Глава первая. Стяжатель в маске тираноборца
Историки считают, что революционное движение в Европе конца XIX века расширило понятие шпионажа, внеся в него элементы политики. Если раньше двойные агенты, работавшие в интересах государств или властных структур, в стремлении обогатиться были аполитичны, то с начала 1900-х они шпионили за товарищами по партии, а свою страсть к наживе маскировали политическими убеждениями, коих в действительности не имели.
Подлинным виртуозом такого шпионского промысла был двойной агент-провокатор, в революционных кругах известный как «инженер Азиев», «Иван Николаевич», «Валентин Кузьмич» или «Толстый». Мало кто знал его истинное имя: Азеф Евно Фишелевич. Единицы – его полицейский псевдоним «Раскин». Годы спустя имя оборотня стало нарицательным, а его деятельность притчей во языцех.
Следуя принципу «двойной лояльности», Азеф одновременно был агентом полиции и тираноборцем и, ловко балансируя между Боевой группой эсеров и стражами Охранки[21], продавал им информацию и своих «коллег по борьбе». Реализуя свое кредо «ласковый теленок двух маток сосет», он брал деньги и у Партии социалистов-революционеров, и у Департамента полиции.
Экспонат клиники профессора Адлера
Через год учебы в Политехническом университете в Карлсруэ студент из России Евно Азеф из-за душевных терзаний утратил ценнейший дар жизни – оптимизм. Просыпаясь среди ночи от тревожного сердцебиения, он не мог отогнать от себя черные мысли. В бешенстве, в бессилии курил папиросу за папиросой не в силах смириться с ничтожностью места, которое уготовила ему судьба.
Иллюзорные планы по преодолению пропасти между ним, бедным евреем-простецом, и обучающимися в университете отпрысками родовитых семейств сменялись кровожадными прожектами мести студентам-соотечественникам, имевшим недоступные ему материальные блага.
Душевные муки от сознания безысходности усиливались, когда он видел свое лицо в зеркале – истый Квазимода! Из-за отталкивающего «экстерьера» проститутки брали с него двойную плату, и каждый поход в публичный дом на неделю лишал его обеда. А поскольку до продажных ласк был он весьма охоч, то голодал часто. На этой почве у Евно возникла неодолимая жажда наживы, ибо деньги сулили сытость и наслаждения.
Психологический портрет нашего героя будет неполным, если не сказать о его отвращении к общественно полезному труду в любых его проявлениях, о завышенной самооценке и непомерном тщеславии, которое подталкивало его окунуться в водоворот великих событий и пристегнуться к великим именам и, пристегнувшись, в знак мести вытереть о них ноги…
Словом, если бы родоначальник теории «комплекса неполноценности» профессор психиатрии и психологии Альфред Адлер был знаком с фобиями Азефа, он демонстрировал бы его на своих лекциях как наглядное пособие.
Вербовка
Осенью 1893 года Азеф, чтобы изменить ход судьбы и, наконец, выбраться из безденежья, отправил в Департамент полиции письмо, где сообщил о планах студентов-россиян совершить враждебные акции против властей империи. Послание закончил заверением в преданности царю и отечеству и в своем твердом желании стать платным осведомителем.
Директор Департамента полиции генерал-лейтенант Петров Н.И. рвение корреспондента оценил и, увидев в нем потенциального предателя высокого полета, приказал вызвать его в Санкт-Петербург на вербовочную беседу.
Спустя месяц Азеф целовал перстень полицейского вельможи, который на три года станет его повелителем и благодетелем.
На встрече, проходившей tet-a-tet на явочной квартире для приема ценных секретных сотрудников (сексотов), генерал Петров без предисловий выложил перед Азефом бланк с машинописным текстом:
Подписка о сотрудничестве
«Я, Евно Фишелевич Азеф, обещаю и клянусь перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием, что все поручения и повеления, которые я получу от своего начальства, буду исполнять верно и честно по лучшему разумению моему и совести, что за всеми явными и тайными врагами государства буду тщательно наблюдать, объявлять об оных и доносить, как и где бы я ни нашел их.
Равномерно не буду внимать внушениям личной ненависти, не буду никого обвинять или клеветать по вражде или по другому какому-либо противозаконному поводу.
Все, что на меня возложится или что я узнаю, буду хранить в тайне и не открою ничего, уже бы это был ближайший мой родственник, благодетель или друг.
