Конечно, немцы видели 12-дневный герцогский визит, который начинался в Берлине, как пропагандистский триумф. Его приезд приветствовало не только нацистское руководство, но и широкая немецкая публика, которая считала герцога современным, прогрессивным, сильным и открытым. Даже его пародийный акцент кокни с оттенком американского казался более приземленным и естественным, нежели пренебрежительный тон, например, министра иностранных дел Энтони Идена. Он оставался интригующей международной знаменитостью, его свадебная суматоха лишь усилила культовую загадку вокруг его личности. Как утверждал историк Гервин Штробль, герцога не видели как предателя своей страны. Отнюдь нет.
В исследовании немецких отношений с британцами в периоды между войнами он отметил: «Когда нацисты имели дело с дураком, который мог быть им полезен, они никогда не могли скрыть элемент презрения в их языке… Но этого нет в описании разговоров герцога в Берлине или в поздних воспоминаниях о его действиях или мнении. Вместо этого в них есть что-то, что встречается в нацистских высказываниях крайне редко: подлинное уважение; испытываемое к равному». В их глазах жестокое обращение народа с этим харизматичным человеком было показателем гнили в самом сердце британской власти, которую они считали некомпетентной, заскорузлой, снобистской и устаревшей.
В глазах герцога это было оскорблением. Самый путешествующий монарх в истории обнаружил, что четверть века его лояльной покорной службы ничего не значили. Когда герцогская пара прибыла на станцию Фридрихштрассе в Берлине утром 11 октября 1937 года, их встретила одинокая фигура третьего секретаря британского посольства. Тот передал им письмо от давнего друга герцога, сэра Джорджа Огилви-Форбса, поверенного в делах посольства, вежливо и с извинением сообщил, что британский посол, сэр Нэвил Хендерсон, покинул Берлин и что Огилви-Форбсу приказано не давать официальных подтверждений их визита.
Радушный прием герцогу и герцогине оказали их нацистские друзья. Были приложены все усилия, чтобы они чувствовали себя как дома, станцию украсили британскими флагами, которые аккуратно чередовались со свастикой. Когда герцог и герцогиня высаживались из поезда толпа кричала «Хайль Эдуард», а духовой оркестр играл свою версию гимна «Боже, храни короля». Их встретил руководитель трудового фронта доктор Роберт Лей, возглавляющий большую и почтительную немецкую делегацию, за ними наблюдала ликующая толпа.
Они покинули станцию с доктором Леем в сопровождении 4 офицеров СС, которые держались за подножку рискуя жизнью, так как Лей летел с головокружительной скоростью по улицам до отеля Kaiserhof, где специально приглашенные нацисты приветствовали герцогскую пару бойкой песней, написанной министром пропаганды Йозефом Геббельсом.
Потом добродушный Лей, который думал, что развлекает их запасом рискованных шуток, помчал на высокой скорости на черном Mercedes-Benz в Каринхалл, загородное имение Германа и Эмми Геринг, где правая рука Гитлера провел им экскурсию по усадьбе. В числе гостей также были их друзья Чарльз и Энн Линдберг, итальянский диктатор Бенито Муссолини и американский президент Герберт Гувер. Кульминацией вечера стала гордость и радость Геринга, набор моделей поездов стоимостью 265 000 долларов, в которой были туннели, мосты, станции и даже миниатюрные модели аэродрома и самолетов. В отличие от своего плебейского сопровождающего, глава Люфтваффе был заинтересован в интеллектуальной беседе, за чашкой чая он и герцог затронули все вопросы от британской парламентарной системы до международных отношений и вопросов труда.
После того, как высокопоставленные гости уехали, фрау Геринг объявила, что Уоллис «хорошо справилась бы на английском престоле». Герцог был настолько уважаем, что ее муж, которого Уоллис описала как «заслуживающего доверия», приказал принцу Кристофу фон Гессенскому прослушивать телефоны герцогской пары – любезность, которую нацистский режим оказывал большинству приезжавших политиков, важным бизнесменам и так называемым гостям Третьего рейха.
Но, как вспоминал герцог, вскоре они начали осознавать, что к ним относились немногим лучше, чем к «трофеям на выставке»: их возили от одного дома к другому, от молодежного лагеря до госпиталей в Штутгарте, Нюрнберге, Мюнхене и Дрездене, камеры ловили каждый их жест.
Во время одного из туров компания поехала в концентрационный лагерь, который, казалось, был заброшенным. «Мы видели это огромное бетонное здание, в котором, как я теперь знаю, находились заключенные», – вспоминал его конюший Дадли Форвуд. «Герцог спросил: «Что это?» Ему ответили: «Здесь хранят холодное мясо». В ужасном смысле это было правдой».
Все это время «одиозный» доктор Лей развлекал их потоком рискованных шуток и хамских комментариев, от него часто пахло алкоголем. Это было вовсе не то, что представлял в своей голове герцог, когда описывал участие в королевском турне своей жене.
Уоллис ненавидела Лея. «Пьяница, конфликтный фанатик, любитель пускать пыль в глаза», – говорила она. Был момент, когда герцог с женой думали, что не вернутся из этого тура живыми доктор Лей так быстро ехал на автомобиле между мероприятиями, что герцог пригрозил воспользоваться другой машиной, если тот не сбавит скорость.
