Георг VI и премьер-министр Чемберлен даже обсудили, на каком языке герцог Кентский будет разговаривать с королем, когда встретит его во Флоренции. Кроме того, Георг VI утверждал, что его брат должен пригласить принца Филиппа в Британию, тогда его можно будет использовать как посланника, который передаст Гитлеру, что Британия всерьез была намерена объявить о войне, если он попытается захватить Польшу – следующую цель в его списке стран.
Премьер-министр и министр иностранных дел, лорд Галифакс, были не согласны с королем. Они считали, что ситуация для ведения переговоров слишком сложная, и с ней не справится любитель, хоть и с благими намерениями, но не профессиональный дипломат.
Хотя король, согласно его биографу Джону Уилер-Беннетту, не давил на советников, совершенно ясно, что он «вышел из-под контроля», бросив вызов своему премьер-министру и министру иностранных дел, и дал наставления своему младшему брату начать деликатные переговоры с итальянским королем, а также с его немецким кузеном, принцем Филиппом. Это показатель того, как сильно король чувствовал возможность повлиять на ход событий, раз решил выйти за пределы конституционной компетенции, которая гласит «советоваться, поощрять и предупреждать» правительство. Как утверждал историк Том МакДоннелл: «Георга VI преследовали воспоминания о Первой мировой войне, и он был активным сторонником политики умиротворения Чемберлена. Несколько раз он предлагал обратиться к самому Гитлеру, разделяя идею своего брата, герцога Виндзорского о том, что короли и принцы все еще имели важную роль в дипломатии, будто с 1914 года с картой Европы ничего не случилось, когда континент был территорией королевских братьев».
В конце войны принц Филипп предложил свое мнение насчет этих неофициальных королевских обсуждений. Он вспоминал, что герцог Кентский предупреждал его, что Британия будет рассматривать вторжение в Польшу, как повод для объявления войны, и что Германия не должна питать никаких иллюзий по поводу возможных последствий. Кроме того, герцог указал, что министр иностранных дел фон Риббентроп был «вечным оскорблением» для Британии и что конфликт всегда будет неизбежным до тех пор, пока бывший торговец вином занимает свою должность.
Как заметил профессор Петропулос: «Монарху нужна была смелость, чтобы обойти установленные дипломатические и политические процедуры и обсуждать с Германией, какие действия ускорят войну. В соответствии с установленными практиками британской конституционной монархии, это не входило в компетенцию королевской семьи».
После переговоров с герцогом Кентским во время свадьбы в Италии принц Филипп вернулся в Германию для доклада Гитлеру. Фюрер не был особо заинтересован слушать немецкого представителя королевской семьи, поэтому он получил аудиенцию только в августе.
К тому времени события развивались полным ходом. Гитлер отбросил в сторону все предостережения герцога Кентского, а потом показал принцу Филиппу, почему его больше не интересовало, что думают британцы. Когда он стоял в комнате, фюрер ответил на звонок фон Риббентропа, который тогда был в Москве. Именно в тот момент, когда принц Филипп говорил о предупреждении Букингемского дворца, Германия и Россия подписывали печально известный пакт о не нападении Молотова-Риббентропа. И Гитлер, и фон Риббентроп считали, что Британия была слишком «упаднической» для боя. Они оказались не правы: Европа вступила в войну спустя месяц после того, как Германия вторглась в Польшу.
Так же, как Гитлер проигнорировал предупреждение Букингемского дворца, он проигнорировал срочную телеграмму от герцога Виндзорского 29 августа, призывающего к политике сдерживания. По крайней мере, он был любезным и ответил, что «если наступит война», в этом будет виновата Англия. Подобное сообщение герцог отправил и королю Италии Виктору Эммануилу, и получил более примирительный ответ, король убеждал его, что сделает все возможное, чтобы предотвратить конфликт. Как заметил его конюший Дадли Форвуд: «Думаю, что он рассчитывал, что его мудрый совет переубедит фюрера от конфронтации с Англией». То же самое можно было сказать о его брате Георге VI, который в упорной борьбе за мир был готов спровоцировать конституционный кризис, превысив свои полномочия и бросив вызов своим министрам. Где-нибудь в параллельной вселенной, если бы Георг VI и герцог Виндзорский достигли согласия, король мог использовать своего брата, чтобы повлиять на ход войны.
Даже если герцог Виндзорский считал, согласно Форвуду, что как отрекшийся король, он имел совсем маленькое влияние на мировую арену, у него была несомненная харизма, которой не было у его брата. Несмотря на свой нынешний статус, он оставался талисманом мира, живой иконой, которая могла изменить ход событий. Он получил огромную отдачу от публики спустя несколько недель после объявления войны.
