После нескольких недель отдыха, во время которого они постоянно анализировали отречение, герцог начал беспокоится о будущем – как и предполагала Уоллис. Умирающий от скуки, расстроенный и рассерженный на то, как отнеслась к ним его семья, герцог был готов вернуться в Англию и занять какую-нибудь официальную должность, в которой пригодятся его таланты. Его поддержали несколько газет, в частности газета Бивербрука Daily Express, которая начала кампанию, чтобы чета Виндзоров вернулась в Англию. Что касается королевской семьи, то герцогская пара рассматривалась только как пятая колонна, которая будет способствовать интригам и разногласиям, если они когда-нибудь ступят на английскую землю. Новый король чувствовал себя уязвимым и обеспокоенным и сказал об этом премьер-министру. «В конце концов, – утверждал он, – я занял его место».
Тень подозрений, которая преследовала герцогиню с момента ее первого появления в обществе, теперь начала падать и на герцога. До этого момента ее считали шпионкой и сторонницей нацизма, герцога видели лишь как влюбленного щенка, бегающего за своей хозяйкой, а его пронацистские взгляды прощали ему из-за высокого положения. Инцидент в июне 1937 года в Вене во время их длительного медового месяца вызвал тревогу среди дипломатов в Лондоне и Вашингтоне.
Во время их пребывания в отеле Bristol в Вене посол Сэм Грэйси и его жена пригласили их в бразильское дипломатическое представительство. Друг Эдуарда, американский посол Джордж Мессерсмит, его жена и дипломат из итальянского посольства и его жена, говорящая по-английски, также были туда приглашены.
В конце ужина Мессерсмит был вызван конюшим, которого послал австрийский канцлер, доктор Курт фон Шушинг. Ему сообщили, что сошел с рельсов поезд, следовавший из Германии в Италию через Австрию. Внутри пострадавшего запечатанного вагона были патроны для корабельной артиллерии, которые везли на хранение в два итальянских порта, чтобы немецкие корабли, находившиеся на Средиземноморье, могли пополнить запасы. Было ясно, что Германия готовилась к морской войне в не слишком отдаленном будущем, по-видимому, с Францией или Британией.
Раскрытие секретной подготовки Германии к войне, о которой давно подозревали, но не могли доказать, имело последствия для британского размещения ВМС, перевооружения и политики мира. Было важно, чтобы этот вопрос оставался конфиденциальным и чтобы Германия и Италия, которые сблизились с 1936 года, не были осведомлены, что американцы и британцы знали об их секретной перевозке оружия.
Когда Мессерсмит вернулся на ужин, герцог выспрашивал его о сообщении, которое он только что получил. Бесхитростно Мессерсмит открыл герцогу тайну. Он тут же увел итальянского дипломата в сторону и разболтал историю. При первой же возможности дипломат отправился в итальянское посольство и послал телеграмму, которую должным образом перехватили американцы, информируя Рим, что «кота достали из мешка» касательно секретных поставок патронов. Неважно, были ли действия герцога умышленными или наивными, Мессерсмит разозлился сам на себя за то, что был слишком доверчивым и начал подозревать герцога.
Его доклад Государственному департаменту отразил этот факт. Мессерсмит восхищался и уважал герцога во время его изгнания, однако теперь тень сомнения появилась в его оценке характера Эдварда. В течение последующих нескольких лет его опасения и беспокойство о поведении герцога и его сомнительном выборе друзей росли с каждым днем. И в этом он был не одинок.
Глава восьмаяУоллис – королева Гитлера
Именно личность Чарльза Бедо заставила герцога вновь почувствовать себя живым и значимым. Во время пребывания в замке Бедо двое мужчин завязали неожиданную дружбу: играли в гольф днем и пытались решить мировые проблемы вечером за бокалом бренди. В то время как Бедо сколотил свое состояние, изучая практикуемые методы выполнения работы, герцог также вместе со своим младшим братом, герцогом Кентским, всегда испытывал интерес, хоть и случайный, к фабрикам и благосостоянию рабочих.
Герцога интересовало, как рабочие преуспевали в «дивном новом мире» Гитлера. Мог ли Бедо организовать встречу через свои контакты? Бедо беспечно предложил герцогу включить европейские страны и Америку в его маршрут. У него были отличные деловые связи во многих уголках мира. Негласный факт: он считал, что королевское имя совсем не повредит его имени и компаниям.
Он связался с политическим советником Робертом Мерфи из американского посольства и с руководителем трудового фронта в Германии доктором Робертом Леем. Впоследствии герцог встретился в отеле Ritz с адъютантом Гитлера и давним любовником принцессы Стефании Фрицем Видеманом, чтобы заключить сделку.
Тяжелое положение рабочих, однако, было лишь прикрытием. У обоих были другие мотивы: Бедо хотел использовать имя герцога и его авторитет, чтобы восстановить и расширить его корпорацию в Германии, а герцог хотел показать его жене, что значит быть членом королевской семьи. Его конюший Дадли Форвуд всегда утверждал, что причиной визита было «не дать публичное заявление о том, что он поддерживает нацистов. Мы поехали, потому что он хотел, чтобы его любимая жена испытала на себе, что такое государственный визит. Он хотел ей доказать, что он ничего не потерял, отрекшись от престола. А единственным способом сделать такой государственный визит возможным – договориться с Гитлером».
