Лишь шум равнинного ветра, да редкое блеяние овец некоторое время было ответом молодому Кабилю.
— Тот молодой шурави говорил мудрые вещи, Кабиль, — тихо проговорил старый пастух. — От войны не убежишь, если она уже царствует вокруг. То, что произойдет сегодня, было лишь вопросом времени. Рано или поздно мы бы столкнулись с бандитами.
— Я им не верю, отец, — отвернулся Кабиль.
— С ними женщина и ребенок, сын, — сказал ему Вахид. — Шурви их не тронули, а даже, наоборот, кажется, стараются им помочь.
— Шурави убили дядю Дауда, — резковато бросил Кабиль.
Отец медленно обратил к нему свое лицо с густой, сероватой от седины бородой. Устало посмотрел на сына.
— Мой брат доверился не тем людям, Кабиль. Принял не ту сторону. За это он и поплатился. Мы с тобой не повторим тех же ошибок.
— Но отец… Если бы не шурави, мы бы…
— Если бы не шурави… — Взгляд Вахида, обычно спокойный и задумчивый, сделался вдруг жестче, — мы бы умерли с голоду. У нас не было бы столько овец. Не было бы совсем никакого будущего. Я обязан многим советской власти, сын. А пророк Мухамед, да благословит его Аллах и приветствует, учит нас быть благодарными и никогда не забывать добра. Вот и мы тоже не забудем.
Глинобитная, сложенная из грубых камней хижина пастухов расположилась на пригорке у самого края низины, где протекал ручей.
Внутри царил полумрак. Пахло сушеными травами, висевшими на стенах и потолке, а также вытопленным жиром. Свет проникал сюда лишь через дымоход в потолке, да узкие оконные щели.
Пастух сказал положить Искандарова на войлочный матрас, у дальней стены. Под голову ему старик по имени Вахид, скомкал и подложил свою бурку. Укрыл покрывалом из шкур горных козлов.
А потом принялся заниматься ранами Искандарова.
Разведчик, к слову, заснул почти сразу, как его уложили на матрас. Дорога измотала раненого человека.
Шарипов и Наливкин уселись у двери. Худощавый парень с лицом, поросшим смешным редким пухом, по просьбе отца нехотя поставил им деревянные ящики. Впрочем, мальчишка, звали которого Кабиль, почти сразу вышел на улицу следить за лошадьми и овцами.
Нарыв и Малинин устроились у оконной щели, время от времени наблюдая за тем, что твориться снаружи. Альфа, легла между ними и лакала воду, предложенную ей старым пастухом в деревянной миске.
Девочка с мамой расположились на втором матрасе, у стены. Пастух предложил им жареный курдюк, но они отказались. А вот нелюдимый афганец уселся в углу, недалеко от входной двери.
Мы с Булатом уселись у очага. Напившийся кипяченой, но остуженной воды пес, положил голову мне на бедро. Прикрыл глаза, когда я стал почесывать его выпуклый лоб.
На подбитой овечьими шкурами стене, над низкой полкой, полной какой-то мелкой утвари, я заметил висевшую фотографию в рамке. На ней, старой и почти выцветшей, были изображены два человека. Два солдата.
— Он был хорошим проводником, — вдруг сказал старик, омывавший ноги разведчика душистым отваром из лечебных трав.
Казалось, старый пастух не отвлекался от дела. Тем не менее он как-то заметил, куда я смотрю.
— На фотографии вы? — Спросил я.
— И мой старший сын. Год назад его убили душманы, когда поняли, что он водит шурави по тайным тропам, в горах.
— Примите мои соболезнования, — сказал я.
Старик промолчал, но кивнул
— Значит, семейное дело у вас такое, — заметил Наливкин, немного погодя.
— Было семейным. Но я слишком стар, чтобы ходить по горам. Да и с овцами иметь дело безопаснее, чем с душманами или шурави.
— Безопаснее, в первую очередь, для вашего сына, — не спросил, а утвердил я.
Руки пастуха, которыми он ловко работал, обрабатывая раны разведчика, вдруг вздрогнули. На мгновение замерли, но вновь проворно задвигались.
— Кабиль мечтает быть воином, — сказал старик. — Таким же, каким был я, его брат и его дядька. Но он не той породы. Не подходит для войны.
Старик замолчал на несколько мгновений, а потом добавил:
— Когда-нибудь он это поймет.
Когда старик закончил, он спросил у Малинина бинты. Спецназовцы стали рыться в вещмешках, но ничего не нашли. Кажется, все уже извели на гноящиеся раны Искандарова.
Тогда Вахид встал, направился к небольшому сундучку, что стоял у стены, рядом с уголком святыни, где на деревянной подставке лежал потрепанный Коран.
Потом пастух достал из сундучка рубаху. Вернувшись к разведчику, старик опустился и стал рвать ее на бинты.
— Можете взять у нас что захотите, перед тем как мы уйдем, — Сказал Наливкин, наблюдая за тем, как старик рвет рукава рубахи.
— Ничего не нужно. Ваш смелый сержант, — старик глянул на меня, — верно сказал по дороге сюда — любая ваша вещь, что тут останется, может дать бандитам повод напасть на нас.
— Спасибо, — помедлив несколько мгновений, с горечью в голосе сказал Наливкин.
Когда старик закончил с Искандаровым, он подсел к очагу. Помешал в армейском котелке, что висел над ним на железном крюке, какой-то остывший отвар.
— Значит, вы идете к старой мечети?
— Да, — сказал я. — Через перевал Чахар-бад.
