К тому времени Виндзорский файл находился в офисе бригадира Беттса, в ожидании секретной передачи в Лондон. Копия микрофильма хранилась на другой стороне Атлантики, ее было труднее забрать. Сначала британские попытки тихо извлечь копию микрофильма из Госдепартамента в Вашингтоне шли гладко. Во время встречи для обсуждения инаугурации ООН в Сан-Франциско, лорд Галифакс отвел госсекретаря Эдварда Р. Стеттиниуса в сторону и убедил его в необходимости свести количество копий файла фон Леша к абсолютному минимуму. Позднее два дипломата сошлись на том, что «их правительства не будут делать дополнительных копий или раскрывать информацию о деятельности в Испании члена королевской семьи».
После устного соглашения последовала сверхсекретная записка, отправленная Госдепартаменту поверенным в делах британского посольства Джоном Бальфуром. Его записка была отправлена 6 августа 1945 года, спустя всего несколько дней после того, как историк Рохан Батлер указал на «любопытные» заявления герцога и когда Блант и Морсхед были в Германии. Быстрый ответ, обычно медлительного Министерства иностранных дел, был признаком того, насколько серьезно воспринимался этот вопрос.
Эти документы не имеют никакого отношения к общей истории войны или военным преступлениям, которые правительство Его Величества принимают за темы, для которых немецкие архивы должны быть использованы в первую очередь. С другой стороны, учитывая вовлеченные личности и тип немецких и испанских интриг, документы явно будут иметь наивысшую пропагандистскую ценность.
Учитывая энтузиазм внутри МИД, с которым впервые встретили инкриминирующие заявления, сделанные, среди прочих Франко и Молотовым, записка Бальфура была несколько лукавой. Позже он попросил, чтобы Госдепартамент наложил особые ограничения на файл.
Всего две недели спустя 20 августа 1945 года британцы отправили очередную записку, в которой формально просили Госдепартамент уничтожить Виндзорский файл или передать его британскому правительству на «хранение». Они еще раз подчеркнули: «Мы будем благодарны, если эти документы не будут иметь никакого отношения к военным преступлениям или к общей истории войны».
В течение нескольких недель британцы меняли свою политику, от публикации и пропаганды до уничтожения этих документов, за которых правительству было стыдно. Их резкая перемена сразу же сказалась на их сотрудничестве с военным трибуналом, британцы осознали, что предоставлением другим державам полного доступа к файлам приведет к тому, что они станут общественным достоянием.
В том же августовском меморандуме британцы ловко обозначили свою официальную позицию. Чтобы избежать резких замечаний в сторону французов и русских, британцы были готовы разрешить право на осмотр, но при условии, что каждое из четырех правительств должно оставлять право удерживать документы, которые они нашли сами без других союзников. Например – здесь последствия неловкости из-за Виндзорского файла хорошо видны – по отношению к своим собственным предателям.
Записка заканчивалась фразой, которая аккуратно поместила Виндзорский файл – или любые другие ненайденные королевские документы – под покрывало истории. «Правительство Его Величества также рассмотрело вопрос о публикации немецких политических документов, но они придерживаются мнения, что формулирование политики следует отложить до полного представления о содержании всех документов, которыми владеют Союзники».
Учитывая тот факт, что в одной только американской зоне влияния было примерно 1200 тонн немецких документов, большинство из которых были не переведенными и не просмотренными, Виндзорский вопрос, казалось, был хорошо спрятан под горой нацистских бумаг.
На этом дело могло закончиться, но не для одного техасца. В конце войны Дэвид Харрис, раздражительный и несколько болтливый профессор истории из Стэнфордского университета, работал в Берлине на Госдепартамент в качестве помощника начальника в отделе по вопросам Центральной Европы.
Будучи выдающимся специалистом по современной европейской истории, его попросили просмотреть секретные британские записки, касающиеся Виндзорского файла. Ему дали понять, что Госдепартамент принял позицию Британии и что задача Харриса заключалась в том, чтобы просто подготовить ответ-соглашение для печати. Со своим небольшим ростом и в очках Харрис стал Давидом, который бросил вызов правительственному Голиафу. Описанный коллегами как человек с «тихим и подлинным мужеством», Харрис, тогда ему было 45 лет, даже слышать об этом не хотел, он был против уничтожения исторических документов по моральным и правовым соображениям. Позднее он вспоминал, что одной из его первых обязанностей было поговорить с юридическим советником и «положить конец» сделке насчет файла.
27 августа он отправил записку своему непосредственному начальнику, Джону Хикерсону, выступив против позиции британского правительства. Он не только оспаривал утверждение, что у Виндзорского файла не было исторической ценности, его оценка как специалиста по современной европейской истории заключалась в том, что это была «важная глава в немецких и испанских манипуляциях по отношению к мирным переговорам с Соединенным Королевством в 1940 году».