Все сие выполнить обязуюсь и клянусь столь истинно, как желал я. Да поможет мне Господь Бог, в сей равно и в будущей моей жизни.
Если же окажусь я преступником против сей клятвы, да подвергнусь без суда и добровольно строжайшему наказанию, яко клятвопреступник.
Присвоенный мне псевдоним Раскин обязуюсь хранить пуще зеницы ока.
Во уверение чего и подписуюсь _______ (Азеф)».
Когда Азеф заверил своим рукоприкладством подписку о сотрудничестве, директор отработал ему первое задание: сменить политический окрас и из либерала превратиться в убежденного террориста.
– Ибо есть опасение, – пояснил он, – что уцелевшие члены разгромленной «Народной воли» могут возобновить в России террористическую деятельность. Посему вы должны стать своим среди чужих и проникнуть в их планы…
– Я таки готов, ваше превосходительство! – на радостях новоиспеченный агент оборвал генерала, но тот, пропустив мимо ушей возглас, с пафосом изрек:
– Я распорядился поставить вас, то бишь господина Раскина, на денежное довольствие. Согласно ему, вы ежемесячно будете получать 50 рублей…[22]
От полицейских щедрот Азефа бросило в жар и в пот, что не ускользнуло от бдительного ока директора.
«Интересно, – подумал он, – его соплеменник Иуда тоже вспотел, когда получил 33 сребреника?»
Мысль развеселила, и директор бодро произнес:
– 50 рублей в месяц – это, Евно Фишелевич, лишь начало…
– Ваше превосходительство, хотя вы опять пошли с козырей, но я таки люблю, щоб меня называли Евгений Филиппович… – надув губы, сказал Азеф.
Чтобы осадить наглеца и показать ему, что полиции плевать на то, что он любит, генерал тоном Понтия Пилата, огласившего смертный приговор Христу, сказал, как гвоздь вбил:
– На какое бы имя вы ни претендовали, размер жалованья будет зависеть не от имени, а от вашего усердия, ибо с каждого предотвращенного по вашей информации покушения на члена царской семьи или на государственного чиновника, зарплата будет увеличиваться – слово генерала!
– Ваше превосходительство, вы таки не подумайте, що я бегу впереди паровоза, но как насчет черты оседлости? – теперь Азеф был сама покорность.
– Все уже решено… Я приказал зачислить вас в гильдию печников при Петербургской палате ремесел и прописать в Северной столице. Теперь вы – не недоучка из еврейской слободки Ростова-на-Дону, а мастер уважаемой профессии с постоянным адресом, поэтому черта на вас не распространяется. С сего дня ничто не мешает вам выполнять функциональные обязанности нашего секретного сотрудника!
Затем генерал рассказал новоявленному сексоту о ратном труде Охранки; проинструктировал по правилам конспирации и способам связи с ним – его оператором. Явку завершил напутствием:
– И последнее на сегодня… Хотя дело наше правое – мы чистим Авгиевы конюшни Империи, нам приходится лавировать между епитимьей и анафемой. Посему запомните наш девиз: «Никогда не думай о себе плохо!»
…Так 4 ноября 1893 года предержащие власти Российской империи в лице директора Департамента полиции генерал-лейтенанта Петрова Н.И. правовым актом (подпиской о сотрудничестве) узаконили предательство 24-летнего Евно Фишелевича Азефа, и оно стало доминантой всей его последующей жизни. А генеральское напутствие он повторял всякий раз, когда творил дела свои богопротивные.
Варяг в офицерском собрании
В 1896 году в Саратове из нескольких уцелевших при разгроме «Народной воли» кружков был создан Северный союз социалистов-революционеров. Его тактическая программа сводилась к проведению террора в сочетании с революционной агитацией. В 1897 году боевое ядро Союза перебралось в Москву и приступило к подготовке террористических акций.
Азеф, чей талант пролезть без мыла хоть сквозь Великую Китайскую стену известен был всей полицейской рати России, получил приказ лично от главы МВД Горемыкина И.Л. выехать в Москву и влиться в ряды Союза.
В Первопрестольной Раскина принял на связь начальник Московского охранного отделения надворный советник Зубатов Сергей Васильевич.
