– Хорошо, – кивнул Антипов. – Теперь можешь позвать Беляева. Колчин выскочил в приемную, позвал подполковника в кабинет. Беляев вскочил с дивана.
– Простите, – сказал Колчин. – Я погорячился.
– Ничего, – ответил Беляев. – Все в порядке.
Ближнее Подмосковье, Дом культуры «Факел». 20 октября.
Первую половину дня Колчин провел в Доме культуры, старом здании с колоннами, с просторным холлом и зрительным залом на пять сотен мест.
Поднявшись в директорский кабинет, он предъявил удостоверение начальника отдела районной санэпидемстанции и попросил разрешения на осмотр помещений. Директор Дома культуры Гаврилов готовился к сегодняшнему «Празднику трезвости»: наркологический центр «Благовест» арендовал помещения на целый день, вперед заплатив наличными. Большая часть суммы уже осела в директорском кармане, поэтому Гаврилов старался изо всех сил.
В шесть вечера собираются приглашенные на праздник гости, в семь начинается торжественная часть. Далее концерт, буфет с хорошими бутербродами, но без пива и, наконец, танцы. Тут же за кулисами работает выездная бухгалтерия «Благовеста», принимается предоплата за лечение, заключают договора с родственниками алкоголиков. До пяти вечера Гаврилов должен был украсить стены фойе плакатами, бумажными гирляндами, проследить за грузчиками из выездного буфета, уборщицами и решить еще массу больших и мелких вопросов. После обеда начинал репетицию духовой оркестр, а сцену оккупировали столичные артисты.
Гаврилов с утра ругался с подчиненными и отвечал на телефонные звонки. К десяти часам он успел охрипнуть. Появление санитарного инспектора не вызвало у директора видимой радости. «Крыс и мышей у нас нет, – хрипло пролаял Гаврилов. – Если надо, смотрите, я не запрещаю. Только это напрасный труд».
Отказавшись от провожатых, санитарный инспектор до обеда лазил по чердакам, долго оставался в подвале Дома культуры, заглядывал в административные помещения и вообще совал нос, куда не следует. К обеду Колчин выяснил и сделал все, что наметил, заглянул в кабинет директора и, попрощавшись, ушел.
В семь с небольшим Колчин снова появился в Доме культуры. Компанию ему составил подполковник Беляев и некто Николай Котов, человек без определенных занятий с темным прошлым. Вошли в зал по отдельности. Колчин пристроился на кресло в двух шагах от выхода. Беляев занял позицию в центре зала. Котов, одетый в грязноватые потертые джинсы и мышиного цвета вытянутый на локтях свитер, уселся с края второго ряда. Вальяжно закинул ногу на ногу, прошелся расческой по засаленным патлам и нацепил на нос очки. Котов напоминал алкоголика, пришедшего на первое трогательное свидание с новой трезвой жизнью.
На сцене за сдвинутыми в ряд столами, покрытыми синей скатертью и украшенными вазами с цветами, расселись врачи и администрация «Благовеста». Верхний свет уже потушили, к микрофону вышел человек в зеленом пиджаке и начал агитацию. Выступление Романа, младшего брата Леонида Истомина, должно начаться минут через двадцать. Колчин достал из кармана театральный бинокль и стал рассматривать публику. Не то, чтобы народу набилось битком, но зал был заполнен больше, чем наполовину.
Генерал Антипов, как всегда, не ошибся: оперативники из ФСБ плотно опекали Истомина. Колчин профессиональным взглядом приметил в зале трех-четырех мужчин, вероятных сотрудников контрразведки. Не исключено, что им помогает одна иди две женщины. На улице у главного входа стояла «Волга», в салоне которой торчат еще два парня. Вторая «Волга» у заднего крыльца, плюс пара парней, которые пасутся в холле. Итого… Так банкиров первой величины не охраняют, как этого эстрадного гаврика.
Истомин появился на эстраде третьим номером, вслед за полнотелой пожилой женщиной, благодарившей администрацию медицинского центра за спасение от зеленого змия единственной любимой дочки. Истомин подошел к микрофону неуверенным шагом, остановился на краю сцены, оглядел зал. В приличном костюме, светлой сорочке и галстуке, он выглядел неплохо. Дело портили отечное после ночной пьянки лицо, красноватые пятна на щеках и скулах, которые не скрывал слой пудры. Впрочем, болезненную красноту и отечность лица можно списать на счет волнения выступающего.
– Я пришел сюда потому, что хочу сказать слова благодарности присутствующему здесь директору центра Михаилу Борисовичу Ардману, – забарабанил Истомин. – Этот человек стал мне вторым отцом. Он подарил мне новую жизнь.
Рукой Истомин показал на директора «Благовеста», который стал главной фигурой сегодняшнего мероприятия. Врач Дудкин нашел какую-то отмазку, какие-то неотложные дела, и теперь за него приходилось отдуваться Михаилу Борисовичу. Поэтому Истомину обращал свою проникновенную речь именно к Ардману.
