Король был равнодушен ко всем мольбам. 16 ноября он вызвал премьер-министра Болдуина и сказал ему, что брак с Уоллис был «непременным условием для его дальнейшего существования, как в качестве короля, так и в качестве мужчины». В ответ Болдуин предоставил королю три варианта. Он мог бы отказаться от идеи брака, так как Церковь, британский народ, Парламент и доминионы не допустят и мысли, чтобы король женился на женщине при двух живых мужьях. Если бы в качестве альтернативы он женился вопреки пожеланиям министров, это бы вызвало конституционный кризис, так как правительство подало бы в отставку. Последним вариантом было отречение от престола. Внимательно выслушав все варианты, Эдуард повторил, что если страна против его брака, он готов отречься. Тем же вечером он доложил о своем решении королеве Марии и ее трем братьям. Все были ошарашены и пришли в ужас. Они подумали, что он сошел с ума, герцогиня Йоркская выразила свое недоумение в письме королеве Марии:
«Кажется абсолютно невероятным, что Дэвид рассматривает такой шаг, и я молюсь Богу каждый день, чтобы он одумался и не бросил свой народ. Я уверена, что это будет большим шоком для всех и что мы все окажемся в ужасном положении».
Сразу после встречи с семьей король на два дня отправился на юг Уэльса, в этот переживающий глубокий кризис регион, где он произнес бессмертную фразу: «Нужно что-то с этим делать», – когда он проходил мимо толпы преданных обедневших семей и голодных детей. Это был популистский жест, политики беспокоились, что тем самым он выходил за рамки своей конституционной роли.
Пока он был с нуждающимися и бездомными, Уоллис наслаждалась обедом в Кларидже с владельцем газеты Эсмондом Хармсвортом, лордом Лотермиром. Он допускал идею морганатического брака, при котором Эдуард мог жениться на миссис Симпсон, но при условии, что она будет лишь его супругой и не получит титул королевы Англии.
Эта идея сначала продвигалась принцессой Стефанией в тандеме с послом фон Риббентропом, который отчаянно пытался удержать Эдуарда на троне. Он попытался послать королю личное сообщение через лорда Клайва, заявляя, что «немецкий народ поддерживает его в этой борьбе». Он даже созвал своих дипломатов и сказал им: «Король Эдуард должен бороться, и вы увидите, господа, что он выиграет эту борьбу против заговорщиков!»
Когда Уоллис внимательно слушала, как Хармсворт объяснял ей это необычное семейное устройство, она не знала социальных нюансов, связанных с морганатическим браком. Как потом вспоминала ее подруга Диана Мосли, король, хорошо осведомленный о всех тонкостях этого ранга и положения, не был в восторге. «Морганатическая жена – это жена второго класса, мишень для каждого мелочного представителя двора, над которой бесконечно издеваются».
Тем не менее король согласился донести эту идею до Болдуина, который на их встрече 25 ноября пообещал провести консультацию с премьер-министрами доминионов и Кабинетом министров. Шансы на успех были невелики. Согласно английскому закону, такое нововведение потребовало бы специальный закон парламента, а также полную поддержку всех стран по всей империи. Как и ожидалось, неделю спустя Болдуин доложил, что ни в империи, ни дома не поддержали идею такого брака.
В парламенте прямолинейный коммунист, член парламента Уильям Галлахер указал на то, как посол фон Риббентроп пытается навязать морганатический брак стране. «Я хочу обратить ваше внимание на то, что у миссис Симпсон есть социальная среда, и каждый член Кабинета министров знает, что эта социальная среда миссис Симпсон тесно отождествляется с определенным иностранным правительством и послом этого иностранного правительства». На тот момент это было самое острое заявление о махинациях фон Риббентропа, принцессы Стефании и других иностранных особ.
Пока велись эти переговоры, Уоллис находилась под виртуальной осадой со стороны СМИ и праздного любопытства людей в своей квартире на Камберланд-террас. Она ежедневно получала гневные письма с угрозами смерти. Она боялась, что было лишь вопросом времени, когда одна из этих угроз воплотится в реальность. Обеспокоенный за ее благосостояние король попросил своего телохранителя из Скотланд-Ярда узнать, можно ли тайно увеличить патрули вокруг ее дома. Теперь она твердо придерживалась мнения, что для ее же безопасности ей лучше покинуть страну.
Так называемая партия короля, которая была сформирована Уинстоном Черчиллем, лордом Бивербруком и военным министром Даффом Купером, придерживалась того же мнения, но по другой причине. Они считали, что если бы «Милашка» уехала из страны на зиму, это бы сконцентрировало короля на своей коронации в мае. К тому времени его страсть бы ослабла, Эдуард последовал бы своему долгу и монархия была бы спасена.
Много лет спустя Черчилль признал, что Уоллис был дан дополнительный стимул уехать после того, как Бивербрук, предположительно, поручил журналистам своей газеты Daily Express начать кампанию запугивания. «Потом начались ужасные вещи», – вспоминал Черчилль. В ее окна бросали кирпичи, чтобы запугать ее, ей приходили письма с ядовитыми чернилами, на стенах соседних домов писали гневные послания.