Дикая волна слухов распространилась по всему рейху в начале октября 1939 года, говорили, что Георг VI отрекся и что на престоле вновь сидел герцог Виндзорский, который призывал к прекращению войны. Министр пропаганды Йозеф Геббельс отметил, что работа в магазинах, на заводах и в офисах, включая некоторые правительственные министерства, была приостановлена спонтанными празднованиями. «Совершенно незнакомые люди обнимали друг друга на улицах, когда рассказывали друг другу новости».
Это была ложная надежда, но она стала напоминанием о харизматичной привлекательности экс-короля. Хоть его роль была уже не такой как раньше, он был важной фигурой для будущего Европы, но он и предположить не мог, каким образом это произойдет.
Глава девятаяИгра престолов
Когда война 3 сентября 1939 года была объявлена, шансы, что внутри враждующего дома Виндзоров настанет мир, резко возросли. Герцог Виндзорский, возможно, самый знаменитый британский гражданин на мировой арене, хотел помочь в этот час нужды стране, которой он когда-то правил. Он связался с Уолтером Монктоном в Лондоне и предложил помогать своему брату в любом деле, которое он счел бы целесообразным.
Ему на ум, наверное, приходила мысль, что учитывая международную любовь к нему и хорошие связи, особенно в Германии, он мог бы стать посланником мира или, по меньшей мере, узнаваемым вещателем, чьи слова могли бы повлиять на слушающих жителей Европы. Несомненно он был ценным ресурсом, который правящий класс мог эффективно и изобретательно использовать, когда Британия нуждалась в любой помощи, которую она только могла получить. По крайней мере, ветерана Первой мировой войны можно было простить за допущение, что вернувшись на родину, он мог помочь сплотить войска.
Но не будем выдавать желаемое за действительное. Вместо перемирия королевская семья затаилась в бункере Букингемского дворца и приготовилась к изнурительной войне с одним из собственных членов семьи. Герцог и герцогиня жили на вилле на юге Франции, а когда начались боевые действия, их проинформировали, что они могут вернуться в Британию, только если герцог займет должность заместителя регионального комиссара сэра Уиндхэма Портала в Уэльсе или офицера связи Британской военной миссии № 1, основанной во Франции под командованием генерал-майора Говарда-Вайса. Обе должности ни по титулу, ни по значению ему не подходили.
Правительство предложило перевезти их на самолете домой, но так как у герцогини был патологический страх перед полетами (когда она жила с первым мужем, военно-морским летчиком, она видела многочисленные крушения самолетов), поэтому они решили вернуться на корабле. Герцог предложил британскому посольству в Париже, чтобы их забрал эсминец. Такой эгоцентризм во время войны ошеломил лояльного Фрути Меткалфа, который обвинил их в том, что они вели себя как два избалованных ребенка: «Женщин и детей убивали, а ВЫ говорите о вашей ГОРДОСТИ».
После этой перебранки герцогская пара вместе с успокоившимся Меткалфом отправилась в Шербур, где их ждал эсминец королевских ВМС Kelly под руководством друга герцога, лорда Луиса Маунтбеттена. Они прибыли в Портсмут в тайне, на причале их встретила леди Александра Меткалф и их адвокат Уолтер Монктон.
По своей собственной инициативе Уинстон Черчилль, ныне первый лорд адмиралтейства, приказал музыкантам Королевской морской пехоты сыграть национальный гимн, когда чета ступит на британскую землю впервые за последние три года. Однако оркестр сыграл не полную версию – полная версия, как печально сообщил герцог своей жене, предназначалась только для монарха. Что касается королевской семьи, они полностью проигнорировали их приезд, королева отправила сообщение герцогине Виндзорской, где сообщила, что не может ее встретить. «Будто его вовсе не существовало», – отметила леди Меткалф в своем дневнике.
Так как Букингемский дворец ясно дал понять, что не будет предоставлять транспорт или жилье для Виндзоров, Меткалфы предоставили свое загородное жилье и лондонскую резиденцию в их пользование. Следующие несколько недель герцог встречался с министрами и военным руководством, а также возобновлял старые контакты.
Во время своего пребывания они обедали с леди Коулфакс, дипломатом и писателем Гарольдом Николсоном и писателем Гербертом Уэллсом. Когда они ушли из дома Николсон сказал Уэллсу: «Признай, что у этого мужчины есть шарм». «Гламур», – сказал Уэллс, как бы указывая на человеческий потенциал, который можно было бы использовать. Толпа с энтузиазмом окружала его или его машину, когда его замечали в Лондоне, а опросы показывали, что явное большинство – более 60 процентов – поддерживало его возвращение из изгнания вместе с герцогиней. Даже премьер-министр Чемберлен поддерживал эту идею. Но не король и его семья, которая видела его притягательность как угрозу новому установившемуся порядку.
Королева, как всегда защищала своего мужа и написала принцу Павлу Югославскому в начале октября: «Что за паршивая овца в семье! Я думаю, он наконец понял, что здесь нет места для него – большинство людей не прощают быстро то, что он сделал со страной, и они НЕНАВИДЯТ ее!»