«Везунчик, – говорили про него завистники, – Богом помазанный, удачей помеченный. Там, где другие втрое сил вложат, а результата ноль, ему валом валит».
Историки так и не разобрались, что же было в нем заложено – то ли Божье благословение, то ли дьявольская печать, то ли особый дар. Да и куда им! – был он многолик в одном лице: друг поэтов и коммерсант, революционер-убийца и литератор-романтик, разведчик-нелегал и клятвопреступник, трудоголик и сибарит.
В одном были едины все: унаследовал он хорошие гены, и достижения его единоутробных братьев тому свидетельство – Исаия и Лев прославились на ниве журналистики, Арон и вовсе стал известным прозаиком и драматургом, чья пьеса «Закон Ликурга» по «Американской трагедии» Драйзера шла во многих театрах Советского Союза, и в ней играли Людмила Касаткина и Алексей Баталов.
Мятущаяся душа его отрицала покой, поэтому прожил он короткую, но бурную жизнь. Рассказы о его проделках весьма противоречивы и со временем превратились в байки и в мифы, потому что порой им самим и инициированы, а затем людская молва их размножила. Но многие эпизоды его деятельности, особенно зарубежной, где он выступал разведчиком-нелегалом, вряд ли будут когда-либо рассекречены, а значит, он останется человеком-загадкой.
Парадоксально, но чем дальше отодвигаемся мы от событий двадцатых – тридцатых годов прошлого века, тем горячее интерес у нас к бытию и делам тех, кто творил историю России. Словом, все по Оскару Уайльду: «Once you’re dead, you’re made for life» – «Однажды умерев, ты готов жить».
Сначала были книги
Согласно записи № 469 в «Книге появившихся на свет евреев в 1900 году» Одесского городского раввината 12 марта (по новому стилю) у приказчика по бакалейной части Гирша Самойловича Блюмкина и его жены Хаи Лейбовны родился сын.
На восьмой день жизни, как положено, Симху-Янкеля Гершева, будущего террориста, чекиста и авантюриста, более известного как Яков Григорьевич Блюмкин, подвергли ритуалу бар-мицва – обрезанию. А восьми лет от роду, как положено, его отдали в Талмуд-тору, бесплатное начальное духовное училище, пристанище отпрысков беднейших еврейских семей. Там он изучал Библию и арифметику, Талмуд и географию, древнееврейскую историю и естествознание, русский и иврит, занимался гимнастикой, пел в хоре, рисовал.
Окончив Талмуд-тору в 1913 году, Яша нашел «козырное место» – днем за 20 копеек/сутки работал помощником электрика в Русском театре, а ночью бесплатно при свете лучины в подвале Дома книжной торговли «Культура» занимался самообразованием: запоем читал русских и зарубежных классиков, изучал специальные издания – «Основы ораторского искусства», «Свод законов Российской империи», «Речи знаменитых российских юристов».
Особое влияние на отрока оказали романы Александра Дюма. Истории о пиратах, ставших маркизами, нацелили Якова на поиск полных опасностей приключений и авантюр. Да и вообще, убедили его строить свою жизнь не по библейским канонам, а по «Графу Монте-Кристо».
Накопленный во время ночных бдений багаж хаотичных знаний по разным отраслям, феноменальная память, мгновенная реакция, актерский дар и богатое воображение, наконец, подкупающая харизма в будущем помогут Блюмкину в любом обществе сойти за человека, имеющего системное образование. Так и случилось в 1925 году, когда он был вхож в дом А.В. Луначарского. Поначалу нарком просвещения принял Блюмкина за выпускника юрфака Императорского Новороссийского университета.
В 1914 году Яков сошелся с «корифеями молодой литературы» Эдуардом Багрицким, Юрием Олешей, Валентином Катаевым. Они обнаружили в Яше «поэтический дар», и он за мизерную плату – копейка/строка – сочинял вирши для журнала «Колосья» и газеты «Гудок», рассчитанных на детей из еврейских семей, и пописывал для центрального городского издания «Одесский листок».
Блюмкин желал большего, чем копеечный заработок, – богатства и славы героев из прочитанных романов. В отрочестве это было монотематической идеей, а стало доминантой всей его последующей жизни, заставляя пребывать в постоянном поиске. В 14 лет он нашел стезю, которая, как ему казалось, сулит желаемое. На той «стезе» он споткнулся и угодил, как он сам выразился, в «некошерную» ситуацию – был поставлен на учет в Департаменте полиции как «криминальный элемент».
