В их арьергардных действиях им помогало поведение французов. После двух месяцев ожидания ответа на его письмо относительно Виндзорского файла, Черчилль отправил Уолтера Монктона в Париж, чтобы лично поговорить с французским министром иностранных дел Жоржем Бидо.
В своем «сверхсекретном и личном» докладе 1 сентября 1953 года Монктон вернулся с плохими вестями. «Во время разговора, – докладывал Монктон, – г-н Бидо показывал очевидное расположение, чтобы помочь, хотя, по его мнению, он не мог приказать историкам опустить эти документы». Будучи историком, сам Бидо потрудился проконсультироваться с учеными, работающими с документами. Французы придерживались того же мнения, что и их американские коллеги:
Историками не должны командовать. Если в данном случае это попытаются сделать, то французские историки уйдут в отставку. Он сказал, что в данных обстоятельствах сокрытие документов было невозможным, но согласился, что возможно отложить публикацию, если сначала заняться документами другого периода.
Черчилль, который стал ответственным за внешнюю политику в апреле, когда Энтони Иден взял отпуск по болезни на 6 месяцев, все еще выступал за цензуру. Он выяснил мнение лорда Бивербрука, который прочел Виндзорский файл 18 июля в своем загородном доме в Черкли Корт. К сожалению, нет никакой информации о его ответе, хотя он не изменил мнения премьер-министра, который, как сообщил Джон Колвилль, «все еще выступал за сокрытие».
На заседании Кабмина 25 августа, спустя несколько дней после доклада Монктона о позиции Франции, Черчилль утверждал, что публикация документов «причинит боль герцогу Виндзорскому» и не имеет исторической ценности. «Я предлагаю поговорить с британским главным редактором и предложить отложить публикацию по крайней мере на 10 или 20 лет, а желательно в течение всей жизни герцога». Лорд Солсбери, президент совета, выступал за публикацию и сказал, что сокрытие документов «только создаст впечатление, что они еще более разрушительны, чем на самом деле».
В ходе обсуждения кабинета лорд Солсбери заявил, что поговорил с британским главным редактором, мисс Ламберт, и считает, что она может быть более сговорчивой, чем предполагалось. Хоть она и не одобряла никаких правительственных попыток ограничить редакционную свободу историков, она сама предложила, чтобы публикация этой спорной переписки была отложена, если документы более раннего периода, а именно Веймарской республики, были бы опубликованы раньше тома Х серии D. Таким образом, Виндзорский файл будет откинут далеко в сторону.
Вооружившись новой британской позицией, премьер-министр в компании министра труда сэра Уолтера Монктона – который сидел в первых рядах во время разворачивающихся событий в Лиссабоне 1940 года – и лорда Солсбери, встретился с Маргарет Ламберт 16 сентября 1953 года. Сразу после встречи на Даунинг-стрит она проинформировала американского и французского редакторов, Пола Свита и Мориса Бомона, о радикальных изменениях в плане: теперь им надо сосредоточиться на Веймарской республике и остановить работу над практически законченным томом Х серии D.
В письме Свиту 8 октября 1953 года Ламберт изложила реальные причины, почему она, другие известные историки и премьер-министр желали отложить публикацию Виндзорского файла. Аргумент носил в себе отпечаток романтизированного отношения Черчилля к монархии.
Ламберт объяснила, что изначально согласилась на публикацию Виндзорских документов, хоть и вся эта история была представлена «абсурдной и лживой». Она продолжила: Но в то же время мне стало понятно, что появление этих бумаг в официальных публикациях в ближайшем будущем принесет много боли скорбящей леди, которая со своим покойным мужем упоминается в них. После таких упоминаний ожидаемо, что все накинутся на нее и информация будет использована особенно неприятными способами. Мы не можем предотвратить это. Было высказано мнение, что нужно дать ей время.
Другие историки, а именно Джон Уилер-Беннетт, который теперь работал над официальной биографией короля Георга VI в офисе Букингемского дворца, «всем сердцем поддерживал» смену политики – отложить серию D и сосредоточиться на Веймарской республике. Этот курс действий, одобренный Черчиллем, который считал, что было «очень ценно и важно» понять, что пошло не так после Локарнского договора 1925 года. Что касается серии D, работа дошла до падения Франции в июне 1940 года, таким образом Виндзорский файл отсрочивался, но не подвергался цензуре.
Неделю спустя, 15 октября, консультативный комитет историков Ламберт, выдающаяся группа уважаемых ученых, единодушно согласилась с изменением акцентов. Слон в комнате – Виндзорский файл – упомянут не был. Как и «некая недавно овдовевшая леди». Это, пожалуй, в высшей степени иронично, так как королева-мать, которая ненавидела герцога и герцогиню настолько, насколько и они ее презирали, была использована в качестве щита для Виндзоров от неблагоприятной гласности.
