В назначенный день Самурай вернул Маслову прибор, в котором была еще одна техническая хитрость: «регистратор» был устроен таким образом, что попади он при посредничестве Самурая или без его участия в руки японских контрразведчиков, которые попытались бы определить его предназначение, то это было бы обязательно зафиксировано при контрольном обследовании нашими технарями.
Тщательно обследовав прибор, специалисты пришли к заключению, что в нем не только никто не ковырялся, но его даже не пытались просвечивать какими-либо лучами.
Ну, чем не проверка агента на «детекторе лжи»!
Теперь, когда Самурай успешно прошел первый тест на надежность (сколько еще их будет!), Маслов теоретически мог рассчитывать на его помощь и в других, более деликатных вопросах — добывании секретной информации.
То, что Самурай имеет допуск к сведениям такого характера, то есть является секретоносителем, Маслову стало ясно еще во время вербовки, когда при отработке способов связи японец просил не звонить ему на работу. Такая просьба может поступить только от дипломата, допущенного к секретам и, кроме того, предупрежденного о том, что его телефон контролируется службой собственной безопасности Посольства.
Встреча с Самураем должна была состояться в баре на третьем этаже гостиницы «Интурист» в 4 часа пополудни, когда заведение закрывается на санитарный час и в зале остаются лишь особо почитаемые или «ведомственные» вроде Маслова посетители.
Генерал прибыл на место загодя, чтобы осмотреться и спокойно осмыслить предстоящий разговор с агентом.
Последние два дня в рабочем кабинете это сделать не удавалось: вслед за арестом Буряце Маслова беспрестанно вызывали к себе то Андропов, то его заместитель, Семен Цвигун, а то и кураторы Комитета со Старой площади.
Особенно раздражала генерала позиция, занятая Цвигуном. Маслов понимал, что заместитель председателя не по своей воле вмешивается в дело о краденых бриллиантах, а лишь выполняет указание своего родственника, Генерального секретаря, чтобы в случае необходимости отвести удар от Галины Брежневой. Но уж больно беспардонно он это делал!
Как только копия агентурного сообщения Самурая легла на стол Цвигуну, он немедленно потребовал к себе Маслова.
«Слушайте, — заорал зампред, едва только генерал перешагнул порог его кабинета, — вы со своим агентом сожрали весь мой замысел!» — «То-то у меня чувство, будто я наелся говна», — парировал Маслов.
«Вон из кабинета!!» — захлебнувшись от ярости, прокричал Цвигун.
«Вон из контрразведки!» — в тон ему ответил Маслов и, пулей вылетев из кабинета самодура, прямиком направился в приемную Юрия Владимировича.
Если бы не вмешательство Андропова, не сносить бы головы строптивому генералу — уволили бы в одночасье без выходного пособия.
Впрочем, Маслов играл наверняка, понимая, что с его уходом Комитет потеряет только что приобретенного ценного агента. А советники японского посольства на улице не валяются и не каждый день оказываются в агентурных сетях КГБ!
…Устроившись за столиком в глубине зала, генерал недовольно поморщился: сидевшие в центре зала четверо дюжих бритоголовых парней о чем-то громко спорили. Говорили по-английски. Судя по выговору, внешнему виду и по тому, как они лихо опрокидывали в себя фужеры с виски, Маслов сделал вывод, что перед ним американцы, скорее всего морские пехотинцы из охраны здания посольства США.
«Вот напасть, нигде нет покоя! — чертыхнулся про себя генерал. — Не попросить ли администратора, чтобы он спровадил этих «вояк»?
Оценивающе окинув взглядом возмутителей спокойствия, генерал понял, что и весь обслуживающий персонал бара будет бессилен унять не в меру разошедшихся морпехов.
«Черт с вами, живите!» — И Маслов углубился в размышления.
Вновь и вновь генерал мысленно возвращался к вопросу об использовании Самурая в добывании информации по «Сетику».
Идея была весьма заманчивой, но возникали серьезные сомнения в возможности ее реализации: согласится ли Самурай выполнять задание по «Сетику», ведь речь пойдет о добывании японцем сведений о японской фирме. Не сочтет ли агент его предложение оскорбительным, а свое участие в операции антипатриотичным?
Каждый раз в памяти генерала всплывали целые абзацы из наставлений полковника Кошкина, известного разведчика и специалиста-ниппониста, к которому генерал обратился накануне вербовки Курусу, чтобы получить консультацию о национальных особенностях мышления японцев, их традициях и обычаях.
Все это необходимо знать, чтобы с самого начала партии взять правильную ноту. Ведь каким бы высоким ни было вознаграждение, выплачиваемое Комитетом агенту за представленные сведения, одной денежной подпиткой не обойтись. Чтобы сотрудничество стало полнокровным, надо найти ключик к внутреннему «я» секретного сотрудника.