Именно брошенный в окно кирпич побудил ее немедленно уехать: она покинула свою лондонскую тюрьму в Форт-Бельведер, а потом получила приглашение от Роджерсов, с которыми связался король, и попросил приютить ее на несколько недель на их вилле на юге Франции.
Уставшая и вымотанная после кошмарной поездки в компании камергера лорда Браунлоу, она наконец прибыла на виллу Роджерсов. Когда она устроилась, то написала королю, призывая его не отрекаться от престола. На карту была поставлена корысть. Она считала, что ее обвинят в кризисе, и думала, что будет лучше обсудить его супружеские амбиции после того, как он официально будет коронован в мае. Это время предоставит ему более сильную позицию в переговорах, этот совет ему также дали Бивербрук и Хармсворт. Они позволили ему думать, что со временем он получит все: останется монархом и женится на миссис Симпсон.
Всем было очевидно, включая Уоллис, что Эдуард намерен отречься, несмотря ни на что. Казалось, что он и не думал о своей будущей позиции, о титуле и почестях его будущей жены, о том, смогут ли они остаться в Британии или об их финансовом будущем. Это была фатальная ошибка.
Теперь события стремились к трагическому финалу. 3 декабря британские СМИ нарушили свое молчание, волна статей заглушила все другие новости. Как сухо заметил граф Кроуфорд: «После нескольких месяцев замалчивания, кто-то скажет и лет, поток статей, фотографий, заголовков был бесконечным, можно было подумать, что отношения короля и миссис Симпсон затмили все другие темы… Соблазн усугубить ситуацию был непреодолим – все пытались распространить любой возможный слух, каким бы абсурдным он ни был».
Цинизм в его словах был уместен, так как каждый слух, сплетня или намек жадно поглощались людьми. Леди Оттолайн Моррелл из группы Блумсберри, чей социальный круг включал таких литературных светил, как Д. Г. Лоуренса, Олдоса Хаксли и Т. С. Элиота, написала в своем дневнике, что король «делал инъекции, чтобы стать мужественнее, и они повлияли на его мозг и сделали его очень жестоким. Бедняжка… говорят, что он пил на протяжении последних недель и подписал два документа об отречении, которые потом порвал».
По поручению министра внутренних дел разговоры между королем и Уоллис теперь перехватывались МИ-5, премьер-министр хотел знать, о чем думает король. Изолированная на вилле Уоллис оказалась под огромным давлением и выступила с заявлением 7 декабря, что она желает «избежать любых действий, которые навредят Его Величеству». Более того, она заявила, что готова выйти из ситуации, которая стала «несчастной и безвыходной».
Это не имело никакого эффекта. К этому времени царский жребий был брошен, Эдуард намеревался отречься от престола. 10 декабря, спустя неделю после того, как кризис стал общественным достоянием, король сделал свое историческое обращение по радио, в котором он сообщил, что находит «невозможным продолжать выполнять обязанности в качестве короля без помощи и поддержки женщины, которую он любит». Он подчеркнул, что Уоллис до последнего пыталась убедить его выбрать другой путь. Когда он упомянул ее имя, Уоллис, которая слушала, спрятавшись под одеяло на диване в гостиной, вскочила и выбежала из комнаты с криком: «Вы слышали, что он сказал?»
В то же время перед Букингемским дворцом пятьсот чернорубашечников кричали слова поддержки и бросали фашистские приветствия и скандировали: «Мы хотим Эдуарда». Все без толку.
Больше не являясь королем, Эдуард, который теперь носил титул Его Королевское Высочество герцог Виндзорский, ехал мрачной декабрьской ночью к кораблю королевских ВМС, который доставил его через Ла-Манш в Австрию, где семья Ротшильдов предоставила ему свой замок около Вены. Позади он оставил свою страну в состоянии шока, а может, даже и в трауре. «Я знал, что теперь я сам по себе, – написал он в своих мемуарах. – За мной поднимались разводные мосты».
Он правил в течение 325 дней.
Глава седьмаяЛюбовь в холод
Уоллис, конечно, была права. Как она и предсказывала, американку обвинили в отречении, все негодование государства было направлено на чужачку, которая посмела забрать у них златовласого мальчика. Об Уоллис Симпсон везде говорили с насмешкой и пренебрежением: начиная от тронного зала в Букингемском дворце, заканчивая коровниками в Кайрфилли.
Новая королева не могла и не произносила ее имя, и с презрением ссылалась на Уоллис как на «эту женщину». Принцесса Марина отзывалась о ней как об «опасной авантюристке», а королева Норвегии Мод искренне надеялась, что с этой «плохой женщиной» произойдет что-то ужасное, так как она считала, что она загипнотизировала Эдуарда.
Да, так оно и было. Она околдовала его сексом, используя необычные методы, которым она научилась в Шанхае и Пекине. Говорили, что она была экспертом в знаменитом «Сингапурском захвате», французы еще называют это «Захватом Клеопатры». Ходила шутка, что в то время, как другие блудницы подбирали гроши, она подобрала монарха.