е в ту пору не являлось ни запрещенным законом, ни предосудительным с точки зрения морали. Не проявляя особого усердия к наукам, он овладевал ими с легкостью и охотно оказывал помощь отстающим соученикам. Друпи был необычайно щедр и обладал изысканными манерами, но при столкновении с грубостью и наглостью его обычное благодушие уступало место ядовитой иронии, повергавшей в ужас как его соучеников, так и наставников.
Друпи Нед махнул у себя перед носом тонким батистовым платком, от которого исходил запах французских духов, и осведомился:
— В чем причина драки?
Ганстон скорее запустил бы чернильницей в голову директора школы, чем подверг бы сомнению право собеседника задавать вопросы.
— Я отобрал у этого придурка шапку, — ответил он.
— Могу я узнать, зачем вы это сделали?
— Просто в шутку.
Светло-голубые глаза Друпи стали суровыми.
— Уверен, что у вас была более серьезная причина. Вы хотели навязать драку юному Бруку. Пристрастие к дракам простительно маленьким дикарям из начальных классов, но в следующем семестре вы переходите в высшую школу, и парню вашего возраста не к лицу быть задирой. Подберите шапку Брука и немедленно ему отдайте.
Секунду поколебавшись, Ганстон поднял шапку и протянул ее Роджеру.
— Теперь пожмите друг другу руки, — велел Друпи Нед.
Недавние противники повиновались с плохо скрытой неохотой, а Друпи посмотрел на Роджера и продолжил:
— Вас пригласили к Старому Тоби, не так ли? Я только что от него, и он говорил о вас. По его мнению, вы проявляете незаурядные способности, особенно в сочинениях и языках. Подобные дарования могут побудить вас вращаться в обществе. Как вы, возможно, знаете, я оставляю школу и отправляюсь в путешествие, но через три-четыре года вернусь в Англию. Если в будущем вам понадобятся мои услуги, пожалуйста, обращайтесь ко мне. О моем местопребывании вы всегда сможете узнать в Эймсбери-Хаус на Арлингтон-стрит.
Роджер почтительно поклонился:
— Очень любезно с вашей стороны, лорд Эдуард. — Интуиция подсказала ему использовать титул в знак признания того факта, что Друпи Нед уже не его школьный товарищ, а взрослый мужчина.
В светло-голубых глазах собеседника мелькнуло одобрение.
— Вижу, вы взрослеете, мистер Брук, но для моих друзей я навсегда останусь Друпи Недом, а вас надеюсь считать принадлежащим к их числу.
Друпи Нед перевел взгляд на Ганстона, который стоял с мрачным видом, переминаясь с ноги на ногу.
— Я должен проститься с остальными и более не задерживаю никого из вас.
Ганстон удалился, пробормотав «до свидания».
— Завидую вам, — сказал Роджер. — Отдал бы что угодно за возможность отправиться в путешествие.
— Когда-нибудь вам это удастся, — кивнул Друпи Нед. — А пока желаю вам всего наилучшего. Пожалуйста, не забудьте навестить меня после моего возвращения.
— Конечно не забуду. Желаю вам счастливого путешествия и благодарю за то, что пришли мне на помощь.
— Это доставило мне удовольствие. — Еще раз махнув надушенным платком, Друпи Нед двинулся по коридору следом за Ганстоном.
Им троим было не суждено встретиться в течение нескольких лет, но если бы Роджер мог заглянуть в будущее, то узнал бы, что обоим этим людям предстояло появляться в его жизни в критические моменты.
Он еще неоднократно столкнется с тупым упрямством Ганстона — лейтенанта, капитана, майора, полковника и, наконец, генерала сэра Джорджа на поле Ватерлоо, в то время как Друпи Нед станет его испытанным другом и мудрым советчиком на извилистом пути, который изберет он, Роджер Брук, возложив на себя миссию главного секретного агента мистера Питта 6 в мрачные дни Французской революции и жестокой борьбы с Наполеоном.
Глава 2ТРУДНОРАЗРЕШИМАЯ ПРОБЛЕМА
Преподобный мистер Томас Чепвуд, или Старый Тоби, как его прозвали воспитанники, ни в коей мере не принадлежал к самым популярным учителям школы. Его интересы сосредоточились в области английской истории, о которой он написал несколько ученых трактатов. Будь у Старого Тоби достаточно денег, он ушел бы в отставку, чтобы полностью посвятить себя любимой науке, но он жил исключительно на жалованье и потому был вынужден оставаться в Шерборне, где его обязанности часто вступали в конфликт с личными интересами.
Стоило ему погрузиться в особенно замысловатый фрагмент очередного научного труда, как дисциплина в школе начинала трещать по швам. Внезапно вспомнив о своем долге, Старый Тоби возвращался к действительности и принимался направо и налево раздавать суровые наказания. Мальчики не понимали причин столь переменчивого к ним отношения и злились на Старого Тоби, а некоторые считали его злобным старикашкой, который испытывал наслаждение, играя с учениками в кошки-мышки.
Подобное к нему отношение укреплялось все сильнее по той простой причине, что лишь немногие ученики по-настоящему знали своего заведующего. Старый Тоби смотрел на большинство из них как на маленьких дикарей, которых только время могло превратить в цивилизованные человеческие существа. Более того, он считал себя обязанным лишь сдерживать худшие природные инстинкты этих дикарей и выпускать их в мир напичканными достаточным количеством знаний (которые они усваивали главным образом на манер попугаев), создавая тем самым фундамент для дальнейшего образования в тех областях, которые они изберут для развития своих талантов, если таковые имеются.