Он родился в 1864 году в Москве, в семье офицера. В 18-летнем возрасте стал участником кружка, исповедовавшего идеи, близкие народовольческим. И хотя никакой угрозы государственному строю их собрания не представляли, но поскольку дело происходило после убийства Александра II, то директор гимназии счел за лучшее отчислить всех членов кружка.
Год спустя Сергей женился на дочери офицера Анне Митиной и превратил библиотеку тестя в клуб, где устраивались политические диспуты и хранилась запрещенная литература.
В 1885 году Сергея арестовали и полгода он провел в тюрьме. Последний допрос вел начальник Московского охранного отделения ротмистр Бердяев, мастер изощренных плутней и знаток юношеской психологии. Он не стал растекаться мыслью по древу, а, положив руку Сергею на плечо, почти ласково сказал:
«Сергей Васильевич, вы – сын и зять офицера, поэтому офицерская честь для вас не абстрактное понятие. И все-таки наибольшее чувство вины и стыда испытываете не вы – ваши родные. Да-да, им стыдно вдвойне – за вас и за себя! И сегодня все вы теряетесь в догадках, как завершится ситуация, в которую вы угодили. На мой взгляд, есть три варианта ее завершения…
Первый – оказаться на каторге и, значит, обесчестить имя своего отца и тестя. Второй – застрелиться, чтобы не позорить род Зубатовых и Митиных!»
С этими словами Бердяев извлек из кобуры табельный Smith&Wesson, вынул из барабана патроны, кроме одного, и положил револьвер перед Сергеем.
«И, наконец, третий вариант: помочь мне разоблачить ваших товарищей. О вашей помощи буду знать только Я – слово офицера! А вести себя с вами я буду, как с любимой женщиной, с которой состою в нелегальной связи… Я буду беречь вас, как зеницу ока, потому что один мой неосторожный шаг, и вы будете расшифрованы и… опозорены. А это не входит в мои планы. Словом, выбирайте!»
…Так 13 июня 1886 года Сергей Зубатов, вольнослушатель Московского университета и служащий Центральной телеграфной станции, был завербован Департаментом полиции в качестве платного агента внутреннего наблюдения.
Следующие три года он исправно исполнял свои обязанности, и «наверху» его оценили соответствующим образом: едва он перестал представлять интерес для полиции в роли агента, его приняли в штат, причем сразу на должность помощника начальника Московского охранного отделения. Но к офицерскому званию не представили. А все потому, что профессия агента (даром что прошлая!) у офицеров Департамента полиции вызывала жгучее презрение, переходящее в отторжение. И пусть ты умница и ярый приверженец режима, и даже гениальный создатель подконтрольных Охранке профсоюзов, все равно в офицерском собрании ты нерукопожатен…
Карьеру в полиции Зубатов завершил в 1903 году. Известие об отречении Николая II получил 15 марта 1917 года, сидя за обеденным столом. Мгновенно осознав, что не сможет вписаться в поворот Истории вне самодержавия, он прошел в свой рабочий кабинет и выстрелил себе в сердце из наградного «браунинга».
…Признание пришло много позже. В наши дни наработки С.В. Зубатова используют все спецслужбы мира при отслеживании настроений в обществе и манипулировании ими.
Агент на вес золота
Как только Азеф познакомился со всеми членами Союза в Москве, добыл список связей, конспиративные адреса и пароли, начались поголовные аресты. Проводились они только с его одобрения и по согласованию с ним, чтобы исключить его расшифровку как наводчика.
Полицейскими облавами вместе с Зубатовым руководил генерал-лейтенант Добржинский, новый директор Департамента полиции. Завершив разгром Союза, он высоко оценил работу Раскина, назвав его «образцовым секретным сотрудником».
Интригабельный ум Азефа мгновенно подсказал, как обратить в свою пользу генеральскую блажь – устную похвалу превратить в материальную субстанцию. Со слезой в голосе он произнес:
«Господин генерал-лейтенант, прошу вашей помощи, ибо из-за скудной зарплаты я таки вынужден питаться Святым Духом и Солнечной Энергией. Хочу заметить, ваше превосходительство, что при таком некошерном рационе до разгрома еще одного Союза я таки не дотяну!»
