Но Вайсман прощупывал не только влиятельных американцев, но и потенциально доброжелательных немцев. В ноябре у него была предварительная встреча с бывшей соседкой герцогини и партнером герцога по гольфу, принцессой Стефанией фон Гогенлоэ и ее любовником, капитаном Фрицем Видеманом, который помог отменить герцогский визит в Германию в 1937 году. Бывший адъютант Гитлера из Сан-Франциско теперь был консулом нацистов на западном побережье, стоял во главе обширной шпионской сети, ему была поручена важная пропагандистская работа в разжигании изоляционизма в попытке сохранить Америку нейтральной, вне войны.
После тайных консультаций с послом, лордом Лотианом, и главой секретной службы, сэром Уильямом Стивенсоном – известным под кодовым именем «Бесстрашный» – Вайсман встретился с любовниками в отеле Mark Hopkins в Сан-Франциско 26 ноября. ФБР, которое разместило Видемана, Вайсмана и принцессу Стефанию под круглосуточное наблюдение, прослушивало разговор. Записи по существу были обсуждением возможных мирных переговоров между Британией, Германией и США.
Первоначально Вайсман обнародовал свою позицию, заявив, что он был представителем британской политической группы во главе с лордом Галифаксом. Он дал понять, что любое соглашение должно быть заключено с Германией «свободной от Гитлера», так как Гитлер был не тем человеком, кому они могли доверять. Двое немцев соглашались и предлагали возврат к монархии или отдать управление Гиммлеру. Видеман предупредил Вайсмана, что Гитлер был нестабилен и что у него было раздвоение личности, временами он считал, что он более великий, чем Наполеон. Хотя немецкий лидер намеревался захватить Британию, принцесса Стефания предложила поехать в Берлин для того, чтобы донести мирное предложение до Гитлера и фон Риббентропа. Она была уверена, что сможет убедить Гитлера, что продолжая войну с Британией, он бы продолжал биться головой о каменную стену.
Когда глава ФБР Дж. Эдгар Гувер доложил об итогах встречи президенту, Рузвельт был в ярости и потребовал, чтобы принцессу Стефанию, которую он считал шпионкой, немедленно депортировали. Он проявил личный интерес к ее делу и назвал ее «подружкой» генерального прокурора Роберта Хоуота Джексона после того, как он не нашел законных оснований выдворить ее из страны.
Как заметил Джексон: «Я не мог сказать, что ее деятельность приравнивалась к шпионажу. Не было совершенно очевидно, что между сэром Уильямом Вайсманом и Фрицем Видеманом не было каких-либо переговоров, в которых она была посредником».
К настоящему моменту поезд с мирными переговорами уже тронулся с места. Вайсман должен был признать, что ни Рузвельт, ни Галифакс особе не хотели продолжать секретный процесс. Когда лорд Лотиан, в сущности призрак в этой машине за мир, умер от болезни почек 12 декабря 1940 года, это закрыло любую вероятность мирной инициативы. Как только Черчилль назначил Галифакса преемником Лотиана, дверь закрылась по-настоящему.
Один человек, однако, не услышал, как эта дверь захлопнулась. Даже после смерти Лотиана герцог Виндзорский, который казалось, лишь играл роль группы поддержки в запутанной ситуации Вайсмана, продолжал верить в стратегию Вайсмана, а именно в мирное урегулирование конфликта с помощью переговоров при посредничестве американцев. На пути к этой цели губернатор колонии взял на себя немало личных рисков, которые еще больше подпитывали подозрения, которые падали на него и его жену со стороны американцев и британцев.
Неудивительно, что мирный договор стоял на втором месте их личных потребностей. На публике пара была воплощением преданных лидеров: герцогиня с головой погрузилась в работу местного Красного Креста, а герцог пытался найти общий язык с местными политиками для выполнения некоторых столь необходимых реформ. Однако наедине они отчаянно желали сбежать из этого мрачного климата и удушающей компании.
По мере того, как вялотекущие дни превращались в бесконечные недели, пришло осознание, что он провел всю свою жизнь как экзотическая птица в клетке. Отрекшись от престола, он лишь поменял одну клетку на другую. Он пытался забыться с помощью алкоголя, но герцогиня осадила его и не разрешала выпивать первый коктейль до 7 часов вечера.
Герцогиня рассказала о своих расстройствах в интервью американскому журналисту, в котором подчеркнула, что они хотели выполнять свои обязанности, но не в этой тропической глуши. Она жаловалась: «В Нассау не было возможности для его таланта, его вдохновения, его долгой подготовки. Я всего лишь женщина, но я его жена, и я не верю, что в Нассау он служит Империи в той степени, в какой мог бы».
Ее слова не снискали поддержки светского общества Нассау, но ей было все равно. Дела ухудшала ноющая зубная боль, которая, казалась, усиливалась с каждым днем.
