцем. Открыв верхнюю фрамугу, Алтынникова вернулась на рабочее место. Монитор ее компьютера был развернут таким образом, чтобы входящие не имели возможности увидеть, какие документы открыты на экране. Так предписывалось одной из многочисленных инструкций о правилах внутреннего распорядка. Правда, составители инструкций не предусмотрели, что тем самым способствуют ослаблению дисциплины среди сотрудников. Никаких документов на экране, перед которым устроилась Алтынникова, не было. Она раскладывала карточный пасьянс. Уже девятый за сегодня.
Половина пасьянсов сошлась, половина – нет. Счет 4:4 не вносил ясности в мучивший Алтынникову вопрос. Как всякая женщина, она жаждала определенности: да или нет? Определенности не было. Иногда карты говорили, что капитан Бондарь отыщется, иногда утверждали обратное. Чему верить? И когда же наконец Роднин выйдет из своего кабинета, где просидел безвылазно с самого утра?
Словно подчиняясь безмолвному призыву секретарши, раздался звук первой открываемой двери, потом – второй. Полковник Роднин был тут как тут, грузный, неповоротливый, шкафообразный, в своем неизменном синем костюме с квадратными плечами. Казалось непостижимым, что он способен столь ловко и стремительно проходить сквозь тамбур, отделяющий кабинет от приемной. Еще поразительней была проницательность этого человека.
За доли секунды до его появления Алтынникова на всякий случай закрыла игровую программу и вскинула глаза на начальника:
– Чайку, Василий Степанович?
– А чем, Светлана Афанасьевна, отличается чай от чайка? – ворчливо осведомился Роднин.
Ресницы Алтынниковой затрепетали. Шеф обращался к ней по имени-отчеству исключительно в минуты сильнейшего раздражения. Ведь Алтынниковой только-только перевалило за сорок, хотя она была совершенно седая. В свое время ей пришлось перенести трепанацию черепа, и, когда сбритые волосы отросли, они оказались уже не светлыми, а белыми. Сначала Алтынникова комплексовала по этому поводу, а потом решила, что серебристые локоны не только придают ей неповторимое очарование, но и молодят ее лучше всяких патентованных средств. Это помогло ей обрести душевное равновесие. Правда, в настоящий момент равновесие куда-то запропастилось.
– Мне непонятен вопрос, Василий Степанович, – призналась Алтынникова. – Я в чем-то перед вами провинилась?
– Если бы ты, Света, раскладывала свои дурацкие пасьянсы в рабочее время, – сказал Роднин, – то мы бы побеседовали на эту тему. Но сейчас претензий к тебе нет. Есть вопрос. Так чем все-таки отличается чай от чайка?
– Наверное, ничем.
– Ошибаешься, Света. Чайком, к твоему сведению, балуются в неслужебной обстановке. – По мере того как Роднин развивал свою мысль, в его голосе прорезывалось все больше грозовых обертонов, предвещающих бурю. – Например, на дачке. Или дома на диванчике. Кушают конфетки и запивают чайком. – Роднин рубанул рукой воздух. – У нас тут не учрежденьице, а учреждение! Контора – не конторка! Никаких уменьшительных названий! Никаких сюсюканий!
Сжавшаяся в начале гневной тирады Алтынникова мало-помалу расслаблялась. Дождавшись, пока запал начальника иссяк, она тихо спросила:
– Все настолько плохо, Василий Степанович?
– Плохо, – неожиданно признался Роднин, но, спохватившись, вопросительно поднял брови. – Ты о чем, Светлана?
– Об исчезновении Жени… Евгения Николаевича… Капитана Бондаря…
– Женя, – передразнил Роднин. – Евгений Николаевич. Капитан Бондарь. У него секретное задание, секретное, понятно тебе? С какой стати ты суешь нос куда не следует? Личные симпатии держи при себе.
– А я и держу, – тоскливо сказала Алтынникова. – Уж сколько лет.