Однако для тех мальчиков, которым Старый Тоби уделял особое внимание, он был совсем другим человеком. В уединении неопрятного, захламленного книгами кабинета Старый Тоби не был «рассеянным профессором», девять раз из десяти не замечавшим мелких проступков, а на десятый щедро раздававшим наказания. Те, кого он приглашал в свой кабинет не для взысканий, всегда находили его добрым и терпимым, к тому же умевшим разговаривать с ними не как заведующий, а как друг.
Фаворитами его становились мальчики, подававшие надежды многого в жизни добиться. Изучение истории давным-давно убедило Старого Тоби, что к их числу далеко не всегда принадлежат наиболее усердные ученики. Он обладал сверхъестественной способностью распознавать зарождающуюся силу характера вне зависимости от наличия или отсутствия талантов у ее обладателя. И среди тех, в ком Старый Тоби в течение прошедшего года ощущал зачатки такой силы, был Роджер Брук.
Поэтому Роджер не ощутил беспокойства, узнав, что его вызывает заведующий, и даже без уверений Друпи Неда не чувствовал бы страха, стуча в дверь кабинета Старого Тоби.
— Войдите, — отозвался звучный голос.
Переступив порог, Роджер в очередной раз убедился, что Старый Тоби во время подобных бесед оставляет формальности за, дверью своего кабинета. Заведующий, толстый пожилой человек, с круглым лицом, острым носом и красивыми зелеными глазами, сидел за столом, заваленным пергаментами. Плохо завитый серый парик его покоился на подставке возле стула, белый воротничок, какой носят священники, был небрежно расстегнут, а на старой черной мантии виднелись пятна от нюхательного табака.
— А, это ты, Брук, — приветствовал он Роджера. — Проходи и устраивайся поудобнее в этом кресле.
Роджер повиновался, а Старый Тоби почесал бритую голову и с улыбкой продолжил:
— Почему, хотелось бы мне знать, я послал за тобой? Убей меня, не знаю, но если ты не станешь сердиться, что тебя оторвали от сборов, я через минуту непременно это вспомню.
— Конечно же я не стану сердиться, сэр, — вежливо ответил Роджер, не впервые удивляясь, что заведующий так приветлив в своем кабинете. — Мне осталось только связать веревкой ящики, и я успею это сделать завтра утром.
— А тебе далеко ехать?
— Всего сорок с лишним миль, сэр. Я живу в Лимингтоне, на побережье Солента.
— Ах да, но путь все равно не близкий. Ты конечно же заказал почтовую карету?
— Нет, сэр. Предпочитаю ездить верхом. Джим Баттон, наш конюх, обещал позаботиться о смене лошадей по дороге. А багаж отправлю с почтовой каретой.
— Поездка будет приятной, если погода останется такой же хорошей, как теперь. Полагаю, ты поедешь через Пул и Крайстчерч?
Роджер покачал головой:
— Нет, мы поедем мимо Блэндфорда, а потом через Нью-Форест. В это время года дороги в хорошем состоянии, а лесные поляны удивительно красивы.
— Выходит, ты не боишься грабителей, — улыбнулся Старый Тоби. — В лесу полным-полно этой малоприятной публики.
— Я ни разу не встречал ни одного из них, сэр. Но если такое случится, думаю, мы сможем постоять за себя. У Джима всегда при себе мушкетон, и он привезет мне мою пару пистолетов.
— Значит, ты готов защищаться?
— А почему бы и нет, сэр? — Темные глаза Роджера возбужденно блеснули при мысли о схватке с разбойниками. — Я попадаю в туза с пятнадцати шагов, но мне пока не представлялась возможность попробовать мои пистолеты на живой мишени.
— В юном возрасте такая кровожадность, — усмехнулся Старый Тоби. — Учитель фехтования говорил мне, что ты ловко управляешься и с рапирой. Вот, кстати, я и вспомнил причину, по которой тебя вызвал. Немалый интерес к оружию не побуждает тебя избрать профессию воина?
Секунду поколебавшись, Роджер решил, что Старый Тоби не станет возмущаться, если он. будет с ним полностью откровенен.
— Признаюсь, сэр, ничто не вызывает во мне большей ненависти, чем служба в армии или во флоте. Я знаю, что это дурно, но не могу выносить, когда мне приказывают. Не то чтобы я противился выполнять распоряжения людей, которых уважаю, — таких, как вы, сэр. Скажем, некоторые другие учителя… ну, они устанавливают правила, исходя из своих удобств, вовсе не считаясь с интересами ребят. Конечно, это привилегия их положения, к которой нужно относиться с пониманием, пока учишься в школе. Но по-моему, только полный дурак стремится после окончания школы повесить себе на шею не менее строгих наставников, причем на всю жизнь.
Подобное заявление было необычайным для мальчика, которому еще не исполнилось шестнадцати, в ту эпоху, когда слово родителей являлось нерушимым законом, а суровая дисциплина считалась основой существования общества. Однако лицо Старого Тоби не выразило ни малейших признаков разочарования при этом декларировании ереси. «Я был прав, питая интерес к юному Бруку, — подумал он. — Он не только отважен, но и морально раскован и может далеко пойти».