Пока предлагаемый королевский тур готовился в секрете, герцог и герцогиня отправились в Боршодиванку в Венгрии, где Чарльз Бедо арендовал охотничий домик. Герцог был явно заинтригован Бедо, человеком дальновидным и постоянным источником утопических идей. Он даже разработал свою собственную политическую теорию, эквивализм, представлявшуюся ему экономической основой для развития идеального мира, в котором рабочий и управленческий классы и более широкие слои населения могли жить в гармонии. Одним ударом он бы сокрушил капитализм и коммунизм и тем самым принес мир во всем мире. Такую перспективу умеющий убеждать Бедо развернул перед доверчивым герцогом – движение за мир во всем мире, где бы он играл главную роль. Для мужчины, который ищет цель и значимость, эти льстивые слова попали прямо в точку. Сторонники герцога верили, что он еще может сыграть важную общественную роль, так Герман Роджерс написал своему бывшему декану, доктору Пибоди: «Его будущее интересует меня. Он имеет большую потенциальную ценность для любых универсальных – не политических – мировых дел».
Это были не пустые разговоры. Весной в Шато-Канде герцог получил письмо от полковника Оскара Солберта, исполнительного директора Eastman Kodak, который впервые встретил герцога во время его тура по восточному побережью США в 1924 году. В своем письме он предложил герцогу «возглавить и консолидировать многочисленные и разнообразные мирные движения по всей планете… Я не пацифист, как вам известно, но я верю, что больше всего на свете миру нужен мир».
От имени герцога Бедо отправил Солберту обнадеживающий ответ, что он заинтересован возглавить международное мирное движение и «посвятить свое время улучшению жизни масс». Как и Солберт, Бедо привлек исполнительного директора IBM Томаса Д. Уотсона, который согласился проспонсировать предполагаемое турне Виндзоров по США. Уотсон – чьим лозунгом был: «Мир во всем мире через мировую торговлю», – уже встречался с Гитлером, посетил нацистский митинг и принял Орден заслуг германского орла. Немецкое правительство было вторым самым крупным клиентом IBM, а их технология перфокарт[12], согласно спорному утверждению писателя Эдвина Блэка, в конечном счете помогла облегчить нацистский геноцид, что, впрочем, было опровергнуто историком Питером Хейсом.
Были ли Бедо и Уотсон «наивными идеалистами» или циничными коллегами, закрывшими глаза на разворачивающиеся ужасы нацистского режима, а их призывы к миру – всего лишь прикрытием прогерманского сотрудничества? Как утверждает профессор Джонатан Петрополус, есть «веские причины» видеть Бедо как более «зловещую» фигуру: «эта риторика мира и примирения была лицом пронацистских настроений и иногда письма между Виндзорами, Бедо, Солбертом и Уотсоном показывают это мышление».
Естественно, тайное планирование визита в Германию и Америку вызвало возмущение в Букингемском дворце и министерстве иностранных дел, его неожиданное заявление застало всех врасплох. Новый король описал это как «как гром среди ясного неба».
Даже сторонники герцога были обеспокоены: Герман Роджерс считал его визит «несвоевременным», а Черчилль и Бивербрук были против, пресс-барон даже отправился в Париж, чтобы поговорить с герцогом. Он предупредил, что герцог оскорбит всех британцев общением с товарищами Гитлера. Тот был непреклонен.
Это оставило министерство иностранных дел в замешательстве, они не знали, как поступить с экс-королем в этом частном, но официально спонсируемом турне. Личный секретарь короля Алекс Хардинг назвал визиты «публичными проделками в рекламных целях», которые вовсе не пойдут на пользу рабочим. Король считал, что герцог и герцогиня не должны восприниматься как официальные лица в странах, которые они посетят, а также не должны получать приглашения останавливаться в посольствах. Если их намеревались встречать на вокзалах, то это должен был делать младший сотрудник. Британским представителям за рубежом запретили принимать приглашения или устраивать приемы для герцога. Им только разрешили предоставить герцогской паре «ланч на один укус».
Послы утверждали, что холодный прием экс-королю и его супруге в политическом плане является плохой идеей. Британский посол в Вашингтоне сэр Рональд Линдсей хоть и ждал предстоящий визит с «явным ужасом», но считал, что герцогскую пару нужно принять в посольстве.
Его вызвали в Балморал для обсуждений, где он увидел короля, королеву и их советников в состоянии «почти истерическом» перед лицом этих проблем. В своем рассказе Линдсей позже вспоминал, что королевская семья считала, что «герцог ведет себя безобразно, позорит короля и сбрасывает бомбу за бомбой». Они боялись, что он пытался организовать свое возвращение с помощью своих «полунацистских» друзей и советников.