Ложь! Жил Азеф припеваючи, ежемесячно получая 200 рублей (конверт с двумя «катеньками» – кредитными билетами с ликом Екатерины II, каждый номиналом в 100 рублей), за предотвращенные по его сигналам теракты на государственных чиновников. А в деньгах он стал нуждаться, поскольку сверх своей традиции совершать набеги в бордели и в питейные заведения, пристрастился к карточным играм и часто проигрывался в пух и прах.
…Просьба возымела действие, и Добржинский назначил Азефу зарплату в (!) 500 рублей.
Так дорого российской казне еще не обходились услуги полицейского агента, и низшие чины и филеры охранных отделений обеих столиц заклеймили директора как «волюнтариста». А Зубатов С.В., столп политического сыска, тот и вовсе решил саботировать выплату заявленной Добржинским суммы. Но сначала он опробовал свое оружие (аргументы) в открытом поединке с Азефом.
Отповедь
На явке Зубатов протянул агенту традиционный конверт с жалованьем, где лежали только две «катеньки».
– Это противоречит тому, что назначил действительный статский советник Добржинский! – заявил Азеф и отказался расписываться в ведомости на получение зарплаты.
Нет, он не собирался доказывать Зубатову, что он – не мальчик, подающий мячи на поле, а самодостаточная личность, добытчик информации, коего ценят на самом верху полицейской пирамиды. И гражданский чин Добржинского упомянул не для того, чтобы «уесть» своего оператора, подчеркнув разницу между его гражданским чином «надворный советник» и чином директора Департамента. Отнюдь! О противоречии Азеф заявил, желая лишь получить 500 рублей. Сегодня и впредь!
Однако Зубатов был нацелен на победу, поэтому стал убеждать агента, что шансов на увеличение жалованья у него нет:
– Евгений Филиппович, ученые всей планеты вот уже кои веки безуспешно бьются над вопросом, что первично – курица или яйцо, яйцо или курица? Похоже, тот же вопрос возник и у вас, что первично – добытая вами информация или наши деньги, наши деньги или ваша информация? Действительно, наши отношения – закольцованная конструкция, и невозможно определить «где круга этого начало, где конец». Вместе с тем без наших денег не было бы вашей информации, то есть вы бы не стали напрягаться, если бы мы вам не платили. Разве не так? Следуя этой логике, смею утверждать, что в вашем конкретном случае первичными являются наши деньги, а ваши усилия и ваша информация – вторичны. Вы – умный человек, Евгений Филиппович, и, поразмыслив над моими словами, придете к выводу, что прав Я.
Кроме того, хочу напомнить вам, что не генерал Петров первым сделал шаг навстречу, нет! Вы написали письмо и предложили свои услуги – это раз! Во-вторых, он ничего не навязывал вам, ни к чему вас не принуждал, разве не так? Николай Иванович лишь высказал пожелание овладеть определенными сведениями о некоторых персоналиях, носителях зла, с которым мы сообща, хотя и каждый на своем месте, боремся, и вы в ответ стали поставлять ему информацию…
Да, некоторое время вы находились в «свободном поиске» – честь вам и хвала, что тот период вы закончили с блеском. Но время «коротких штанишек» для вас закончилось – теперь вы замыкаетесь на меня… Я предвидел, что со временем, вкусив от запретного плода, – получив в свое распоряжение большой объем свободных от налогообложения денег, – ваш аппетит разгорится. Я не ошибся, вместо 200 рублей вы требуете 500, посему я заявляю: не надейтесь!
Да и зачем вам такие деньжища? Чтобы просадить в борделях и питейных заведениях? Мне не раз докладывали о вашем низкопоклонстве Эросу и Бахусу. Любить и пить надо в меру, Евгений Филиппович!
– Я таки однажды заглянул в Толковый словарь, – процедил Азеф, – и узнал, что русская мера – это единица объема, равная 26 литрам. Нормально, Сергей Васильевич?
…В спор между агентом и оператором по просьбе генерала Добржинского вмешался министр внутренних дел П.Н. Дурново. И Зубатов уступил, сказав: «Русь не разорилась, столько лет выплачивая оброк Золотой Орде, а уж от 500 рублей в месяц для сексота не обеднеет и подавно!»
Свое слово сказал и Азеф: «Мне таки плевать на мнение евнуха о любви и трезвенника о вине!» Однако порочным страстям теперь он предавался в столицах Западной Европы, где не было зубатовских соглядатаев…
Все средства хороши, но наличные – лучше!