Это было незадолго до того, как королевские пленники начали планировать свой большой побег, мечтая поплыть в США или провести время на герцогском ранчо в Альберте в Канаде. Эти стремления вызвали бешенство в Лондоне и Вашингтоне, министерство по делам колоний считало, что им еще слишком рано покидать свой пост, а Белый дом беспокоился, что герцог только посодействует изоляционизму в стране, правой группе, состоящей в основном из республиканцев и римских католиков, которые видели герцога как талисман. Существовало мнение, что любая встреча президента-демократа и экс-короля перед выборами будет использована немецкой пропагандистской машиной.
Пока телеграммы передавались между Вашингтоном и Лондоном по этому вопросу, в октябре по немецкому радио, с вещанием на английском языке, объявили, что герцог может сыграть роль в возможных мирных переговорах в Европе во главе с президентом Рузвельтом. Британские официальные лица схватили это как пример вредоносных спекуляций, которые будут распространены, если герцог посетит Белый дом.
Месяц спустя Рузвельт выиграл третий президентский срок и посчитал, что настало время встретиться с легендарной парой. На личностном уровне он был заинтригован встретиться с мужчиной и женщиной и их романтической историей, тем более что его соседи в Гайд-парке Герман и Кэтрин Роджерс были вовлечены в эту драму. Проницательный политик видел многочисленные доклады на своем столе, не только от Дж. Эдгара Гувера, но и от других дипломатов, которые говорили о прогерманских настроениях, исходящих от неосмотрительного герцога.
Президент назначил встречу на декабрь, когда он должен был провести неделю на борту USS Tuscaloosa, производя осмотр потенциальных военно-морских баз в Карибском бассейне в рамках соглашений с Британией, в результате чего они получат 50 эсминцев в обмен на право аренды воздушных и морских баз на территории британских колоний. Он сообщил лорду Лотиану о своем желании, чтобы герцог присоединился к нему, когда его корабль войдет в багамские воды. Это было бы сочетанием государственных дел и возможности для самого президента оценить королевского губернатора.
Англичане хотели сорвать эту встречу любой ценой. Когда состояние герцогини ухудшилось настолько, что ей нужен был зубной специалист из Майами, министерство по делам колоний дало им разрешение поехать туда, так как эти даты совпали с запланированным осмотром военно-морских баз Рузвельтом.
Как назло, регулярный пассажирский паром в Майами вышел из эксплуатации, и Виндзорам разрешили отправиться в путь на борту Southern Cross, яхты за 2 миллиона долларов, владельцем которой был Аксель Веннер-Грен, тот самый предприниматель, которого британцы пытались держать подальше от Виндзоров. Как услужливо написали в Daily Mirror: «Друг Геринга и Виндзоры». Когда они прибыли в Майами, королевскую чету встречали 12 000 любопытных зевак, 8000 человек стояли вдоль улицы, ведущей к больнице Святого Франциска, где герцогине должны были провести операцию. Это было почти как в старые добрые времена.
Даже местный британский консул Джеймс Марджорибанкс не смог найти ничего для жалоб министерству иностранных дел и доложил: «Британские акции взлетели в цене с приходом в Майами бывшего монарха. Поездка была успешной с любой точки зрения».
12 декабря пока герцогиня шла на поправку. Рузвельт пригласил герцога на борт Tuscaloosa, направляющегося на остров Эльютера. К тому времени герцог раскрыл продуманную Британией схему держать их двоих подальше друг от друга.
Он был рад принять приглашение и полетел на остров на следующий день на американском гидросамолете, чтобы встретиться с президентом, помощником в Белом доме Гарри Хопкинсом и различными американскими военно-морскими офицерами для обсуждения использования нескольких Багамских островов в качестве американских военно-морских баз.
Это была веселая двухчасовая трапеза, разговор был в большей степени сконцентрирован на рыболовной поездке тем утром, когда Хопкинс поймал морского окуня в три фута, рекорд за эту поездке. Но была и серьезная цель. На борту судна несколькими днями ранее президент получил длинное и красноречивое письмо от Черчилля, который просил помощи у Америки, просьба, которая привела к закону о ленд-лизе[19].
Во время обсуждений герцог, который уже говорил о нескольких потенциальных участках островов на предыдущей встрече с американским адмиралом, пообещал сделать все возможное в качестве губернатора, чтобы способствовать любому американскому запросу на использование Багамских островов для военных кораблей. Как позднее вспоминал президент, ближайшей к теме войны был момент, когда он похвалил великое мужество и боевой дух британского народа, Рузвельт был готов в любой момент остановить резкую обличительную речь герцога.
Герцог полетел обратно в Майами с радостью, чувствуя, что на этот раз его мнение и действия имели значение, что он хоть немного мог изменить мир. Он вернулся к герцогине, и их друг Веннер-Грен отвез их обратно в Нассау на борту Southern Cross, компания ненадолго посетила Западные Багамы.
Президент был соответствующим образом впечатлен бывшим монархом – но не его друзьями. На последующем собрании в Британии его друг Гарри Хопкинс сказал Черчиллю и другим о той встрече. Как вспоминал личный секретарь Черчилля, Джок Колвилль: