В международном масштабе дело Гузенко обозначило конец процветания советской разведки военного времени. Число арестованных в связи с признаниями Гузенко было невелико по сравнению с армией советских информаторов, но удар, нанесенный в Канаде, посеял страх во многих других. Трудно привести точные цифры, но, по крайней мере, в Соединенных Штатах и Канаде многие агенты 1944–1945 годов бросили все и постарались, чтобы о них забыли. Легенда о безопасности рассеялась, многие, ранее преданные люди, начали сомневаться в целях советского шпионажа, как составной части общего советского наступления. Возросшая жесткость органов национальной безопасности и ужесточение наказаний за шпионаж обозначили новый период депрессии советской разведки.
Но Москва не могла допустить существование постоянных помех в ее разведывательной деятельности. Было сделано многое, чтобы преодолеть новые барьеры, и нельзя сказать, что это было всегда безуспешно.
Глава 8. Европа после войны
Новые условия
Чрезвычайные военные обстоятельства неизбежно вызывали послабления в строгих правилах конспирации. Мы видели, как в 1941–1945 годах эти законы конспирации нарушались в Соединенных Штатах, Германии и Швейцарии, как шпионская деятельность тесно переплеталась с работой коммунистических партий, как в своей частной жизни рядовые агенты разведки вели себя вопреки установленным правилам. Теперь военная напряженность прошла, и настало время, когда нарушители правил должны были расплачиваться за свои прегрешения. В каждом случае крупного провала некоторые лица или даже группы лиц обвинялись в этом и подвергались наказанию, независимо от того, виновны они или нет, потому что нужен был пример на будущее. «Слабина» должна быть устранена, «предательство» – наказано.
Козлом отпущения номер один в канадском деле стал полковник Николай Заботин, советский военный атташе в Канаде. Но этого показалось недостаточно строгим судьям в Москве. Центр начал тщательно рассматривать все зарубежные дела. В западные страны были посланы следователи с заданием допросить всех агентов, которые работали там в военное время, а также их друзей и знакомых, не раскрывая при этом, разумеется, тех изменений, которые происходили в штаб-квартире, и ничего не говоря об идущей чистке. Их расследование распространялось на всех агентов и касалось всех инцидентов, даже самых незначительных. «Нам нужна ваша информация, – объясняли они, – чтобы выяснить, какие ошибки мы допустили в военное время и как мы должны улучшить работу в будущем». А в конце беседы они требовали: «Никогда и никому не рассказывайте о нашем разговоре».
Но не только расследования и чистки потребовались для того, чтобы обновить советский разведывательный механизм. Обстоятельства теперь изменились. Война закончилась, Германия капитулировала, и остатки тайной сети вышли из подполья, люди постарели и устали и уже не могли продолжать изматывающую работу. Требовалось новое поколение разведчиков, и почти повсюду в Европе надо было создавать новый шпионский аппарат.
Масштаб ценностей тоже стал другим. Многие страны раньше делили между собой честь быть объектом советской разведки номер один – Польша, Франция, Япония, Германия. Однако Соединенные Штаты в тот период не являлись целью номер один, успехи, достигнутые советской разведкой в Вашингтоне и Нью-Йорке в тридцатых годах, объяснялись скорее рвением американских друзей, чем советским давлением. И в самом деле, лучшие мозги ГБ и ГРУ были привлечены к работе в других местах. Но в 1946–1947 годах Соединенные Штаты стали главной целью, оставив далеко позади Францию и Германию, не говоря уже о небольших странах. При операциях в Соединенных Штатах перестали считаться с риском и расходами.
Западная Германия вскоре заняла второе место. С 1948 года значение Западной Германии в представлении советской разведки стало быстро возрастать, и в послевоенный период там работала густая шпионская сеть.
С другой стороны, по окончании войны стало возможным ликвидировать некоторые отделы советской военной разведки, а именно те, которые ранее работали в странах, которые теперь превратились в сателлиты. Там уже не было необходимости в военной разведке, потому что не было ни военных, ни политических, ни экономических секретов от страны-покровителя.
Балтийские страны, Польша и Румыния, столь важные в двадцатые и тридцатые годы, теперь оказались внутри границ советской империи. И только Югославия с 1944-го по 1947 год, когда Тито порвал с Москвой, служила объектом для шпионажа.
Страны-сателлиты сами включились в разведывательную работу в пользу Советского Союза. Теперь уже не было нужды заставлять советских офицеров делать грязную и опасную работу, для этих задач можно было использовать людей из «дружественных государств». Миссии и посольства стран-сателлитов за рубежом не так привлекают внимание полиции, как советские представители.
Доминирование советской разведки над спецслужбами стран-сателлитов было безоговорочным, однако они тесно сотрудничали между собой, и работа была разделена на основе весьма простых и разумных соглашений. Польша и Чехословакия были активны в соседней Германии, а Румыния и Болгария работали на Балканах. Кроме этого, Польша имела сеть во Франции, где базой для активности были люди польской национальности, число которых превышало 40 тысяч. Чехословакия также работала и в Бельгии.
В послевоенное время определенный интерес стали представлять такие страны, как Япония, Швеция, Норвегия и Греция. Устранив Германию как балтийскую державу и разрушив все ее сооружения на побережье, Москва видела в Швеции единственное препятствие своему господству на этом море. После войны шпионаж в Швеции существенно увеличился. На афинском судебном процессе в феврале 1952 года были вскрыты шпионские группы, оснащенные радиостанциями, имеющие в своем распоряжении курьеров и сумевшие проникнуть в военные секреты.
Франция
В первые годы после войны ситуация во Франции была более благоприятной для советской разведки, чем когда-либо раньше. Как и повсюду на Западе, здесь дипломатические связи и другие отношения с Советским Союзом переросли рамки необходимой целесообразности, и то, что начиналось на основе холодного расчета, превратилось в сердечную привязанность. Во Франции были открыты все двери для представителей дипломатических, военных и разведывательных служб. Когда такие коммунистические лидеры, как Шарль Тийон и Франсуа Бийу, стояли во главе военных министерств, а Поль Марсель и Огюст Лекьер контролировали промышленное производство, едва ли были нужны подпольные средства вроде тайных агентов, радиостанций и фальшивых паспортов. Наконец осенью 1945 года сам Морис Торез стал вице-премьером. Ни один из этих людей или их помощников не смог бы отказать требованиям советских представителей. Все они были готовы снабжать Москву информацией, включая конфиденциальные, секретные и особо секретные сведения, касающиеся Соединенных Штатов, Великобритании и самой Франции. Франция никогда не входила в советский блок, но с августа 1944-го по май 1947 года была настоящим земным раем для советской разведки.
В дополнение к этим кругам официальных коммунистов было множество сочувствующих, которые оказывали советской разведке более важные услуги, чем эфемерные министерства Четвертой республики. Целые толпы бывших правых, социалистов, людей, сотрудничавших с нацистами, хлынули в широко открытые двери правительственной службы, чтобы замолить свои старые грехи ревностной службой Москве. Некоторые из них открыто вступили в коммунистическую партию, другие сделали это тайно, а третьи остались в стороне, играя роль «объективных наблюдателей», постоянно находясь на стороне Советского Союза. Их связи с советским посольством были тесными и органичными, а служба – многосторонней и полезной. В эту категорию входили люди с известными именами.
Фредерик Жолио, внук второго повара Наполеона III и сын виртуоза игры на охотничьем роге, был учителем физики до того, как женился на Ирен Кюри, дочери Марии и Пьера Кюри. Он стал известным ученым в области атомной физики и руководителем крупной атомной лаборатории. Он не был коммунистом до войны и даже протестовал против пакта Сталина с Гитлером в 1939 году. Когда германские армии оккупировали Париж, Жолио-Кюри провел конференцию по физике, в которой принимали участие нацистские офицеры. В интервью репортеру пронацистской газеты «Нуво тамп» он высказал позицию французских коллаборационистов: «Мы, французские ученые, страстно преданные своей стране, должны иметь смелость, чтобы извлечь урок из нашего поражения».
После освобождения страны Жолио-Кюри, ставший коммунистом, быстро рос в политическом смысле и возглавил многие организации, основанные на советские деньги, управляемые советскими агентами и полностью поддерживающие советскую политику. Как глава французской комиссии по атомной энергии, он ратовал, в полном согласии с желаниями Москвы, за «раскрытие атомных секретов». Однако он не стал ожидать решения французского правительства по этому вопросу и немедленно начал шпионаж в пользу Москвы. Кроме Жолио-Кюри, много других, менее известных ученых работали во французском атомном агентстве. Шефом персонала этого агентства был Жан-Пьер Вижье (Бро), который входил в швейцарский аппарат и был мужем Тамары Гаспари и зятем Рахели Дубендорфер.
Жолио-Кюри оставался на этом посту еще долгое время после того, как коммунисты вынуждены были покинуть правительство, его не смещали до августа 1950 года. Если когда-то масштабы атомного шпионажа в пользу Москвы будут раскрыты, то будет хорошо видно, что услуги таких открытых «друзей Советского Союза», как Фредерик Жолио-Кюри, по меньшей мере столь же важны, как тайные сообщения Клауса Фукса, Алана Нуна Мэя, Гарри Голда или Юлиуса Розенберга.
Среди официальных лиц, занимающих высокое положение, был известный социалист, бывший секретарь Леона Блюма, Андре Блюмель, который занимал важный пост при министре в