Шпионский промысел Азефа-Раскина настолько искусно переплелся с террористической деятельностью, что ни у его «кукловодов» из Департамента полиции, ни у коллег-революционеров не возникало ни малейшего сомнения в его преданности и честности. Об этом, с одной стороны, свидетельствовало полицейское жалованье Азефа, составлявшее (!) 1000 рублей в месяц, с другой – введение его в состав ЦК партии социалистов-революционеров.
А между тем Азеф, как тот кот, не только гулял сам по себе, но и тайком ловил мышей – набивал мошну и за счет полиции, и за счет партийной кассы. Впервые это проявилось, когда он возглавил Боевую группу – особое звено партии эсеров, нацеленное исключительно на совершение терактов.
Так, убийство министра внутренних дел Плеве обошлось эсерам в 30 тысяч рублей, значительную часть которых присвоил Азеф. А Департамент полиции выплатил ему 5 тысяч рублей за… сигнал о готовящемся покушении!
Но наиболее щедро эсеры оплачивали охоту на царя. Из 300 тысяч рублей, украденных в Государственном казначействе, 100 тысяч они передали Азефу для внедрения его «новаторских технологий» убийства Николая II. Внедрив их, можно было разбомбить Зимний дворец с самолета или потопить царскую яхту с помощью специальной подводной лодки.
Подав идею, Азеф становился единоличным распорядителем кредитов для ее реализации. А денег на самолет и на подлодку требовалось немерено! В донесениях же полицейскому начальству Раскин объяснял, что целью его «антицарских» проектов является опустошение партийной кассы.
Со временем суммы, выручаемые Азефом в игре с эсерами, стали столь значительны, что он уже не просил полицейское начальство повысить ему жалованье – хватало революционных денег. «Заработанные непосильным трудом» они оказывались на его счетах в банках Монте-Карло и Ниццы, где он был завсегдатаем роскошных борделей и ресторанов, мотом, швырявшим деньги на танцовщиц-кокоток и шансонетных певиц, в общем, «оттягивался» по купеческому трафарету.
И душевед, и крючкотворец…
Среди членов ЦК Азеф слыл самым искушенным в вопросах психологии, поэтому лично отбирал кандидатов в Боевую группу. Действовали эти лихие ребята под девизом: «Жизнь всех членов монаршей семьи и любого имперского сановника достойна покушения!»
Результат проведенного Азефом отбора говорил сам за себя – ни один из задержанных бомбометателей не был сломлен на допросах! Когда же в Боевую группу попытался вступить Керенский, Азефу хватило минутного разговора с будущим главой Временного правительства, чтобы категорически отказать ему.
Проявил себя Азеф и мстительным интриганом. Сообщив о реально готовящемся покушении на министра внутренних дел Плеве, он не преминул огорошить своего оператора, что и тот на прицеле у боевиков. Из-за этого Зубатов отменил всем филерам Московской охранки отпуска, что привело к противостоянию между ним и подчиненными. Азеф же убил сразу трех зайцев:
– расквитался с Зубатовым за унижение, испытанное во время «отповеди»;
– получил (все от того же Зубатова!) благодарность за бдительность;
– вопреки всем ведомственным инструкциям получил благословение на участие в подготовке и (!?) в реализации террористических актов.
Вместе с тем, будучи не в силах обуздать свое тщеславие, Азеф не упускал случая продемонстрировать и Департаменту полиции, и «коллегам по борьбе» свою независимость. Когда в Санкт-Петербурге произошло Кровавое воскресенье, он, используя свое монопольное право выбирать объекты для покушений, в обход ЦК приговорил к смерти Московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. И 4 февраля 1905 года при выезде из Кремля его карета была взорвана «адской машиной».
Кстати, именно из-за этого покушения директор Департамента полиции генерал-лейтенант Лопухин А.А., в то время оператор Раскина, был отправлен в отставку.
Заспиртованная голова
21 декабря (по старому стилю) 1906 года, во время торжеств по случаю освящения Императорского института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге, неизвестный юноша сквозь свиту пробился к градоначальнику фон дер Лауницу и с криком «Прощайся с жизнью, подлец!» выстрелил ему в голову. Затем, приставив «браунинг» к своему виску, еще раз спустил курок. Примчавшиеся медики констатировали смерть обоих.