– Я опустился на самое дно жизни, – продолжал Истомин. – Эта трясина засасывала меня все глубже. Стал таскать из дома вещи. Обворовал родного отца, инвалида. Второй группы. От серьезного преступления и тюрьмы меня отделял один шаг. Жена бросила меня. Не выдержала скандалов, издевательств… Да и родная мать уже не хотела смотреть на такого сына…
Директор с важным видом кивал головой, делал умное лицо, а в душе скучал, ожидая окончания этой бодяги. В те далекие времена, когда «Благовест» только разворачивал свою кипучую деятельность в столице, на подобных мероприятиях выступали настоящие, а не липовые, наркоманы, порвавшие с зависимостью от пагубного зелья, и реальные алкоголики, пытавшиеся начать трезвую жизнь. Но со временем Ардман убедился, что излечившихся алкоголиков и наркоманов в Москве – по пальцам считать. Главное же, эти люди не умеют себя правильно держать перед большой аудиторией.
Задача человека, выходящего на сцену, – агитировать родственников больных людей заключать договора с «Благовестом», здесь же, в Доме культуры, не отходя от кассы, вносить предоплату за лечение. А бывшие наркоманы и алкаши комплексуют во время выступления, обильно потеют и, вместо того, чтобы находить нужные слова, доходящие до самого сердца зрителей, мямлят, жуют кашу, лепят какую-то ерунду. Короче, получается жалкое неубедительное зрелище. Смотреть стыдно.
Куда выгоднее привлекать неизвестных артистов, профессионально владеющих словом и силой убеждения. У этих и голос поставлен, говорят они красиво, образно, с надрывом. Могут слезу дать. И вообще способны убедить людей в чем угодно.
– Я понял, что жить мне осталось всего ничего, – из груди Истомина вырвался хлюпающий звук, лицо пошло морщинами, глаза увлажнились. – И тут мне повезло. Может, это было самое больше везение в моей непутевой жизни. Один знакомый рассказал о центре «Благовест», о Михаиле Борисовиче, о наркологах, которые там работают. Честно говоря, поначалу я не верил в свое спасение…
По щекам Истомина потекли крупные прозрачные слезы. Но он не стыдился этих праведных искренних слез, даже не пытался стереть влагу со щек и гладко выбритого подбородка. Истомин продолжал говорить, уже захлебываясь от рыданий.
Его сбивчивые, путанные, но эмоциональные слова произвели должное впечатление. Женщины в зале открывали сумочки и вынимали носовые платки. Ардман и сам хотел вытащить платок, всплакнуть, а заодно и высморкаться. Но плакать расхотелось, когда он вспомнил, что после прошлого представления в Доме культуры «Газовик» за кулисами выстроилась живая очередь из страждущих исцеления. Люди пришли с деньгами, бухгалтер «Благовеста» и две ее помощницы едва успевали подсчитывать выручку и шлепать колотушки на только что заключенные договора. Хорошо бы и сегодня так пошло.
– Но я нашел в себе силы, потому что мне помогли, – говорил, хлюпая носом, Истомин. – И сейчас я думаю о тех несчастных людях, которые…
Ардман не любил подобные сборища: сидишь на сцене, как дурак набитый, щелкаешь клювом и киваешь головой. Директор утешал себя тем, что все его неудобства окупаются с лихвой. Объемы продаж наркотиков и алкоголя в России растет, как на дрожжах, и этот факт радовал Ардмана. Ведь растет и его прибыль. Но без рекламы, без этих шумных акций, с музыкой, с артистами, с оркестром в фойе, доходы «Благовеста» сдуются, как дырявый мячик. Ведь и конкуренты, которых развелось, как собак нарезанных, не дремлют, норовя вырвать изо рта жирный кусок.
Истомин украдкой взглянул на часы и решил закругляться, он перебрал лимит на полторы минуты.
– Врачи из «Благовеста» подарили мне новую жизнь, – веско заявил он. – Земной вам поклон и большого человеческого счастья.
Повернувшись к Ардману, Истомин отвесил поклон в пояс. Вытер мокрый нос и строевым шагом ушел со сцены за кулисы. Раздались жидкие аплодисменты: публика то ли звала Истомина продолжить выступление, то ли восторгалась талантами Ардмана. Котов тоже хлопнул в ладоши, вытащил из кармана флакончик из-под духов, быстро влил себе в рот какую-то гадость. Мужчина в зеленом пиджаке, исполнявший роль конферансье, подошел к микрофону.
Но тут случилась заминка, не предусмотренная программой «Праздника трезвости».
Из второго ряда встал неряшливо одетый человек в джинсах и свитере, по ступенькам резво взбежал на сцену, на ходу снял очки. Плечом Котов оттеснил от микрофона конферансье. Ардман насторожился, не зная, чего ждать от этого хмыря: неприятностей или новых комплиментов. Конферансье, пожав плечами, отступил в сторону.
– Мне только два слова, – сказал Котов. – Я пришел сюда не выражать благодарность. И не слезы лить. Я хочу открыть вам, люди, глаза на то, что твориться в медицинском центре. Хочу сорвать завесу…
Чтобы сорвать завесу и открыть людям глаза Котову не хватило жалкой минуты. Неожиданно без всякой видимой причины он остановил свою речь, схватился за сердце и громко задышал в микрофон. Котов побледнел, челюсть отвалилась, он стал медленно опускаться на колени. Уже стоя на коленях, Котов ухватился за штатив микрофона и с силой грохнул его на доски сцены.
Раздался звук, громкий и смачный, здорово напоминающий разрыв противотанковой гранаты. Котов пронзительно закричал. Зрители замерли в напряденном оцепенении. Какая-то нервная особа из первого ряда заголосила, вскочила с кресла. Люди, топтавшиеся в фойе, в том числе сотрудники ФСБ, привлеченные взрывом и криками, бросились в зал.