…Николай Петрович Кошкин, много лет проработавший в Японии и поднаторевший в вербовках местных жителей, предостерег Маслова от упрощенческого подхода, доказал на примерах, что «вести» японца гораздо труднее, чем завербовать. Хотя и последнее — задача не из легких. И не только в Японии. Ее граждане и за пределами своей страны с большим трудом идут на контакт с чужеземными спецслужбами. Причина, по которой японец согласится добывать информацию в пользу иностранной державы, должна быть исключительно веской. Вместе с тем они охотно и без всяких предварительных условий поставляют сведения своей тайной полиции. Более того, считают это своим священным долгом.
Рассуждая о японском шпионаже вообще и о возможности привлечения конкретного японца к секретному сотрудничеству, Кошкин сослался на некий трактат, разработанный ближайшим сподвижником Гитлера — Рудольфом Гессом, который в начале 30-х стоял у истоков создания новых спецслужб рейха и считается отцом концепции «тотального шпионажа» в Германии.
Дело в том, пояснил Кошкин, что Гесс позаимствовал ее у японцев, которые на протяжении долгого времени создавали и оттачивали принципы «тотального шпионажа». В Японии накануне и Первой, и Второй мировых войн им были подчинены все сферы жизни. Гесс взял эти принципы и с успехом перенес их на немецкую почву.
В своем трактате Гесс делал вывод, что шпионаж является второй натурой японцев.
На протяжении многих поколений в Японии сложилась внутренняя система массового шпионажа, когда сосед шпионил за соседом, а оба они, в свою очередь, находились под присмотром третьего соседа.
Это стало возможно потому, что японские властители всегда обращались со своим народом, как с детьми. Со времен сёгуната широко использовались сыщики, добровольные осведомители и секретные агенты.
Гесс считал, что это обстоятельство развило в японской нации склонность к шпионажу, которая настолько укоренилась, что японцы занимаются им всюду, где представляется удобный случай, особенно в заграничных поездках. По возвращении на родину они передают информацию японскому консулу или своей полиции.
Донесения как профессиональных агентов, так и стукачей-любителей передаются в Центральный разведывательный орган (ЦРО) в Токио одним из следующих способов.
Первый', через консульства, которые переправляют развединформацию в посольства с курьерами, посольства, в свою очередь, посылают ее в Японию чаще всего дипломатической почтой. Второй'. через специальных агентов-курьеров, передвигающихся под видом должностных лиц, якобы совершающих инспекционные поездки. Наконец, сведения, в которых заинтересован ЦРО, могут быть переданы через капитанов японских торговых и пассажирских судов, которым донесения вручаются, как правило, в последнюю минуту перед отплытием в Японию.
Со слов Кошкина, проблема «тотального шпионажа» уходит корнями в историю нации.
Японцы — очень сплоченная нация. Но в отличие от немцев, не менее сплоченного народа, жители Страны восходящего солнца еще в недалеком прошлом находились в полной изоляции, постоянно готовые к отражению агрессии со стороны более сильных соседей.
Япония — мононациональное государство, с единым языком и одной культурой. Там нет нацменьшинств, очень мало эмигрантов. До сих пор японцы стремятся оградить свой внутренний мир от внешнего вторжения, всеми силами противостоя проникновению чуждой им по духу европейской, не говоря уж об американской, культуре. У японцев очень развито чувство сопереживания, у них не принято завидовать успехам, злорадствовать по поводу неудач. А коллективизм и взаимовыручка, не говоря уж о терпении и трудолюбии, вообще возведены в абсолют!..
Далее Кошкин прочел генералу целую лекцию о развитии японского шпионажа, возведенного в ранг государственной политики, внутренней и международной.
Шпионаж, вошедший в плоть и в кровь, наконец, в гены японцев. Вопрос имел глубокие корни, уходящие в историю формирования японского общества в целом.
Большую роль в деятельности японской разведки и контрразведки играли так называемые патриотические общества. Через них-то и происходило распространение «тотального шпионажа» в Японии.
Созданные в конце девятнадцатого века патриотические общества поначалу вели разведывательную и подрывную деятельность против главных на тот момент противников Японии — Китая и России с целью выявления слабых мест и воздействия на них.
Общества вербовали своих членов из различных социальных слоев. Они требовали от них прежде всего беззаветной преданности идеям и идеалам общества. Если такой преданности не было, то, независимо от наличия у кандидата других качеств и положительных сторон, его отвергали. Именно исключительная преданность членов общества привела к тому, что деятельность этих организаций за пределами Японии стала значительной и опасной. Члены обществ, отобранные для наиболее важной работы, обучались языкам и подрывной деятельности.
Агенты, предназначавшиеся для сбора информации, набирались из лавочников, туристов, продавцов литературы, порнографических открыток, медикаментов, инструкторов по спорту, рыбаков, бизнесменов, студентов, изучающих ислам и английский язык, ученых, священников, археологов.