– Вот и держи.
– Вот и держу.
Роднин направился к двери, но задержался у порога. Слегка повернул голову назад, но таким образом, чтобы не встречаться взглядом с секретаршей.
– Причин для паники нет, – сказал он. – Капитан Бондарь ведет рядовое расследование. Ничего экстраординарного. Обычная ситуация.
– Почему же он не выходит на связь? – спросила Алтынникова.
– Откуда ты знаешь? – шевельнул бровями Роднин.
– Говорят.
– Говорят, – повторил Роднин. – Не говорят, а болтают. Они у меня доболтаются когда-нибудь.
Алтынникова не дрогнула.
История не зафиксировала имен женщин, шедших на таран или бросавшихся на вражеские амбразуры, но если бы какому-нибудь художнику современности вздумалось изобразить подобный подвиг, ему следовало бы увидеть и хорошенько запомнить выражение лица Светланы Афанасьевны Алтынниковой, обрушившейся на своего грозного шефа. Она высказалась в том духе, что накручивание хвостов кабинетным работникам вряд ли будет способствовать наведению порядка в общегосударственном масштабе. Что, пожалуй, пора увольняться из некогда грозной организации, которая в последнее время упускает из-под носа не только врагов родины, но и собственных сотрудников. Лучших, между прочим. Которые, отправляясь на задание, вправе рассчитывать на всяческую поддержку коллег. Наверное, им, этим сотрудникам, невесело сознавать, что они брошены на произвол судьбы. Они ждут и верят. А некоторые товарищи по работе ждут и верят тоже – они, эти товарищи по работе, очень переживают, когда об ушедших на задание ни слуху ни духу. И личные симпатии здесь ни при чем, как ни при чем взаимоотношения полов, на которые любит намекать начальство. Сохранились же еще на свете нормальные человеческие чувства? Сохранились. Светлана Афанасьевна Алтынникова твердо знала это, поскольку лично у нее сердце разрывалось от тревоги. И она требовала, чтобы руководство делало все возможное и невозможное для отыскания капитана Бондаря.
Закончив тираду, Алтынникова умолкла, жадно хватая ртом воздух. Стоящий в дверях Роднин тоже переводил дух, хотя за все это время не проронил ни слова. Прежде чем обрести дар речи, он яростно погрозил секретарше пальцем, а потом уж заговорил, делая неожиданные паузы посреди предложений:
– Ты кто такая?.. Чтобы лекции?.. Чтобы читать мне их, понимаешь?.. Много возомнила!.. О себе возомнила, Светлана!.. Афанасьевна, понимаешь!.. – Тут Роднин запнулся, утратив нить рассуждений. Да и не было у него никакой нити, если разобраться. Так, всплеск эмоций. Не самых приятных и бесполезных. – Ты вот что, Света, – заговорил он изменившимся, глухим голосом. – Ты не доставай меня, потому как настроение и без того ниже среднего.
– Знаю, Василий Степанович, – покаянно вздохнула Алтынникова. – Сама не понимаю, что на меня нашло. Переживаю.
– Ну и зря. Не вижу оснований. – Роднин шагнул в коридор, остановился спиной к секретарше. – Утром капитан Бондарь был жив-здоров. С тех пор не выходил на связь, но это ничего не значит. Сама знаешь, как у него обстоят дела с дисциплиной. – Роднин неодобрительно повертел головой. – Вольный стрелок, понимаешь.
– Побольше бы таких вольных стрелков, – вырвалось у Алтынниковой.
– У нас тут не Шервудский лес и тем более не донское казачество. – Роднин шагнул прочь, наполовину скрывшись из виду. – А что касается Бондаря, то он не в дебрях Амазонки запропастился. Его на территории России потеряли, в Адлере.
– Это-то я знаю…
– А сверх этого даже мне ничего не ведомо. Выполняет задание твой Женечка ненаглядный. Точка. И никаких гвоздей.