Он был ее рабом. Ее секс-рабом. Вот так.
Мемуарист Чипс Ченнон вспоминал, что она с ним разговаривала, будто он был непослушным школьником, и била его по рукам, когда он просил сигареты. Он был прямо как выдрессированный пудель. Эдуард даже становился на колени, чтобы застегнуть ее туфли – в том числе и перед слугами. Вскоре появилась история о дворецком, который зашел в гостиную и увидел Эдуарда на четвереньках, он красил Уоллис ногти на ногах. Он сразу же подал в отставку.
Не забываем, что она еще была отъявленной охотницей за деньгами. «Она, кажется, на самом деле оказалась авантюристкой худшего типа», – заметила ее соотечественница и член парламента от консерваторов Нэнси Астор с едва ли прикрытым презрением. Советник на Даунинг-стрит, сэр Горас Уилсон, «проглотил» словарь синонимов, когда выражал свою ненависть. «Эгоистичная, корыстная, жесткая, расчетливая, амбициозная, коварная и опасная», – написал он в официальном меморандуме. Болдуин просто пожал плечами: «Если бы она была той, кого я называю почтенными проститутками, я бы не возражал». Сэр Горас, однако, еще не все сказал.
Он продолжил: «Все это время ее целью было лишь свить гнездо и спасти свою собственную шкуру. Она стабильно «кормила» [Американский медиаконгломерат Hearst] материалом, который постепенно привел ситуацию к тому, что положение короля стало безвыходным».
Хотя Уоллис была в виртуальном нокауте после такого разгрома, она бы дала отпор этим слухам. Она вместе с герцогом с горечью заключили, что виной кризису была именно американская пресса. Герцог позже сказал американскому послу в Австрии Джорджу Мессерсмиту во время визита в Вену: «Именно из-за американских газет я сегодня здесь».
Не просто охотница за деньгами, но еще и шпионка. Именно так.
То, что Уоллис была потенциальной шпионкой, шантажисткой и сторонницей нацистов, никогда не подвергалось особому сомнению в правящих кругах. Действительно, в тот день, когда Эдуард отрекся от престола, эти мысли только усилились, детективы из Скотланд-Ярда, которые следили за передвижениями миссис Симпсон на юге Франции, предупредили Даунинг-стрит, что она планировала бежать в нацистскую Германию. В написанной от руки записке комиссару столичной полиции от 10 декабря 1936 года, официальное лицо Скотланд-ярда подтвердило, что он приказал двум личным офицерам оставаться с ней в Каннах. Старший офицер осторожно указал, что миссис Симпсон «намеревалась „упорхнуть“» в Германию.
Она была оскорблена местным французским обществом, за ней вели наблюдение 5 французских жандармов и 3 офицера полиции Скотланд-Ярда, а также десятки репортеров и операторов: Уоллис жила в социальном чистилище. Она писала Эдуарду: «Обо мне ходит столько сплетен, даже говорят, что я шпионка, поэтому люди избегают меня, так что пока у меня не будет защиты от вашего имени, я должна оставаться в убежище».
В то время почти никто даже не предполагал, что кризис произошел из-за того, что король был влюблен. К такому заключению в конце концов пришел Уинстон Черчилль, человек, который пострадал больше всех, по крайней мере с политической точки зрения, из-за своей верности королю. Некоторое время спустя он рассуждал над любовной интригой, которая поставила под угрозу престол и судьбу страны, и сказал фрейлине королевы Марии, Мейбелл, графине Эрли, что любовь герцога была одной из величайших в истории:
«Я видел его, когда она уехала на две недели. Он был несчастным – изможденным, подавленным, он не знал, что делать. Потом я увидел его, когда она вернулась на день или два, он был другим человеком – веселым, жизнерадостным, уверенным в себе. Он, безусловно, не может без нее жить».
Возможно, наиболее важный взгляд на королевскую драму, ранее никогда не видел свет. На протяжении всего кризиса после отречения, Герман Роджерс был успокаивающим голосом в самом сердце шторма, он отражал нападки прессы от ворот своей виллы, отвечал на безумные телефонные звонки от короля, Уолтера Монктона и других и успокаивал расшатанные нервы Уоллис. Его поведение завоевало глубокое уважение не только со стороны СМИ, Эдуарда и миссис Симпсон, но и со стороны его соседа в штате Нью-Йорк, президента Рузвельта. В отличие от большинства комментаторов, он прекрасно знал обе стороны, но никогда у него не было соблазна вступать в дебаты.
В неопубликованном до настоящего времени письме своей крестной матери Саре Делано Рузвельт через месяц после отречения, он решительно защищал миссис Симпсон, утверждая, что ничто и никто не мог бы остановить короля от подобных действий. Он ясно дал понять, что Уоллис имела полное право развестись с Эрнестом Симпсоном, даже если бы короля не было в ее жизни. В качестве аргумента он говорит, что роман Симпсона с Мэри Раффрей начался намного раньше, чем предполагали до этого. Он писал:
«Теперь я знаю, что миссис С. всегда стремилась уйти из жизни короля. До самого конца она призывала и умоляла его забыть о ней и остаться на престоле. Я чрезвычайно люблю и восхищаюсь королем, но я знаю, какой он упрямый. Это было сугубо его решение, как он и признался в своем обращении. Ничто и никто не мог изменить его, которое крепко засело в голове короля – если бы миссис Симпсон уехала в Балтимор, король бы последовал за ней.