«Талантливый подлец»
14 января 1915 года «Одесский листок» известил своих читателей: «Чинам сыскной полиции удалось раскрыть организацию, которая за очень приличные деньги снабжала преступный мир подложными паспортами и документами для отсрочки от воинской повинности».
Одним из инициаторов печатания фальшивых документов, которое велось в подвале Дома книжной торговли «Культура», оказался наш герой. Когда Яшу разоблачили и привели на допрос в околоток, он со страху готов был пойти на сотрудничество со следствием и даже сознаться, что лично поджег Москву в 1812 году. Но его интригабельный ум вовремя подсказал выход, и он, надев заискивающую улыбку кролика перед удавом, вкрадчиво молвил, что всего лишь выполнял приказ хозяина Дома Якова Абрамовича Перемена.
Перемен подал на лжеца в суд. Но Блюмкина оправдали! А все потому, что он совершил дьявольски изощренный трюк: известному своей неподкупностью судье курьером передал деньги в конверте, вложив туда визитную карточку Перемена.
Придя в ярость от такой вопиюще наглой взятки, судья вынес Блюмкину оправдательное решение, а Перемена арестовал. Узнав, что явилось причиной ареста, тот завопил: «Я подозревал, что он подлец, но не думал, что настолько талантливый!»
Дитя революций
Русская революция 1905–1907 годов превратила Одессу в полигон для политических и террористических акций эсеров, социал-демократов, анархо-коммунистов и откровенных бандитов, рядившихся в тогу революционеров. Но к 1910 году правительство Столыпина репрессивными мерами навело порядок. Тогда-то в Одессе и появилось крылатое выражение «столыпинские галстуки» – виселицы, на которых казнили революционеров и террористов. С легкого пера Валентина Катаева отцом выражения стал именитый одессит – куплетист Лев Зингерталь, который выступал в синематографе «Биоскоп Реалитэ».
Однажды владелица заведения мадам Валиадис, чтобы оправдать высокую цену входных билетов, предложила Зингерталю ввести в репертуар какую-нибудь актуальную политическую тему. Куплетист охотно откликнулся, и следующий вечер открыл представление частушкой:
У нашего премьера ужасная манера –
На шею людям галстуки цеплять.
Реакция властей была мгновенной: «Биоскоп» закрыли. Госпожа Валиадис разорилась на взятках для полиции, а Зингерталь сбежал из города.
Столыпинские репрессии сбили революционную волну, вызвав застой в социальной жизни Одессы. Но с началом Первой мировой войны вновь ожили ушедшие в подполье организации революционеров всех мастей. Яков, несмотря на свой возраст, живо интересовался политической конъюнктурой города. И старший брат Лева, член РСДРП, взялся приобщить его к революционным идеям. Но Яша нашел социал-демократические постулаты слишком «мягкими». Ему, максималисту, была милее французская революция с ее гильотиной, и в 1915 году он примкнул к анархо-коммунистам, а уже Октябрьскую революцию встретил членом партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР).
В марте 1918-го Блюмкин в составе Третьей Революционной армии воюет против германских войск. В 18 лет он – член Военного совета армии, комиссар, затем начальник разведотдела и, наконец, начальник штаба армии.
Это сладкое слово «ЧК»
Левоэсеровские лидеры высоко оценили службу Блюмкина в Третьей армии и после ее расформирования направили его в Москву, в центральный аппарат Всероссийской чрезвычайной комиссии. ЦК ПЛСР планировал использовать Якова в акциях по ликвидации диппредставителей Германии в Москве, чтобы сорвать Брестский договор.
Зампред ВЧК левый эсер В.А. Александрович, наделив Блюмкина неограниченными полномочиями и безмерным бюджетом, а также вручив ему атрибут высшей привилегированности – ключ от туалета для начальствующего состава, поручил сформировать отделение по борьбе с международным шпионажем. Польщенный доверием чекиста-однопартийца столь крупного калибра Яков принялся за дело, засучив рукава.
Принадлежность к ЧК вскружила Блюмкину голову. Когда он в галифе, в высоких сапогах и в кожаной куртке с маузером на боку появлялся на улице, встречные прохожие шарахались от него. Яков при этом упивался собственной значимостью, он – хозяин жизни!
