Баурджин уселся, с любопытством осматриваясь вокруг. Кабинет как кабинет: большой конторский стол, обтянутый зеленым сукном, на столе – коричневый полевой телефон с вытянутыми через открытую форточку проводами, в левом углу – сейф или, верней, несгораемый шкаф, над ним на стене – потрет товарища Сталина. В правом углу – тумбочка с графином.
– Ну? – усевшись за стол, хозяин кабинета недобро воззрился на князя. – Будем разговаривать, гражданин, не знаю как там вас… Пока не знаю. Смею заверить. Или – вас лучше называть – господин? Господин из Харбина! Что побледнели? Не ожидали такой встречи. Признаться, и я не ожидал. Вы слишком уж глупо попались!
Баурджин слушал вполуха – и так уже было понятно, за кого его принимают – за диверсанта или шпиона, за кого же еще-то? Взгляд его был прикован к несгораемому шкафу, из-под дверцы которого торчала… шелковая голубая ленточка! Что это —совпадение или…
Что ж… Придется здесь немного пошуметь. И проверить…
– Так будем говорить?
Князь улыбнулся и закинул ногу на ногу:
– Прежде мне бы хотелось знать, кто вы?
– Ах, да, забыл представиться. Капитан Коробкин, Эдуард Викторович, отдел контрразведки восьмой кавалерийской дивизии. Еще пояснения требуются?
– За что вы нас задержали?
– За что?! – Коробкин хрипло рассмеялся и, отворив дверцу шкафа, извлек оттуда мятый листок. – Вот шифрограмма. Ориентировка на диверсионную группу, заброшенную в наш ближний тыл японским командованием… вашим, значит, командованием…
– С чего вы взяли?
– А вы не перебивайте, послушайте. Может быть, поймете, что не стоит дальше валять дурака. Итак, состав группы: кореец Хен Ким, сухощавый, поджарый, темноглазый – матерый разведчик-диверсант, радистка Лю Синь, маньчжурка, смуглая, как мулатка. Особые приметы – зеленые глаза. Вообще-то такие не свойствены маньчжурам. Может быть, полукровка, а? Только не говорите, что вы ее не знаете, по глазам вижу – знаете! Или я не прав, господин из Харбина? Подождите, не возражайте, я вам еще не все зачитал. Итак, кроме этих двоих – они, кстати, уже у нас и вовсю дают показания – в группе еще трое, включая командира – капитана японской императорской армии Исидзиро Такаси. Ушлый такой японец со шрамом над правой бровью…
Услыхав про шрам, Баурджин вскинул глаза – и это не укрылось от капитана, вызвав на лице его быстро промелькнувшую довольную ухмылку. Мигом подавив ее, он продолжал:
– Еще там был один халкинец, молодой, но ушлый. При задержании ушел, был ранен в правую руку, точнее, в предплечье. Ага! Узнали, о ком речь? О вашем спутнике, само собою. Теперь – о вас, – с торжествующей улыбкой капитан вытащил портсигар. – О вас, о вас, господин Васильчиков. Батюшка ваш, кажется, был поручиком у Колчака? До штабс-капитана не смог дослужиться? В двадцать первом подался в Забайкалье, к Семенову, затем – в Харбин. Вы ведь там и родились, в Харбине, а, Олег Витальевич? Матушка ваша, кажется, китаянка?
Баурджин опустил глаза – лихо! Ладно, мели, Емеля… Задерживаться здесь князь явно не собирался. Но пока нужно было еще кое-что разузнать. И освободиться от наручников. Гамильдэ! Ключ от них, похоже, один. У Ефремова? Или у капитана?
– Так что, Олег Витальевич, будем сотрудничать?
Баурджин устало кивнул:
– Будем.
Коробкин заулыбался ему, словно лучшему другу:
– Признаться, я и не ожидал от вас иного ответа. Что вам эти чертовы японцы? Вы же русский. Ну, по крайней мере, наполовину. Нам известно, что некоторые ваши друзья в Харбине испытывают искреннюю симпатию к Советскому Союзу. Что ж вы-то подались в диверсанты?
– Деньги.
– Поня-а-атно… В нищете, значит, жили, бедствовали.
– Да так, что вам и не снилось…
– Ну, не будем об этом, Олег Витальевич. – Следователь подошел к окну, выпустив в распахнутую форточку синюю струйку дыма. – Сейчас нас интересует японец. Исидзиро Такаси. Признаться, он от нас ушел, да так ловко! Надеюсь, вы нам назовете явки в кочевьях и городах… агентов, они ведь есть, несомненно, есть…
– Покурить бы! – перебил излияния Коробкина Баурджин. – И водички…
– Ах да, – Коробкин бросился к двери. – Сергеев, ключи!
Прикрыв дверь, Коробкин снял с задержанного наручники… И нойон с силой обхватил крепкими пальцами его горло! Нет, убивать не хотел, лишь слегка придушил – слава Богу, за пять лет жизни в кочевьях приобрел кое-какой специфический опыт.
Осторожно затащив незадачливого капитана за стол, Баурджин пошарил в несгораемом шкафу и, достав оттуда связку голубых ленточек, засунул их жертве в рот, вместо кляпа. Подойдя к телефону, снял трубку, осторожно положил рядом – чтоб не трезвонили почем зря. Затем быстро снял с бесчувственного тела китель, скинул рваный дээл, натянул добычу на себя, напялил на голову фуражку и, надев на руки капитана наручники, подошел к двери и рявкнул:
– Сергеев! Ключи забери!