Несмотря на поведение доктора Лея, герцогу нравилось встречаться с людьми, выступать с неподготовленными речами или разговаривать с доброжелателями на языке его детства. Уоллис воссоединилась со своим былым любовником – без гвоздик – на ужине, который он устраивал в ресторане для гурманов Horcher в Берлине, где герцогская пара встретилась с нацистским руководством, включая Генриха Гиммлера, Рудольфа и Ильзу Гесс и Йозефа и Магду Геббельс. Все были под впечатлением от манер и целостности герцога, стиля и шарма герцогини.
Геббельс излил свои чувства:
«Очаровательный, симпатичный парень; открытый, здравомыслящий, осознающий современную жизнь и социальные вопросы… В нем нет ничего от сноба… Как жаль, что он больше не король! С ним был бы возможен союз… Герцог был свергнут, так как в нем было все, что нужно королю, в истинном значении этого слова. Для меня это ясно… Великий человек. Как жаль! Ужасно жаль».
Нацистское руководство, которое имело «безграничное презрение» к британскому вырождающемуся правящему классу, сделало исключение для герцога. Они видели в нем не только того, кто ищет взаимопонимания с Гитлером, но и трезвого защитника Британской империи. Геббельс позже описывал его как «слишком умного, слишком прогрессивного, слишком высоко оценивающего проблемы непривилегированных и слишком прогерманским (чтобы остаться на престоле). Эта трагическая фигура могла бы спасти Европу от гибели».
Рвение нацистского руководства совпадало с искренним энтузиазмом людей, которые следовали за королевской четой, притягательность герцога выходила из национальных границ. После недели общения с простым народом, Уоллис показали «что могло бы быть», когда она и герцог были почетными гостями на гламурном ужине в отеле Grand в Нюрнберге, который устраивал Карл Эдуард, герцог Саксен-Кобург-Готский, куда оставшиеся немецкие аристократы пришли, чтобы выразить свое почтение. К ней обращались «Ваше королевское высочество», ей делали реверансы титулованные и знатные лица. Как написал New York Times в заголовке: «Немецкое общество чествует Виндзоров». Вот что значило быть королевой, хоть и королевой Гитлера.
Если ужин в Нюрнберге стал социальной кульминацией, личная аудиенция с германским лидером в Берхтесгаден 22 октября была политической вершиной их визита. Во время поездки герцог, согласно New York Times, сделал измененное нацистское приветствие. В двух случаях он сделал два полных приветствия: в первый раз в тренировочной школе в Померании, когда караул из элитного отряда Гитлера «Мертвая голова» был созван для осмотра, второй раз, когда он встретил Гитлера в Бергхофе, его резиденции в баварских Альпах. «Я поприветствовал Гитлера, – позже признается он, – но это было солдатское приветствие». После почти часа ожидания их ввели в большую комнату с видом на гору Унтерсберг. Помощник увел герцога, пока Уоллис общалась в большей степени о музыке с Рудольфом Гессом. Музыкой для ушей герцога было то, что все, включая Гитлера, обращались к герцогине «Королевское Высочество».
Между тем, герцог и Фюрер наслаждались 50-минутной беседой. Хоть немецкий язык герцога был на высоте, на встрече присутствовал переводчик Пол Шмидт. Его воспоминания – единственное независимое свидетельство характера их разговора. Позднее он скажет: «В разговоре, с моей точки зрения, не было ничего, что указывало на то, что герцог Виндзорский действительно поддерживал идеологию и практику Третьего рейха, а Гитлер, казалось, предполагал, что он поддерживал. Помимо нескольких благодарных слов за меры, принятые в Германии в сфере социального обеспечения, герцог не обсуждал политические вопросы. Он был откровенен и дружелюбен с Гитлером и проявлял социальное очарование, из-за которого прославился по всему миру».
Сразу по прибытии, Гитлер пригласил их к чаю. Герцогиню заворожила «великая внутренняя сила» немецкого лидера. Она была поражена его длинными тонкими руками как у музыканта, его нездоровой бледностью и его глазами, которые горели «своеобразным огнем», почти как у турецкого диктатора Кемаля Ататюрка, которого они встретили во время круиза на корабле Nahlin. Когда герцогиня столкнулась глазами с его пристальным взглядом, она поняла, что смотрит на маску. Она сделала вывод, что фюрер был мужчиной, который не любил женщин.
Когда Гитлер провожал пару к машине, один из репортеров заметил: «Герцогиня была явно впечатлена личностью фюрера, и он, по всей видимости, показал, что они быстро стали друзьями, ласково с ней попрощавшись. Гитлер долго с ними прощался, а потом сделал нацистское приветствие, на которое герцог ответил».
После того, как гости уехали, Гитлер сказал своему переводчику: «Из герцогини вышла бы хорошая королева». На следующей встрече Гитлера с принцессой Стефанией фон Гогенлоэ, она спросила его о герцогине. На этот раз ответ был уклончивым. «Ну, я должен сказать, она вела себя как леди», – сказал он.