Внезапно открылась дверь. Пригнув голову, внутрь зашел Кабиль. Присел у очага на выцветший ковер, которым был устлан земляной пол.
— Ты перегнал овец? — Спросил у него старый пастух.
— Да, отец, — проговорил тот суховато и покосился на Нарыва с Малининым, сидящих у оконной щели.
— Как кони?
— Напоил.
Старик засопел. Казалось, он не собирался продолжить наш разговор.
Я быстро понял, что Вахид явно не хотел сказать лишнего при сыне.
— Мы скоро уйдем, — сказал я, — дорога не ждет.
— Пусть чабрец начнет делать свое дело, — проговорил старый пастух.
— Пусть, — согласился я. — Но все же, нам следует поторопиться. И вполне возможно, скоро тут будут душманы.
Кабиль нахмурился и потемнел лицом. Зло зыркнул на меня. Когда наткнулся на мой взгляд, в глазах его тут же блеснул страх. Он поспешил опустить их.
— Значит, смотрите, как мы поступим, — продолжил я. — Если они придут и будут спрашивать о нас, скажите, что мы тут были. Что заставили вас силой оружия показать нам дорогу к Пянджу.
Старик слушал внимательно. Кивал.
— Саш, им лучше просто отбрехаться, — вмешался Шарипов. — Пусть скажут, что не видели нас здесь. И вся недолга.
— Не пойдет, — покачал я головой.
— Это еще почему?
— Потому что они нам не поверят, — продолжил мою мысль старый Вахид. — И тогда начнут пытать.
— Верно, — кивнул я. — Вы должны сообщить им, куда мы пошли. Причем добровольно. А мы, в свою очередь, оставим им несколько следов на ложном пути. Пусть думают, что мы торопимся. Подыграйте им. Расскажите о нашем тяжело раненном товарище.
С этими словами я кивнул на Искандарова.
— Если вы подыграете им, они поверят. А еще будут слишком заняты погоней за нами, чтобы обратить на вас с сыном какое-то внимание.
Старик снова кивнул.
Внезапно Кабиль заговорил о чем-то на Пушту. Он обращался к отцу, но тот быстро его одернул:
— У нас гости, сын. Невежливо говорить при них на языке, которого они не понимают.
— Некоторые понимают, — хмыкнул Наливкин.
Кабиль резко обернулся. Удивленно глянул на командира «Каскада».
— Кабиль, — очень спокойно позвал я.
Мальчишка также резко и даже как-то испуганно бросил на меня взгляд.
— Просто слушай своего отца. Тогда все обойдется.
Парень опустил глаза и не решился мне ничего ответить. Тогда, погодя немного, заговорил старый пастух:
— Кабиль, принеси воды из ручья.
— Отец, — недоумевая, приподнял бровь мальчик, — но наши хумы еще полны. На лошадей я истратил лишь один.
— Принеси, пожалуйста, — настоял Вахид. — У нас много гостей, и им тоже нужна вода. А еще они, наверное, захотят омыть лицо и руки, чтобы очиститься от дорожной пыли, перед тем как снова отправиться в путь.
— Было бы неплохо, — разулыбался Наливкин, потирая шею.
Мальчик вздохнул. Поднялся от очага и понуро вышел из хижины. Мы с Вахидом проводили его взглядом. Выждав полминуты в тишине, старик спросил у Нарыва:
— Он пошел к ручью?
Нарыв заглянул в щель.
— Да, вон он топает.
Тогда старый пастух потянулся к очагу и убрал один камень. А потом выкопал из земли небольшой мешочек. Развязав его, вытрусил перед собой какие-то мелочи: советские значки, монетки, пуговки с офицерского кителя. А потом достал старую маленькую и очень ветхую карту.
— Смотрите, — сказал он.
Я подался вперед, чтобы рассмотреть карту подробнее. Наливкин с Шариповым тоже приблизились, встали над нами.
— Вот, видите эту линию?
— Вижу, — сказал я.
— Это старая козья тропа, — продолжил старик. — Если вы пойдете здесь, а не через перевал, это сократит вам добрых два часа пути.
По просьбе Наливкина, Старик передал карту ему. Командир «Каскада внимательно всмотрелся в нее».
— Я никогда не видел этих троп на наших картах, — задумчиво сказал он.
— Потому что о них мало кто знает, — Вахид улыбнулся. — Эти тропы нашел я. Я внес их на карту. Долго хранил ее, скорее, как память, чем для дела. Но теперь она сослужит вам добрую службу.
— Мы можем взять? — Несколько удивленно спросил Нливкин.
Старик кивнул.
Капитан бережно свернул небольшую карту, сунул в карман кителя.
— Спасибо, — сказал я. — Эта карта может спасти много жизней.
— Может, — кивнул старик. — Спасала раньше, спасет и теперь.
В ответ на это я улыбнулся старику. А потом благодарно кивнул в ответ.
— Сашка, ты часы мои не видал? — Спросил Наливкин, завязывая вещмешок, — как сквозь землю провалились. Помню, снимал, когда умывался, а куда положил, черт его знает! Запамятовал!
— Не видал, товарищ капитан, — пожал я плечами.
— Хреново, — вздохнул Наливкин, — Слава, Нарыв! А ты не видал⁈
Мы собирались в путь. Перед тем как идти дальше, мы с Нарывом конно поехали по дороге в сторону Пянджа. Там отъехав примерно полкилометра, сымитировали короткую стоянку, как бы случайно оставив то тут, то там, следы своего пребывания: консервные банки, упаковки от медикаментов и солдатских галет. Лошадь Нарыва даже щедро подкинула душманам конских яблок.