– Есть, товарищ ка… ап… ап…
Баурджин коротко, без замаха, врезал солдатику кулаком в живот, после чего сильно ударил по шее. Мог бы, конечно, прибегнуть и к более радикальным методам. А вообще, нет, не мог. Несмотря ни на что, это ж все же были свои! Ну, не повезло немного, бывает…
Подумав, нойон выдвинул ящик стола, вытащил чернильную ручку и, быстро накарябав несколько фраз на первом попавшемся бланке, выскользнул в дверь, предварительно связав красноармейца Сергеева его же ремнем. На полпути вернулся, вытащил из кобуры капитана пистолет – на всякий случай. Подошел к лестнице:
– Осипов! Живо сюда!
– Осипова нет, товарищ капитан. Он отчеты пишет.
– Ефремов, ты?!
– Так точно, това…
– Арестованного сюда, быстро!
– Есть, товарищ капитан!
Баурджин действовал отточенно и четко. Понимал – в случае чего пощады ему не будет. И сам пропадет, и товарища не выручит, а подставит. Услыхав шаги, затаился за изгибом лестницы, хорошо, коридор оказался темным, конечно, не глаз коли, но все же…
Ага! Вот показалась голова Гамильдэ-Ичена. За ним красноармеец с винтовкой.
– Ефремов, – пропустив обоих вперед, тихонько позвал Баурджин.
Солдат обернулся:
– А? Ой…
Хватая ртом воздух, осел на пол.
Отлично!
Теперь – разомкнуть наручники Гамильдэ. Вот так…
– Нойон?!
– Этого – связать, в рот – кляп. Потом жди.
– Я все понял, князь!
А Баурджин не слышал, бегом спускаясь по лестнице. Только бы не принесло шофера или кого-нибудь еще. Только б не принесло… А парни-то расслабились! Контрразведка, блин! Кавалеристы чертовы, привыкли шашками махать. Расслабились, расслабились здесь, в тылу. Ну, конечно – население приветливое и мирное, кругом наши войска, японцев не сегодня-завтра выбьют. Красота – одно слова.
Лестница… Дверь – на крюк! На улице часовой – не забыть. Там же, похоже, и шофер «эмки», а здесь, в здании, судя по всему, один Осипов.
Князь вытащил из-за пояса пистолет:
– Эй, кто-нибудь?!
Гулко откликнулось эхо. Только эхо. Всего лишь эхо.
– Осипов, черт тебя дери!
Ага, скрипнула дверь…
– Звали, товарищ капитан?
– Звал, звал, – ударив красноармейца в челюсть, Баурджин с ходу влетел в кабинет… Черт, там был шофер! Просто сидел себе, попивал чаек из большой – голубой с белым узором – пиалы. Миндальничать было некогда:
– Руки в гору, быстро! Оружие на стол! Сам – в угол… Я сказал – угол!
Наставив на опешившего водителя пистолет, князь тряхнул Осипова:
– Ключи от камер! Живо!
– У нас… У нас одна камера… А ключи в дежурке…
Оттолкнув красноармейца к шоферу, такому же молодому парню, наверняка только что призванному, Баурджин выглянул в коридор:
– Гамильдэ!
Казалось, не прошло и секунды, а Гамильдэ-Ичен уже стоял рядом.
– Вяжи! Нет кляпы не надо, станут орать – стреляй! – эту фразу нойон нарочно произнес по-русски.
Так… здесь вроде сладилось… Теперь бегом в дежурку! Вот она… хм… просто-напросто стол у самого входа, с полевым телефоном и бумажной табличкой «Дежурный»… Вот и ключи, на гвоздике… Контрразведка, ититна мать! Прямо какая-то пасхалия.
Телефон! Внезапно затрезвонил телефон. Да громко-то как! Как бы часовой что-нибудь не заподозрил.
Князь схватил трубку:
– Дежурный рядовой Осипов!
– Коробкина позови, боец! – послышался глухой скрипучий голос. – Не дозвониться до него никак. Что у него с телефоном?
– Он на допросе! Я что с телефоном – не знаю.
– Я сказал – позови. Скажи, всю банду поймали!
– Поймали? Ну, слава Богу!
– Всех, кроме японца. А ты что это там поповскими словами говоришь, боец?
– Вам товарищ капитан нужен? Ждите, сейчас доложу.
Баурджин осторожно положил трубку на стол.
Камера… Да уж, камера! Такая же, как и дежурка. Просто наскоро обитая железом дверь с громоздким засовом и навесным амбарным замком. Только бы кого не надо не выпустить.
– По одному рассчитайсь!!!
Не поняли. Явно не поняли! Значит, не диверсанты. Ага! Один угрюмо скукожился в углу, даже и не смотрит, наверное, какой-нибудь проштрафившийся арат, а может, и вправду, шпион. Второй… Вернее, вторая… Девушка! В синем, с узорами, дээли. Тоненькая, с большой грудью…
– А ну-ка, выйди на свет, красавица!
Смуглая, как мулатка. И такая же красивая… И сверкнувшие изумрудами глаза!
– Гуайчиль!!!
– Баурджин!!! – Девчонка со слезами бросилась нойону на шею. – Я не ошиблась, ведь именно так зовут тебя?
– Так, так… Не время сейчас миловаться – бежим! Эй, Гамильдэ, уходим! Нет, только не через входную дверь… В окно, в окно, братцы!
Окна выходили на задний двор, где среди кучи старых покрышек стояла машина – «эмка».
– Отлично! – на бегу заулыбался нойон.
Рванув дверцу, прыгнул на шоферское место – «эмку» и дурак заведет!
Запустив двигатель, махнул рукою своим:
– Ну, что стоите? Особое приглашение нужно? А ну, сигайте назад!
Эх, сироты казанские, не знают, как и двери открыть. Придется самому – как швейцару.
– Прошу, господа!