Начальник Петербургского охранного отделения полковник Герасимов приказал выставить гроб с террористом в фойе – вдруг да кто-то из посетителей его узнает. Однако через два дня тлетворный запах заполнил залы института, поток посетителей иссяк, и гроб убрали. Голову же самоубийцы отделили от туловища и в колбе со спиртом выставили на обозрение. Но и эта мера результата не дала: никто не знал злоумышленника.
Герасимов, чтобы установить его имя, позвонил директору Департамента полиции генерал-лейтенанту Трусевичу М.И., тогдашнему оператору Раскина, и попросил прислать его в Санкт-Петербург.
– Я-то не возражаю, – ответил Трусевич, – но как отнесется к контакту с вами господин Раскин – это вопрос! Ибо он привык общаться с операторами в генеральских званиях, а вы, батенька, еще… Простите покорно…
– Присылайте, Максимилиан Иванович, я и не таких обламывал!
…В заспиртованной голове Азеф сразу узнал Кудрявцева, семинариста из Тамбова по кличке «Адмирал».
Поскольку встреча с Герасимовым должна была произойти днем позже, Азеф решил «оторваться на всю катушку». Проснувшись поутру в борделе, обнаружил, что опоздал на явку. И хотя в голове перекатывались бильярдные шары похмелья, план созрел мгновенно.
Предвосхищая упрек Герасимова, Азеф прямо с порога явочной квартиры громко заявил:
– Ваше высокоблагородие, прошу покорно простить… Нет, не меня – брусчатку Санкт-Петербурга!
Под испепеляющим взглядом полковника он вынул из кармана пальто… каблук от сапога.
– Вот, оторвался о ваши камни… Я опоздал, потому что искал подходящие гвозди – увы, не нашел…
– Говорите гвоздей нет? А вот когда надо было Христа распять, гвозди вы нашли! – рявкнул Герасимов и расхохотался.
Хохот полковника напомнил Азефу, что все его операторы поражены вирусом великорусского шовинизма, что его отношения с полицией достигли точки невозврата, поэтому пора уходить к Столыпину с его реформами или к Ульянову-Ленину с его «Искрой». Нет, не срослось…
Конец шпионосессии
В 1908 году Азеф отпраздновал пятнадцатилетний юбилей сотрудничества с полицией. И хотя то были годы вне евангелистских канонов, Азеф чувствовал себя счастливым, поскольку имел жизнь, какую хотел, и судьбу, которую заслужил. Притом что все его волеизъявления были вредны, аморальны либо противозаконны.
И вот когда он поверил, что достиг пика славы, все пошло кувырком. Нет-нет, случилось это не вдруг – слухи, что он ведет двойную игру, появлялись не раз. Иногда им самим и инспирировались. Однако получить удар в спину от своего бывшего оператора – такой ситуации не мог просчитать даже его изощренный ум…
Человеком, сумевшим поколебать веру руководства партии эсеров в Азефа-тираноборца, был профессиональный охотник на агентов-провокаторов Василий Бурцев. Сведения, им добытые, уничтожили бы любого сексота, но в двурушничество Азефа, организатора убийства великого князя Сергея Александровича и главы МВД Плеве, верить отказывались. В конце концов Бурцеву удалось невозможное: экс-директор Департамента полиции Лопухин, у которого некогда Азеф состоял на личной связи, сначала дал интервью, а затем представил подробные письменные показания.
Московские издания под заголовками «Как “лопухнулся” генерал полиции Лопухин» и «Исповедь генерала полиции» опубликовали материалы, в которых Лопухин признал Азефа своим сексотом, шпионившим за членами партии эсеров. Особо генерала возмущало желание «лжетираноборца» получить военный орден в знак плодотворной работы на Департамент полиции.
В революционных кругах бесконечно долго шли суды и заседали комиссии по делу Азефа, но признать его виновным не решались. А когда в 1909 году его вина была все-таки доказана, никто из эсеров не взял на себя ответственность казнить предателя. Азеф воспользовался заминкой и сбежал за границу. Умер от почечной недостаточности в Берлинской клинике 24 апреля 1918 года.
К слову, Петр Алексеевич Кропоткин, русский революционер-анархист, узнав о его смерти, сказал: «Если Азеф, этот “сосуд пороков”, по недоразумению попадет в Рай, то и там станет устраивать заговоры и стучать на ангелов апостолу Петру».