В лотке для входящих документов лежала записка из отдела регистрации. Там подобрали затребованные им досье, но многие из них были совершенно секретными. Ознакомиться с ними он мог только в помещении библиотеки.
Холдейн спустился вниз, набрал нужную комбинацию кнопок, чтобы открыть замок, и через стальную дверь вошел в отдел регистрации, пытаясь нащупать выключатель, но не находя его. Ему пришлось в темноте пробираться мимо рядов стеллажей в небольшую комнату без окон в самом дальнем углу здания, где хранились документы, представлявшие особый интерес или помеченные как сверхсекретные. Здесь царил кромешный мрак. Он чиркнул спичкой и только тогда нашел выключатель. На столе лежали две стопки папок. Операция «Майская мушка», «совершенно секретно», теперь уже в трех томах с прикрепленным сверху списком допуска и обманкой – липовым названием досье «СССР и Восточная Германия». В этих папках в образцовом порядке хранились все имевшие отношение к делу документы и фотографии.
Бегло просмотрев новые входящие бумаги по «Майской мушке», Холдейн переключил внимание на вторую стопку досье. Это было повергавшее в депрессию собрание тонких папок с материалами на разного рода мошенников, проходимцев и сумасшедших, которые во многих странах мира под любыми предлогами пытались – изредка даже успешно – продать западным разведкам самую откровенную дезинформацию. Причем методы, пускавшиеся для этого в ход, оказывались на редкость однообразными. Крохотное рациональное зерно, почерпнутое из газет или из базарных сплетен, искусственно раздувалось до огромных размеров взятыми из головы подробностями, часто настолько невероятными, что становилось ясно, какими идиотами мошенники считали своих потенциальных жертв. Но рано или поздно чувство меры изменяло им, и следовала неизбежная реакция – полный разрыв отношений.
К одной из папок Гладстон прилепил кусок клейкой бумаги со своими инициалами и припиской: «Это может показаться вам интересным». В папке содержались показания перебежчиков из ГДР об испытаниях новейших советских танков в районе Гюствейлера. Сверху кто-то уже сделал пометку карандашом: «Интереса не представляет. Фальшивка». И действительно, «показания» оказались почти дословно переписанной статьей из ежегодника «Советская военная мощь» за 1949 год. Фальсификатор потрудился лишь над тем, чтобы увеличить параметры танка, указанные в издании, чуть ли не втрое и добавить угрожающих деталей собственного сочинения. Кроме того, в папку оказались вложены шесть снимков, очень нерезких и сделанных, как объяснялось, из окна движущегося поезда с помощью телескопического объектива. На обороте одной из фотографий Маккаллох резюмировал: «Перебежчик утверждает, что использовал зеркальную камеру „Экза-2“ восточногерманского производства. Плохая механика, но с оптикой от „Экзакты“. Использовал самые длинные выдержки. Изображения сильно размыты вследствие раскачивания вагона поезда. Все это весьма сомнительно». Но ничего конкретного заключить было невозможно. Та же марка фотоаппарата – и все. Холдейн запер отдел и отправился домой. Как сказал Леклерк, не его обязанность каждый раз доказывать, что Христос родился именно в день Святого Рождества. Точно так же, подумал Холдейн, не моя обязанность добывать доказательства, что Тейлора непременно убили.
Жена Вудфорда добавила в виски немного содовой. Так, капельку. Скорее по привычке, чем для вкуса.
– Значит, спим в офисе, бродяжка ты мой, – сказала она. – Они хотя бы платят тебе оперативные командировочные?
– Да, само собой.
– Тогда никакая это не конференция, точно? Конференции не приравниваются к оперативным заданиям. Если только, – добавила она, хихикнув, – вы не собираетесь проводить ее в Кремле.
– Хорошо, ты права. Это не конференция. Это действительно операция. Потому я и получаю надбавку.
Она посмотрела на него недобрым взглядом. Это была тощая бездетная женщина, и у нее была привычка щурить глаза, чтобы в них не попал дым от зажатой в губах сигареты.
– На самом деле ничего не происходит вообще. Ты все выдумал. – Она засмеялась жестким фальшивым смехом. – Лопух ты несчастный. – Она снова презрительно рассмеялась. – Как поживает наш маленький Кларки? Ты ведь по-прежнему боишься его? Почему ты ни разу в жизни слова не сказал ему поперек? Вот Джимми Гортон перечил ему на каждом шагу: он видел его насквозь.
– Даже не упоминай при мне имени Джимми Гортона!
– Джимми – прелесть!
– Бабз, в последний раз предупреждаю!
– Бедный Кларки! Помнишь, – задумчиво спросила жена, – какой миленький ужин он устроил для нас в своем клубе? Видать, он тогда вспомнил, что пришла наша очередь получить хоть каплю от его щедрот. Бифштексы, почки и размороженная фасоль. – Она отхлебнула виски. – И теплый джин. – Тут ее неожиданно поразила новая мысль. – Интересно, он хотя бы раз спал с женщиной? Боже, как интересно! И почему я никогда не задумывалась об этом раньше?
Вудфорд поспешил вернуть разговор на менее шаткую почву.
– Хорошо, пусть будет, как ты сказала. На самом деле ничего не происходит. – Он поднялся с глуповатой усмешкой и взял со стола спички.