Предаваясь возлияниям в литературном кафе «Стойло Пегаса» в обществе Есенина и Мандельштама, Блюмкин красовался, изображая себя человеком, наделенным правом решать судьбу любого смертного. «Вон видите, сидит поэт, – указывал он на кого-нибудь в зале. – Он представляет большую культурную ценность. А если я захочу – его тут же арестуют, и я подпишу ему смертный приговор. А вообще, я приглашаю вас на Лубянку, чтобы вы увидели, как я из пулемета расстреливаю “контриков”».
Вопрос: «Что, прямо-таки из пулемета?!»
Ответ: «Да, прямо из пулемета, потому что к стенке я зараз ставлю двести – триста этих тварей!»
…В этом эпизоде – весь Блюмкин с его талантом мгновенно ошеломить и «развести» собеседника. Недаром его недоброжелатели говорили, что даже когда он произносит таблицу умножения, ему не веришь.
Ищущий да обрящет
Когда Блюмкин стал начальником отделения по борьбе с международным шпионажем, главной его заботой было найти способ проникнуть в германское посольство. Нет, не для сбора доказательств шпионской деятельности немцев в России, а для поиска возможности ликвидировать германского посла графа Вильгельма фон Мирбаха…
И вдруг Яков узнает, что в отеле «Элит» живет бывший военнопленный, офицер австрийской армии граф Роберт Мирбах, племянник германского посла. Тогда же (и очень кстати!) в отеле обнаружили бездыханное тело шведской актрисы Ландстрем. Офицера задержали под предлогом причастности к смерти шведки. После многодневных допросов Роберту предъявили обвинение в убийстве актрисы и в шпионаже в пользу Австро-Венгрии, что означало одно – расстрел.
Блюмкин, выступив в роли ангела-спасителя, пообещал сохранить графу жизнь, если он согласится работать на ЧК. Мирбах условие принял и дал подписку о сотрудничестве. Яков ликовал – все секреты германского посла теперь у него в кармане!
В.А. Александрович от имени руководства ВЧК поздравил Блюмкина с успешным дебютом, а от имени ЦК ПЛСР попенял ему за вялую работу по проникновению в германское посольство.
Но Фортуна уже вела Якова за руку. На следующий день в его кабинет нежданно, как снег в июле, вошел Изя Вайсман, монтер из «Мосэлектро», и выложил мандат, заверенный Дзержинским, на проверку электросети в здании.
Упустить такой шанс – что получить разряд в 10 тысяч вольт! И бывший помощник электрика Яша, а ныне начальник отделения ВЧК Яков Григорьевич Блюмкин быстро нашел общий язык с монтером. А когда узнал, что германское посольство входит в зону его обслуживания, провел блиц-вербовку и присвоил Вайсману псевдоним «Штепсель». Спустя час новоиспеченный агент доставил Блюмкину схему расположения помещений посольства.
«Ну вот, – пощипывая бородку, задумчиво произнес Яков, – теперь, как говорят на Привозе, осталось лишь к пуговице пришить костюм».
Ссора с Мандельштамом
Свои победы на «чекистском поприще» Блюмкин отмечал не с коллегами, а в компании близких ему по духу людей – с Сергеем Есениным и Осипом Мандельштамом. Вот и в июне Блюмкин, изрядно выпив, рассказал им о вербовке Роберта Мирбаха и о желании «пустить в расход» интеллигентишку-поэта Пусловского, который сидит у него в ЧК: «Подпишу бумажку, и через два часа нет человечка!»
Бахвальство «романтика революции» о лишении жизни интеллигентишки Пусловского довело другого хилого интеллигента, Мандельштама, до нервного срыва. Он заорал, что не допустит расправы.
На что Блюмкин вынул револьвер и сказал, что пристрелит Осю «если тот сунется не в свои дела». Одарив Есенина грозным взглядом, Блюмкин заявил, что «если его пьяный треп станет известен руководству ВЧК, то никому, то есть и ему, Сергею, тоже не поздоровится…»
Есенин лишь улыбнулся, а Осип в панике бросился вон из кафе. Попав на прием к Дзержинскому, он в деталях сообщил об инциденте, делая упор на разглашении Блюмкиным тайны ВЧК о вербовке Роберта Мирбаха. Однако мер в отношении Блюмкина так и не было принято, ибо все затмило убийство германского посла и мятеж левых эсеров.
Блюмкин же всякий раз при встрече с Мандельштамом, даже завидев его на противоположной стороне улицы, угрожающе обнажал ствол. И тогда поэт сбежал на время в Грузию.