Я искренне уверен, что его нельзя было контролировать. А что касается развода миссис С., я понимаю, многие думают, что он был основан на сговоре. Я могу только сказать, что ЗНАЮ, что там не было никакого сговора – с королем или без него она бы сделала это, и имела полное на это право. Время, безусловно, расставит все по своим местам.
Вы написали мне откровенно, и я делаю то же самое, потому что чувствую, что это то, чего вы хотите. Все сказанное остается между нами – я больше никому не писал в защиту миссис С».
Однако большинство придерживалось мнения, что хитрая и расчетливая иностранка в некотором роде обманула короля. Каким бы травмирующим и разрушительным ни было поведение герцога, страна очень быстро пришла в себя благодаря королю Георгу VI и королеве Елизавете.
Лорд и леди Лондонберри вели себя как обычно, отправили несколько слащавых писем герцогу Виндзорскому со словами поддержки, но тайно, согласно воспоминаниям их дочери, осуждали его нарушение служебного долга и обвиняли его в «безнадежности». По их мнению, то, что миссис Симпсон увезла его, пойдет всем только на пользу.
Другие пальцы указывали на друзей миссис Симпсон из ее социального круга, обвиняя их в случившемся. В отношении Эмеральд Канард, Чипса Ченнона, леди Асквит и других придворных королевы Уоллис, Нэнси Астор сказала: «Если бы они ее не приняли, король бы осознал, что ему это не сойдет с рук». Некоторые из ее друзей быстро разорвали все связи с отныне изгнанной американкой. Общеизвестный факт: леди Канард отрицала, что когда-либо виделась с ней.
Поэт и сатирик Осберт Ситвел написал стихотворение «Крысиная неделя» о нелояльном, безродном и поверхностном круге людей, который отвернулся от экс-короля и миссис Симпсон после отречения. От их влияния, размышлял Ситвел, «даже Иуде стало тошно». Естественно новой королеве понравилось стихотворение. «Просто блестяще», – написала она Ситвелу, едва маскируя свое презрение к леди Канард и ее кругу. Она сострадала немецкому послу фон Риббентропу, так как он связался с компанией Канард, их поведение давало ему ложное впечатление о британцах. «Можно ли предположить, – размышляла она с принцем Югославии – что он сделал выводы о британском характере и о реакции на события на основе круга ее друзей?»
Но не только фон Риббентроп дал ошибочную оценку королю, но и фашисты в Германии. В лихорадочные часы сразу после отречения ходил слух, что фашистский лидер в Британии Освальд Мосли мог войти в новое правительство короля. Говорили даже, что он составил список министров – фашистское правительство для фашистского короля. Мосли обвинял нынешнее правительство в тактике нападения и в том, что оно осуществило «самый вопиющий акт диктаторства, столкнув Эдуарда с престола».
Его газета Blackshirt защищала Эдуарда под заголовком: «Позвольте королю жениться на женщине, которую он выбрал». Безрезультатно.
«Сожалею, – сказал Мосли на встрече на востоке Лондона после отречения, – что король не счел нужным остаться и вести битву, так как я знаю, что он мог выиграть».
Нацистское правительство было в таком же замешательстве: они были злы и сбиты с толку от того, что «их петух не будет драться» – как выразился Бивербрук. Учитывая его положение и популярность, король мало что делал, чтобы заручиться политической поддержкой. Казалось, что он хотел найти предлог, любой предлог, чтобы избежать своей судьбы. Подруга Гитлера Юнити Митфорд наблюдала, как заявление об отречении зачитывалось с балкона палаты лордов и прокомментировала: «Ах, боже мой, Гитлер будет ужасно расстроен из-за этого. Он хотел, чтобы Эдуард остался на престоле».
Нацистское руководство не было впечатлено. Как едко заметил Йозеф Геббельс: «Он выставил себя на посмешище. Более того, ему не хватило достоинства и вкуса. Это нужно было сделать не так. Тем более если этот кто-то – король».
Фюрер имел полное право быть в замешательстве. Одно приближенное к Болдуину высшее должностное лицо заметило, что, очевидно, фон Риббентроп «пичкал Гитлера идеей, что правительство будет повержено и Эдуард останется на престоле». Риббентроп винил «махинации темной большевистской власти против воли молодого короля». Еще раз он созвал своих сотрудников и сообщил им: «Я доложу все последующие детали в устной форме моему Фюреру».
Что касалось фон Риббентропа, то он верил, что отречение было результатом заговора евреев, масонов и других темных сил внутри британских органов государственной власти. Он сказал Гитлеру, что брак был ложным предлогом, который использовал Болдуин, чтобы вытеснить короля из-за его прогерманских взглядов. Немецкий дипломат Вольфганг фон Путлитц, который был британским шпионом, сказал своему начальнику разведывательной службы: «Мы абсолютно бессильны перед лицом абсурда».