– Ты не будешь здесь курить свою вонючую трубку, – сказала она скорее по привычке.
– Значит, ничего не происходит, – повторил он самодовольно и раскурил трубку, со свистом втягивая через нее воздух.
– Боже, как я тебя ненавижу!
Вудфорд покачал головой, все еще кривясь в улыбке.
– Плевать! Пусть будет так. Это ты сказала, а не я, – осклабился он. – Значит, я не сплю по ночам у себя в конторе, и все идет по-прежнему, ты это имела в виду? И в Оксфорд я не ездил. Я даже в министерство не заезжаю. И меня не привозит по ночам домой личный автомобиль.
Она наклонилась вперед, и ее голос внезапно зазвучал с устрашающим напором.
– Так расскажи мне, что происходит, – прошипела она. – У меня есть право знать! Я в конце концов твоя жена. Любой маленькой шлюшке в своей конторе вы все рассказываете. Расскажи и мне тоже.
– Мы засылаем человека через границу, – сказал Вудфорд. Это был момент его триумфа над ней. – Я лично руковожу всем, что происходит в Лондоне. Назревает международный кризис. Может даже начаться война. Дело очень рискованное.
Спичка давно погасла, но он все еще продолжал размахивать ею в воздухе, словно хотел потушить, наблюдая за женой с победным блеском в глазах.
– Ты никудышный лжец! – отозвалась она. – Рассказываешь мне здесь всякую чушь.
Между тем паб на углу их улицы в Оксфорде уже на три четверти опустел. Почти весь зал остался в их полном распоряжении. Лейсер потягивал «Белую леди», а его радиоинструктор угощался за счет департамента лучшим горьким пивом.
– Работай аккуратнее, и это все, что от тебя требуется, Фред, – мягко наставлял он более молодого собеседника. – Во время последнего сеанса все прошло без сучка без задоринки. Мы-то тебя всегда услышим – пусть это тебя не тревожит. Ты будешь всего в восьмидесяти милях от границы. Это пара пустяков, только строго соблюдай процедуру. Тщательнее с настройкой, или все пойдет прахом.
– Я все помню. Не волнуйся.
– А о том, что фрицы смогут засечь тебя, даже не думай. Ты ведь не любовные послания будешь отправлять, а лишь небольшие группы сигналов. Затем – новый позывной и смена частоты. Им никогда не запеленговать тебя за такое короткое время.
– Возможно, у них теперь тоже появились другие возможности, – возразил Лейсер. – Они наверняка усовершенствовали технику со времени войны.
– Им придется вылавливать твой сигнал среди сотен других радиообменов – между судами в море, военными, диспетчерами гражданской авиации и черт знает кем еще! Они же обычные люди. Такие же, как мы с тобой. Да еще и более ленивые. Так что не надо переживать из-за них.
– Я и не переживаю, – отозвался Лейсер. – На войне им не удавалось перехватывать мои передачи. По крайней мере очень долго.
– А теперь послушай, Фред. У меня предложение. Выпьем еще по одной, а потом вернемся домой и заставим «миссис Хартбек» еще немножко, но славно поработать. Как тебе такая идея? Но без света. Обнимешь ее в темноте – она женщина застенчивая, понял? Чтобы уж выжать из нее все без остатка. А потом завалимся спать. Тогда завтра будем весь день отдыхать. Завтра ведь воскресенье, верно? – закончил он с наигранной бодростью.
– Я хочу спать. Могу я немного поспать, Джек?
– Завтра, Фред. Завтра можешь отдыхать, сколько душе угодно. – Он чуть подтолкнул Фреда под локоть. – Ты ведь теперь у нас женатый человек, Фред. А женатый мужчина не всегда может так просто отвернуться к стенке и захрапеть. Ты дал как бы новый брачный обет, принес «вторую клятву» – так это теперь называется.
– Знаешь, что я тебе на это скажу? Забудь, сделай одолжение. – По голосу Лейсера чувствовалось, что он на грани срыва. – Давай оставим все как есть. Идет?
– Ладно, извини, Фред.
– Когда мы едем в Лондон?
– В понедельник.
– Джон будет там?
– Мы встретимся в аэропорту. С ним и капитаном. Они хотели бы, чтобы мы еще раз попрактиковались… Еще один обычный сеанс.
Лейсер кивнул, постукивая по столу указательным и средним пальцами, словно работал на ключе.
– Тогда, быть может, расскажешь о девушках, с которыми гулял в Лондоне, когда был в увольнительной? – предложил Джонсон.
Лейсер помотал головой.
– Будь по-твоему. Я ставлю нам еще по бокалу, и давай сразимся на бильярде всерьез. А?
Лейсер застенчиво улыбнулся, уже позабыв о вскипавшем в нем раздражении.
– У меня денег намного больше, чем у тебя, Джек. «Белая леди» – дорогой напиток. Не надо пускаться в разгул.
Лейсер натер мелом свой кий и положил на бортик шестипенсовик.
– Сыграем на удвоение или на вылет. Последнюю партию на сегодня.
– Послушай мой совет, Фред, – все так же добродушно произнес Джонсон. – Не надо все время гнаться за большой суммой и пытаться загнать свой шар в сотенное отверстие. Набирай по двадцатке, по полтинничку – они быстро складываются вместе. Играй осторожно – и вернешься домой в хорошем настроении.