Если герцог и герцогиня думали, что Лиссабон – город шпионов, беженцев и двойных агентов, – больше походил на безопасное убежище, нежели Мадрид, их ждало разочарование. Приветствие, которое они получили, по крайней мере, от британского правительства, было совсем не тем, чего они ожидали. Когда они приехали в Лиссабон 3 июля, герцога ждала телеграмма от Черчилля. Его надежда, что премьер-министр выполнит его требования быстро испарились.
В телеграмме, которая последовала за ними из Мадрида в Лиссабон, было написано:
«Ваше Королевское Высочество взяло на себя действующее военное звание и отказ подчиняться приказам компетентных военных властей повлечет серьезные проблемы. Я надеюсь, не придется отдавать такие приказы. Я самым решительным образом призываю к немедленному соблюдению пожеланий правительства».
Сжатое сообщение отфильтровало все те нелестные вещи, которые обсуждались во дворце и на Даунинг-стрит. Было недостаточно обвинить его в дезертирстве. В оригинальной версии Черчилль язвительно спросил об обстоятельствах, из-за которых он уехал из Парижа на юг Франции, подразумевая то, что он действовал без соответствующих военных приказов.
Для человека, который по его мнению, преданно служил своей стране всю свою сознательную жизнь, это было как пощечина, особенно из-за того, что оно было подписано человеком, которого он видел как союзника, друга и советника. Импульсивный герцог подготовил яростный ответ, отказавшись от военного ранга. Уоллис остановила его, хотя позже он с горечью написал премьер-министру о его «диктаторских методах».
Этот эпизод ознаменовал кардинальное изменение в отношениях между двумя мужчинами. Как заметил биограф Черчилля, Рой Дженкинс: «Этот обмен письмами, возможно, стал концом романтической привязанности Черчилля к герцогу и веры герцога, что он может получать полную поддержку Черчилля, как это было в декабре 1936 года». Позже, как вспоминает врач Черчилля, лорд Моран, каждый раз, когда ему сообщали, что герцог Виндзорский просил о встрече, премьер-министр «вздыхал перед тем, как назначить день и время встречи».
Разъяренный герцог чувствовал, что попал в осаду, и внезапно решил, что будет общаться с британским посольством в Лиссабоне только посредством курьера, так как боялся, что если пойдет в здание посольства, то его арестуют. Отсутствие доверия было взаимным: посольство держало у себя паспорта герцога и герцогини для их надежности – и чтобы не дать им улететь из страны.
После всех упреков Черчилль, с согласия короля, пришел к решению, что делать с экс-королем во время войны. Как он радостно сказал лорду Бивербруку, герцога нужно было назначить губернатором и главнокомандующим Багамских островов. Диктуя телеграмму Эдуарду, он сказал Бивербруку: «Это хорошее предложение, Макс. Примет ли он его?»
«Конечно, примет, – сказал Бивербрук, – и оно станет для него большим облегчением».
«Не таким большим, как для его брата», – ответил Уинстон.
Архипелаг, состоящий из 700 тропических островов, был одним из самых отдаленных и незначительных мест британской империи, зато он мог держать герцога подальше от Британии, но в то же время занять его полезным делом.
В черновой телеграмме премьер-министру доминионов, лорду Кэлдкоту, госсекретарь по делам доминионов возомнил себя самим Черчиллем и прямо изложил причину такого решения – по существу, герцога считали предателем:
«Деятельность герцога Виндзорского на континенте за последние месяцы вызвала у Его Величества и у меня сильную тревогу, так как хорошо известно, что его наклонности имеют пронацистский характер, и он может стать центром интриг. Мы рассматриваем как реальную опасность его свободное передвижение по континенту. Даже если бы он был готов вернуться с эту страну, его присутствие было бы постыдным как для Его Величества, так и для правительства.
Хотя в конечном итоге сообщение было переделано Черчиллем, оно показывает враждебность и подозрения, которые чувствовал правящий класс по отношению к экс-королю. Несмотря на очевидный энтузиазм Черчилля, интересное назначение было классическим компромиссом, который никого не устраивал. Лео Эмери из Консервативной партии заявил, что это «довольно абсурдное назначение, которое скорее всего раскритикуют».
Он оказался прав. Королева написала министру колоний Великобритании, лорду Ллойду, что «жители островов, которые привыкли уважать представителя короля» попадут в «тяжелую» ситуацию. Герцогиню, пренебрежительно заметила она, «считают низшей из низших». Она не одна так думала, герцог Кентский видел назначение как возможность предотвратить неприятности, которые может доставить экс-король и сказал принцу Югославии Павлу, что «мой брат постыдно себя вел».
4 июля безрадостные вести были переданы герцогу и герцогине не их другом послом Сели, который теперь был лишь тенью человека, которым он когда-то был, а британским дипломатом Дэвидом Эклсом. Он приехал в большую виллу около города Кашкайш на побережье Лиссабонского региона, где они остановились в качестве гостей у банкира, доктора Рикардо Эспириту Санто Сильвы. Он был бизнесменом с хорошими связями, сторонником Салазара, который недавно встречал герцога Кентского, и который также был другом немецкого посла в Португалии барона фон Гойнингена-Гюне.