Звездный миг, или Заявка на бессмертие
6 июля 1918 года в 14 час. 05 мин. Блюмкин и его сослуживец по Третьей армии Николай Андреев на служебном «паккарде» подкатили к германскому посольству. Охрана засомневалась в подлинности мандата, и тогда Блюмкин вспомнил, что словом и маузером можно добиться большего, чем одним словом – обнажил ствол и пригрозил стражам арестом. На шум вышел советник Рицлер, с которым чекистам пришлось объясняться в манере пантомимы – они не владели немецким языком, а Рицлер – русским. Подозревая, что посол где-то рядом и его слышит, Блюмкин громко заявил, что прибыл по поводу его племянника Роберта, который находится под арестом в ЧК. Вильгельм фон Мирбах появился тотчас.
Около получаса Блюмкин морочил ему голову разговорами – осваивался и присматривался. Затем нагнулся к стоявшему у ног портфелю, выхватил наган и в упор выстрелил в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Все трое рухнули на пол. Вдруг посол вскочил и бросился бежать. Андреев швырнул ему под ноги бомбу, но она не взорвалась. Ее подхватил Блюмкин и, отпрыгнув в сторону, снова метнул в посла. Раздался страшный взрыв, с потолка оборвалась люстра и вылетели окна. Блюмкин выпрыгнул из оконного проема со второго этажа и сломал себе лодыжку, а когда перелезал через посольскую ограду, пуля – прости-прощай от охраны – попала ему в бедро. Истекая кровью, он дополз до машины, и они умчались в штаб Боевого отряда матросов – «засадный полк» левого эсера Попова.
Полагая, что ищейки Железного Феликса уже идут по следу Блюмкина, матросы остригли его под ноль, сбрили бороду, и, убедившись, что полностью изменили внешность, отнесли в лазарет. Вскоре Яков оттуда сбежал и под чужими именами скитался по Центральной России и Украине. В апреле 1919 года он сдался Киевской ЧК и был переправлен в Москву.
16 мая 1919 года вышло постановление Президиума ВЦИК, гласившее: «Ввиду добровольной явки Я.Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа фон Мирбаха Президиум постановляет: Я.Г. Блюмкина амнистировать».
Блюмкин, личность с дрейфующими принципами, поняв, что в ПЛСР ему уже ничего не светит, 19 мая 1919 года подал заявление о вступлении в РКП(б), где, по его прикидкам, еще можно сделать карьеру. И ведь вступил-таки!
Левые эсеры предательства не прощали, какие бы заслуги в прошлом ни имел их бывший соратник – в течение полугода на Блюмкина было совершено три покушения. Без крови не обошлось, но он все-таки остался жив, подтвердив укоренившуюся за ним репутацию человека, по пятам которого неотступно следует удача.
Некоторые историки считают, что отношения между лидерами РКП(б) Лениным, Сталиным, Свердловым и вожаками ПЛСР в лице Спиридоновой, Камкова, Натансона к 6 июля 1918 года достигли точки невозврата, и убийство германского посла явилось лишь спусковым крючком для начала мятежа левых эсеров. А Блюмкин, совершив акт возмездия за «похабный» Брестский договор, «застолбил» себе место в истории.
К слову, кандидатов в убийцы германского посла среди левых эсеров было хоть отбавляй, но выбор пал на Блюмкина. Почему? А просто: ЦК ПЛСР исходил из того, что он хорошо (благодаря своему агенту) знал расположение помещений в посольстве и, что важно, – вел дело Роберта Мирбаха и под этим предлогом мог наверняка получить аудиенцию у посла.
«Смерч деятельности»
В 1920–1921 годах Блюмкин слушатель отделения «недоучившихся героев Гражданской войны» в Военной академии РККА. Это не мешает ему в течение полутора месяцев готовить революцию в Персии. Оттуда он вернулся членом (!) ЦК Иранской компартии с партбилетом №-002…
В 1924 году Блюмкин, не расстававшийся с мечтой стать писателем, подрядился выпустить в серии «Люди революции» брошюру о Дзержинском. Тогда же он начинает сотрудничать с Троцким, к которому «привязался всей силой своего пылкого сердца». Сослуживцы ехидно посмеивались, что при упоминании имени Троцкого «у Яши глаза потели божьей росой, а сам он впадал в зримый экстаз».