Слезливая королевская просьба сосредоточиться на чем угодно, только не на Доме Виндзоров почти не произвела никакого впечатления на американского главного редактора. Доктор Свит вспоминал: «Они (Виндзорские документы) были частью исторических записей, даже если они были нежелательными для королевской семьи. Это оскорбило мои чувства. Все это было подстроено».
Потом последовала раздражительная переписка Свита и Ламберт, все эти годы американских подозрений о двойственности британцев и сокрытия правды выливалась на поверхность. Свит описал решение об изменении направления и отхода от 1940 и 1941 годов как «сокрушительное» и сказал Ламберт: «Если публикация тома Х надолго задержится, это вызовет неудобные вопросы, которые поставят под сомнение целостность всего проекта».
Спустя месяц его тон был еще более обличительными: «Мне кажется, что определенные решения были сделаны по политическим мотивам, которые меня, как историка, просят оправдать. Так, например, политическое решение сделано с вашей стороны по отношению к исключению публикации серии D вне тома VIII. Мне не кажется, что меня должны спрашивать о причинах такого решения, как историка».
Как профессор Свит позднее признал, его письмо отражало «значительное раздражение» по отношению к британцам. Его отсылка к «британскому решению по политическим мотивам» обострила ситуацию. Мисс Ламберт сообщила, что слово «политическим» следовало заменить «не историческим». Когда коллега Свита, Бернард Ноубл, собирался в Лондон в ноябре для дальнейших обсуждений с британцами, Свит вручил ему меморандум, в котором говорилось, что американская команда была возмущена тоном переписки и что британцы придерживались «недопустимой» стратегии. Он написал с угрозой: «У нас нет намерения продолжать участвовать в проекте, если отныне так будут вестись дела».
Принципиальные разногласия дошли до руководства, Свит вызвал Джозефа Филлипса, заместителя помощника госсекретаря по связям с общественностью, который сказал ему, что британский посол сэр Роджер Макинс заявил, что если он и мисс Ламберт не достигнут согласия, премьер-министр поднимет этот вопрос во время предстоящего саммита с президентом Эйзенхауэром на Бермудах.
В более умиротворяющем ключе мисс Ламберт высказалась о вопросе отставки, утверждая, что отставка для официального историка – все равно, что потеря уверенности в правительстве. «На самом деле, – написала она, – я была впечатлена с какой тщательностью к моим взглядам относился премьер-министр и нижестоящие личности». Она считала, что использование отставки из-за изменения акцентов, а не из-за сокрытия информации, было недопустимым.
Сначала Ламберт удалось получить согласие на пересмотренный план, Бернард Ноубл сказал Свиту, что у него не было выбора, кроме как одобрить остановку работы над серией D. Тем не менее, Свит надеялся на изменения политического климата с отставкой британского премьер-министра и продолжил работать над почти законченной серией.
Черчилль, однако, все еще был на тропе войны. Он был настолько одержим этим вопросом, что он звонил мисс Ламберт поздно ночью для расспросов о проклятом файле.
Глава семнадцатаяКороль-предатель или герцог-простофиля
Решительные арьергардные действия Черчилля, чтобы остановить публикацию Виндзорского файла, выглядели крайне шаткими. Он столкнулся не только с упрямым сопротивлением американцев и французов, в 1953 году немцы вступили в спор, поймав его в смертельном захвате в клещи.
В рамках процесса восстановления демократии и экономической стабильности в Западной Германии, канцлер Аденауэр настаивал, чтобы Союзники вернули официальные немецкие документы, которые до сих пор были под их контролем. Восстановить то, что считалось архивной душой – «голыми костями истории» – новой нации, рождающейся из руин войны, было вопросом национальной гордости. Германия хотела вернуть свою историю. Американцы поддерживали их решение, но опять же британцы хотели держать Виндзорский файл подальше от любопытных посторонних глаз. Русские подняли ставки еще выше, вернув официальные немецкие записи, которые они захватили в коммунистической Восточной Германии в 1955 году, тем самым позволив ГДР освободить Западную Германию от контроля Союзников.
Не только события 1940 года угрожали смутить герцога и королевскую семью. В январе 1954 года был обнаружен другой нежелательный файл, в этот раз касающийся «неблагоприятного» конституционного поведения герцога во время его короткого правления в качестве короля Эдуарда VIII в 1936 году. Более неподходящего момента просто нельзя было для этого найти. Так как немцы сильно давили, чтобы им вернули их файлы, это поставило британское правительство в затруднительное положение. Как вариант они могли удержать существующий Виндзорский файл в обмен на передачу основной массы архивных материалов. Но что насчет этих новых королевских проблем, появляющихся как неразорвавшиеся бомбы среди тонн официальных бумаг, которые медленно перебирали архивисты? Еще раз британская политика была скомпрометирована, существование Виндзорского файла натягивало отношения с другой страной все сильнее, в этот раз с новой демократической Западной Германией.