Эклс, как и многие из правящего класса, неодобрительно относился к герцогской паре, считая герцога «язвой в общественной жизни», что привело к драматическому коллапсу Франции. «Я не доверяю герцогу Виндзорскому, – написал он своей жене Сибил. – Я буду наблюдать за ним за завтраком, обедом и ужином».
При более близком знакомстве его мнение не улучшилось, позже он назвал герцога «симпатичным предателем» и видел герцогиню как «бедное создание… потрепанную боевую лошадь с нимбом на голове». Но спустя некоторое время Эклс несколько смягчился и позволил себе в какой-то степени соблазниться очарованием пары.
Пока герцог и герцогиня обдумывали предложение Черчилля – Эклс рекомендовал принять его в целях безопасности – это значило, что независимо от их решения они останутся в Португалии на ближайшее время, пока не смогут получить подходящие места на пассажирском корабле. Герцог принял предложение в тот же день, угрюмо телеграфируя Черчиллю: «Я уверен, вы сделали лучшее для меня в сложных обстоятельствах».
Настоящие чувства пары выпало выразить жене нового губернатора. Она считала это «жалкой ничтожной работой в жутком захолустье», социальным эквивалентом изгнания Наполеона на остров Святой Елены.
Единственным утешением было то, что премьер-министр разрешил им самим заняться организацией поездки. Это была фатальная ошибка. Герцогская пара планировала отправиться в Нью-Йорк 1 августа на лайнере Excalibur на шоппинг на несколько дней и отдых перед тем, как отправиться на Багамы.
Но им не удалось сбежать с континента так просто. Последующие несколько недель они были в центре нацистских интриг, которые вынудили их вернуться обратно в Испанию под немецкую сферу влияния. Как выяснила Германия, португальцы были не такими охотными сообщниками как фашисты Франко. Для начала человек, отвечающий за безопасность герцога и герцогини Виндзорских был хорошо знаком бывшему королю. Капитан Агостинью Лоуренсу, глава португальской секретной полиции, воевал во Франции на стороне Британии во время Первой мировой войны, но что самое важное, он был назначен командором Королевского Викторианского ордена за личные услуги тогда еще принцу Уэльскому, когда он приехал с визитом в Лиссабон в апреле 1931 года.
Защитить королевскую пару было делом профессиональной чести. Как утверждает профессор Дуглас Уилер, знаток современной португальской истории:
Лоуренсу знал все, что происходит в Лиссабоне, так как его люди брали взятки у обеих сторон. Он бы никогда не позволил случиться чему-нибудь с герцогом и герцогиней, так как ответственность за это пала бы на него. Хоть Салазар боялся планов Германии и возможности захвата, они бы не позволили похищения важной личности их ближайшего европейского союзника.
В качестве дополнительной меры предосторожности, о которой герцог и герцогиня в то время не знали, британские официальные лица пресекали любые новости о королевской паре в местных и международных СМИ. Пресс-атташе посла Хоара, Том Бернс, был отправлен из Мадрида в Лиссабон, чтобы усилить пропаганду и использовать политические и медиа-контакты для отражения дезинформации со стороны гитлеровской коалиции. Доступ герцога к местным СМИ контролировался союзниками и был весьма ограничен, как было и в Мадриде, чтобы ничего сказанное в частном порядке королевской парой Германия не могла использовать.
Помимо неведения в СМИ, за герцогской парой тщательно следили: например, британский журналист Джози Шерклифф, корреспондент Times, которая служила военным агентом, была задействована в слежке за каждым их шагом. Помимо прочих, к ней присоединились Том Бернс и молодой офицер разведки Ян Флеминг, который бродил по казино в Эшториле, поджидая, когда герцог совершит свое обычное появление. Казино – «пристанище шпионов и многих других темных личностей» – стало вдохновением для его будущих книг о Джеймсе Бонде.
Прямо как в кадре «Казино Рояля», когда Бернс играл в рулетку, голос позади сказал: «Десять тысяч на черную». Сомнений не было – это был голос герцога, который остался за игральными столами до четырех утра.
Пока Эдуард играл в рулетку, немцы с помощью Франко и некоторых испанских политиков и дипломатов хлопотали над тем, чтобы убедить герцога и герцогиню обналичить их фишки и отправиться обратно в Испанию. Даже публичное заявление 9 июля о том, что герцог принял пост губернатора Багамских островов не смог усмирить немецкий энтузиазм.
Если уж на то пошло, доклады, полученные фон Риббентропом от своих послов о герцоге, придали ему больше надежды и энтузиазма о том, чтобы вернуть его в Испанию.
10 июля, на следующий день после объявления о назначении герцога, посол Гойнинген-Гюне сообщил, что Эдуард намеревался отложить поездку на Багамы, по крайней мере, до августа.