Блюмкин выполняет множество поручений «демона революции»: готовит материалы и статьи; редактирует тексты его выступлений; составляет собрание его сочинений и пишет к нему предисловие; под девизом «Наш наркомвоенмор – образец совершенного человека!» проводит линию Троцкого в ВЧК и в военной разведке.
Лев Давыдович, в свою очередь, играя роль покровителя Блюмкина, часто повторяет: «Яков – это смерч деятельности! Я взял его к себе, в военный секретариат, и всегда, когда я нуждался в храбром человеке, он был в моем распоряжении». Однако особо приближенным цинично заявлял: «Таких людей, как Блюмкин, прошедших испытание бедностью, нельзя допускать к испытанию богатством и властью!»
Дан приказ ему на Восток
Одним из самых распространенных мифов об операциях, в коих принял участие Блюмкин – это поиск Шамбалы, страны всеобщего счастья, высшей мудрости и абсолютной справедливости.
Подготовка к экспедиции, которая должна была установить контакт между верховными жрецами Земли и советским правительством, началась летом 1925 года. Эту идею одобрил даже Дзержинский, и по его распоряжению на нужды предприятия выделили 100 тысяч золотых рублей ($600 тысяч по тогдашнему курсу). Но в последний момент экспедиция сорвалась из-за бюрократической склоки между руководством ИНО ОГПУ (внешняя разведка) и Наркомата иностранных дел. Но начальник Спецотдела ОГПУ Бокий и его эксперт по парапсихологии Барченко решили все-таки отправить в Шамбалу хотя бы одного человека. Выбрали Блюмкина и якобы под прикрытием монгольского ламы включили его в состав экспедиции известного художника, философа и общественного деятеля Николая Рериха, который отбывал в Тибет.
Доступные исследователям документы не дают однозначного ответа на вопрос, был ли Блюмкин в экспедиции Рериха. Сегодня ответ звучит так: «скорее нет, чем да». Ведь доподлинно известно, что уже в начале 1926 года Блюмкин прибыл в Улан-Батор в качестве «легального» резидента ИНО ОГПУ одновременно в Монгольской республике, в Тибете, во Внутренней Монголии и в некоторых районах Китая. Его деятельность, а скорее поведение, вызвало серьезные нарекания со стороны начальника Разведупра Берзина, и в ноябре 1927 года Блюмкина отозвали в Москву.
Дела амурные
Историки, которые из всей жизни и деятельности Блюмкина почему-то вычленили и с пристрастием изучали только его любовные амбиции, пришли к ошеломляющему выводу: он был неуемным и неразборчивым сексоголиком. Это не так. Мимолетным связям с распущенными барышнями он предпочитал романы с аристократками духа, с женщинами, имеющими богатый внутренний мир. К ним он тянулся всю свою сознательную жизнь, именно они становились объектами его обожания и даже музами.
Так, в 1920 году Блюмкин вступил в брак с высокообразованной девушкой Татьяной Файнерман, дочерью известного журналиста и литератора. Это был его третий брак. Предыдущие два распались как раз по причине скудости культурных и духовных потребностей его избранниц.
С Файнерман Блюмкин счастливо прожил до 1925 года, пока не встретил племянницу жены наркома просвещения Луначарского А.В. – Татьяну Сац (в будущем она прославится на всю планету как балетмейстер и создатель первого в мире детского театра).
Сац влюбилась в «легендарного террориста», он ответил ей взаимностью и развелся с Файнерман. Свидетельством их бурного романа, а также намерения связать себя супружескими узами являются десятки их посланий друг к другу (предположительно, находятся в Лубянских архивах).
В феврале 1928 года в аппарате ИНО появилась новая сотрудница Лиза Горская, женщина редкого ума и яркой красоты. Яков влюбился в нее с первого взгляда, и она уже согласна была принять его любовь, но возобладало чувство долга: руководство предложило ей выйти замуж за разведчика, с которым ее планировали отправить за рубеж в долгосрочную командировку. Для Блюмкина ведомственный кодекс не стал препоной: Лизе, своей музе, все шесть месяцев до своей командировки в Стамбул он посвящал десятки поэтических строк…
Последняя гастроль
Во времена правления Кемаля Ататюрка советской внешней разведке удалось наладить некое подобие взаимовыгодного сотрудничества с турецкими спецслужбами. Под руководством Эйтингона «легальная» резидентура ИНО в Стамбуле успешно разрабатывала дипломатические представительства Японии, Австрии, Франции. Удалось проникнуть в секреты этих миссий, в частности, читать почту французского военного атташе и без особых усилий добывать сведения о подрывной деятельности различных групп антисоветской эмиграции – азербайджанской, северокавказской, украинской.
