— Как насчет моего нового паспорта и бумаг?
Руперт с грустной улыбкой посмотрел на меня.
— Ты ведь шутишь, мой милый, верно?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы можем сделать тебе новый британский паспорт, если захочешь, или отправить к хорошему специалисту по фальшивым документам. А что касается бумаг, тебе известно не хуже меня, что если ты туда попадешь, то и останешься там конца света.
Не могу сказать, что это повергло меня в шок — деньги были у меня, а пешке и не следует ждать большего. Руперт взглянул на свои тончайшие золотые часы на таком же тонком золотом браслете.
— Боже, наш лидер выступает по телевидению. Я должен посмотреть. Он может что-то сообщить, чего я не знаю. Руперт встал и укутал свое коротенькое тельце пурпурной бархатной домашней курткой. Потом отодвинул панель на обитой шелком стене, и нашим взорам предстал большой телевизионный экран. Усевшись вновь, Квин стал нажимать кнопки на пульте дистанционного управления. Экран быстро засветился и появился премьер-министр. Он выглядел мрачным, однако, как всегда, уверенным, и говорил о текущем финансовом положении страны.
Среди разглагольствований о кризисе, фунте стерлингов, торговом балансе и разнице в доходах, он втиснул пересыпаемую благодарностями просьбу к «нашим старейшим союзникам», добавив, что с ними мы не всегда находим общий язык. Затем он швырнул кость нашим друзьям за железным занавесом, с которыми, как он сказал, у нас завязывается содержательный диалог. Особенно с бандой старика Тито.
Квин был прав. Наша страна проституирует. Наша империя канула в прошлое, а наш народ ленив по-прежнему. Мы умны, самобытны, связаны кастовыми предрассудками и малочисленны. Чем скорее мы почувствуем себя ещё одной небольшой страной и забудем о ныне бесполезной роли мирового арбитра, тем лучше. Уже многие годы с нами никто не считается; именно осознание этого факта доставляет нам боль. В то же время всем прочим странам мы поставляем стиль жизни и общие тенденции, как и подобает образцовой маленькой шлюхе. Я же был просто сутенером, суетившимся ради некогда великой Британии между громыхающими оружием сверхдержавами, которые сегодня правят миром.
Закончив свою речь на мажорной ноте (курс фунта поднялся на несколько десятых, а национальный золотой запас не стал меньше), премьер-министр исчез с телеэкрана. Я встал и помог это сделать Веронике, которая была уже изрядно набралась.
— Ну, нам пора. Спасибо, Сью, за ужин. Спасибо, Руперт, за выпивку и подарок, — я постучал по чемоданчику. — Это был самый памятный вечер в моей жизни, и в старости, впав в маразм, я расскажу обо все своим внукам, — если к тому времени операцию рассекретят.
Наш радушный хозяин проводил нас до двери.
— Не влипни в какую-нибудь историю, Филипп, по пути домой, мне бы не хотелось, чтобы ты потерял мои деньги. И если собираешься отдохнуть вместе с моей сотрудницей мисс Лом — обязательно дай знать, куда вы поедете.
Спускаясь по ступенькам, я обернулся и спросил:
— Я и сейчас работаю на вас?
— Ну, не совсем так, дружок. Я считаю, ты слишком нагло себя ведешь, чтобы заключать с тобой постоянный контракт. Но тот, который ты подписал перед поступлением в «Интернейшнл», к нашему удовлетворению ещё далеко не закончился. Если ты будешь паинькой, мы подумаем о его продлении.
Я показал ему язык.
— С тебя прощальный поцелуй, дружок.
Он захлопнул дверь, и мы, держась за руки, побрели к Белгрэйвия-сквер, чтобы найти такси. Дождь почти перестал, и водянистая луна пробиралась над Лондоном, скользя меж серых рваных облаков. Было тепло, и чемоданчик в руке поднимал мое настроение.
Мы встали на краю тротуара, напротив западногерманского посольства, наблюдая, как огибающие площадь автомобили проносятся по мокрому асфальту, тускло отражавшему свет уличных фонарей.
— Что будем делать, Фил?
Я пожал плечами. Ни намека на такси, словно мы были в перуанских джунглях, а не в центре Лондона.
— Потратить часть этих денег, я полагаю. Ты мне поможешь?
Она захихикала и поцеловала мне ладонь.
— С наслаждением.
— Ну, ты не слишком заводись.
Откуда-то вынырнуло такси; желтоватый фонарик на крыше показывал «свободен». Я выскочил на дорогу, неистово размахивая чемоданчиком, — и проклятые замки расстегнулись. Десятифунтовые купюры разлетелись по всей Белгрэйвия-сквер, устлав её почти сплошным ковром. Казалось, мы собирали их целую вечность. Бог знает, что подумал о нас таксист, но когда мы приехали домой и снова пересчитали деньги, тридцатки как не бывало. Да я ещё дал этому болвану пятерку на чай.