Он продолжил:
«Британскому правительству несомненно неприятно, что герцог Виндзорский был объектом немецких и испанских интриг и что не такая уж неизвестная неосторожность герцога отображается в документах, но тем не менее, по моему мнению, документы являются существенной частью дипломатических сведений 1940 года. Я считаю, что моральная ответственность лежит на правительстве, чтобы сохранить все записи, которые находятся в их распоряжении, обязательство, которое имеет приоритет над волнением о репутации герцога Виндзорского».
Его наиболее весомый аргумент был законным, он ссылался на устав США, который не позволяет представителям правительства уничтожать официальные документы без публичного слушания в Конгрессе. Именно этот законный аргумент Госдепартамент использовал в их продуманном ответе союзникам.
Неделю спустя 4 сентября он возмущенно написал своему начальнику Фриману Мэтьюсу, главе отдела по европейским делам, о неуместности уничтожения официальных исторических файлов.
Кроме того, если вы позволите профессиональному историку отстоять свое мнение, я считаю моральным обязательством этого правительства, или любого правительства, сохранять все записи в их распоряжении для использования, в надлежащее время, ответственными исследователями. Я по-прежнему рассержен на то, что британское правительство во времена королевы Виктории уничтожили ценные записи 16 века, так как они содержали якобы неприятные отсылки к частной жизни королевы Елизаветы.
Кажется, что сила аргумента Харриса, особенно юридические ловушки и наказание за уничтожение записей, серьезно восприняли в Госдепартаменте. Когда заместитель госсекретаря Дин Ачесон встретился с Джоном Бальфуром в сентябре, ему объяснили все юридические и моральные трудности. Даже после того, как Бальфур сообщил плохие новости, британский министр иностранных дел Эрнест Бевин упорно стремился к уничтожению файлов. В начале октября Бевин спросил «что если отрывки, о которых идет речь, будут уничтожены Госдепартаментом, а не переданы нам».
Опять же закон оставался непреодолимой преградой, адвокат Госдепартамента Герберт С. Маркс формально предупредил Ачесона о «радикальном наказании», которое ждет правительственных лиц за порчу официальных документов.
Это привело к очередной просьбе Бевина, чтобы американцы хотя бы уничтожили все дубликаты файла.
В октябре после трех месяцев внутренних споров в Госдепартаменте, новый госсекретарь Джеймс Ф. Бирнс, формально проинформировал британского посла, лорда Галифакса, что из-за юридических и исторических причин они не были готовы уничтожить файлы. Бирнс, однако, сумел подсластить пилюлю: «Британское правительство уверено, что Госдепартамент предпримет все возможные меры, чтобы предотвратить любую публикацию документов, находящихся в их распоряжении, касательно герцога Виндзорского без предварительной консультации с британским правительством».
Они просто выдавали желаемое за действительное. Теперь существовал высокий статус среди высших военных, дипломатических и политических эшелонов, которые имели информацию из первых рук о Виндзорском файле, королевское досье быстро приобрело мифический статус. Несколько высокопоставленных офицеров, у которых не было прямого интереса к делу, запрашивали показать им резюме файла или дать прочитать копию оригинала.
Когда, например, полковник В. Д. Гогенталь, начальник политического департамента в Германии, спросил о «сути документов герцога Виндзорского», ему отправили совершенно секретное резюме из Госдепартамента в Вашингтоне. Это резюме Госдепартамента сконцентрировалось на нацистском плане заманить герцога из Лиссабона обратно в Мадрид, а не на критической позиции герцога о войне.
Наживкой сделали то, что герцога использовали в качестве посредника мирных переговоров между Великобританией и Германией и что после его сделают королем Англии. В качестве оправдания такому сырому подходу не один раз появляются ссылки на предполагаемые заявления герцога о том, что если бы он сидел на троне, войны бы никогда не было.
По-видимому, они попытались сыграть на его гордости, на его престиже и престиже его жены, уничижая назначение на Багамских островах, назначение, которое было недостойно его происхождения и способностей. Должно быть, они думали, что преуспели в этом, исходя из депеш. Их схему могло испортить своевременное сообщение герцогу от премьер-министра, который угрожал ему военным арестом, если он не выполнит приказ.
Коллега Гогенталя Роберт Мерфи, который решительно возражал против того, что его политическому отделу высылали копии главного файла Министерства иностранных дел Германии, прочитал лишь резюме Виндзорского файла в три страницы, написанное от руки. Хоть в центре этих трех страниц было поведение герцога, герцогиня тоже попала туда. «Жена герцога вступала в беседы на многие темы. Она показала значительную враждебность по отношению к королевской семье, особенно к королеве».