Поскольку условия ведения разведывательной работы с позиций Стамбула были исключительно благоприятными, в середине 1928 года Центр принял решение организовать там нелегальную резидентуру для работы по Ближнему Востоку и для создания агентурной сети в Палестине и Сирии. По протекции Мейера Трилиссера, в тот период начальника ИНО, резидентом был назначен Яков Блюмкин.
В сентябре 1928 года Блюмкин с паспортом на имя иранского купца Якуба-заде прибыл в Стамбул, открыл магазин персидских ковров, нанял мажордома, повара, парикмахера и шофера. Почувствовав, что полностью легализовался, решил на все «сто» использовать свое «козырное» положение: пустился в бесконечные, по пышности сравнимые с выездом падишаха, вояжи в Иерусалим, Каир, Дамаск, Париж, Берлин, в Вену.
Везде он живет по трафарету подгулявшего купчика: если шашлык, то обязательно из осетрины, если омар, то из Нормандии, если шампанское, то «Дом Периньон», если икра, то черная и непременно белужья. Он опустошил кассу нелегальной резидентуры: только за месяц его траты превзошли сумму годового денежного довольствия трех сотрудников. Он беспрестанно повторяет фразу, которой оправдывает свои прихоти: «Мне не надо ничего необходимого. Я легко довольствуюсь самым лучшим». Иначе быть не может, ведь он – разведчик государственного значения!
Прибыв в конце марта 1929 года в Берлин, Блюмкин узнал, что его кумира Льва Троцкого выслали из СССР в Турцию. Он бросает все, мчится в Стамбул и 16 апреля на встрече с «демоном революции» клятвенно заверяет его, что «всецело отдает себя в его распоряжение».
Дальше – больше. Блюмкин регулярно знакомит Троцкого с секретными материалами и снабжает валютой из оперативной кассы резидентуры. Это стало известно главе «легальной» резидентуры в Турции Науму Эйтингону, и он обо всем проинформировал Центр. Блюмкина отозвали в Москву, где он в начале октября пытался объединить всех известных ему троцкистов, чтобы, выступив единым фронтом, сместить с поста Сталина.
С пьедестала на эшафот
15 октября Блюмкина арестовали. Блиц-следствие закончилось судом, на котором ему вменили в вину следующие преступления: визит к Троцкому, объявленному контрреволюционером; доставку в СССР подстрекательских писем от него; попытку восстановить в стране нелегальную организацию троцкистов; попытку вербовки разведчицы Елизаветы Горской в организацию троцкистов на роль связной; нелегальный провоз оружия из-за рубежа.
Блюмкин признал вину только по трем пунктам. При голосовании мнения судейской коллегии разделились: за тюремное заключение высказались Берзин, его заместитель по разведке Артузов и Трилиссер. За смертную казнь – Ягода, Агранов, Паукер и Молчанов. Менжинский ввиду щекотливости ситуации воздержался.
Сталин собственной рукой начертал вердикт: «Расстрелять за повторную измену пролетарской революции и советской власти, и за измену революционной чекистской армии», после чего Политбюро ЦК РКП(б) утвердило приговор.
Когда его огласили, Блюмкин, не потеряв самообладания, раздельно произнес: «В Талмуд-торе меня просветили, что если Бог возлагает на тебя крест, то дает и силы нести его…»
Подумав секунду, добавил: «А сообщение о том, что меня расстреляли, появится в “Известиях” или в “Правде”?»
…3 ноября 1929 года, когда комендантский взвод под командованием Агранова взял Блюмкина на прицел, он успел крикнуть: «Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция!» и запел Интернационал.
P.S. Расстрел Блюмкина произвел на рядовых чекистов удручающее впечатление. Это был первый случай, когда коммунист, сотрудник ОГПУ столь высокого ранга (три ромба и звезда на клапане рукава френча – это заместитель начальника отдела в центральном аппарате или замкомкора в войсках ОГПУ), наконец, заслуженный перед революцией боец расстрелян по приговору Коллегии ОГПУ и с одобрения Политбюро РКП(б).
Многим просвещенным российским коммунистам на память пришли слова знаменитого деятеля Великой французской революции Жоржа Жака Дантона, казненного в 1794 году недавними соратниками: «Революция пожирает своих детей».