Я молчал, рассматривая фото.
— Он тесно связан с Абади, — продолжил Искандаров. — «Черные аисты», похищения людей, провокации на советской границе — все это их рук дело. Их и еще одного человека.
— Кого?
Искандаров покачал головой:
— Я не знаю. Не знаю ни имени, ни национальности, ни гражданства. Это темная лошадка, — поджал губы майор. — Возможно, Пакистан. Возможно, Китай… Может быть, ЦРУ.
Искандаров нахмурился, не отрывая от меня взгляда.
— Они что-то задумали, Саша. Все, что происходит на советско-афганской границе в последнее время — крохотные кусочки огромной картины. Чего-то большего. Чего-то геополитических масштабов…
Он замолчал. Серые глаза Искандарова будто бы блеснули в темноте. Это был не страх, нет. Он опасался чего-то, но не боялся. Опасался так, как опасается дикий кот приближающегося охотника. Опасался, но готов был сражаться до конца, если потребуется.
— Они называют это операцией «Пересмешник», — сказал Искандаров. — И, по всей видимости, она уже началась. В Кабуле я не просто руководил сетью информаторов. Часть из них были перевербованными пакистанскими шпионами из ISI. И незадолго до того, как попался я, эти агенты начали умирать. Это похоже на чистку. Чистку перед каким-то решительным шагом.
— В желудке Абади была капсула, — сказал я задумчиво. — Он признался, что в ней микрофильм с именами пакистанских агентов, работавших на СССР.
Искандаров задумчиво почесал щеку.
— Очередное подтверждение тому, что они к чему-то готовятся. Мое похищение, по всей видимости, было частью этой подготовки. Они хотели вычислить через меня всех завербованных нами резидентов ISI.
— Эта информация не для моих ушей, товарищ майор, — покачал я головой. — Почему вы рассказываете обо всем этом мне? Простому солдату, служащему на пограничной заставе?
— Потому что ты уже во всем этом участвуешь, Саша, — сказал Искандаров решительно, — с того момента, как ты взял в руки нож Батубра Нафтали, ты тоже в игре. А еще… — Он осекся. — Еще, если тебе повезет, у тебя есть шанс затормозить «Пересмешник». Я знаю, что Тарик Хан играет не последнюю роль в их грязных делах.
— И что вы хотите от меня? — повременив, спросил я.
Искандаров сглотнул. Подождал отвечать, словно бы решаясь произнести какие-то слова.
— Этот человек идет по пятам за Абади. Он подчищает за ним. Выполняет грязную работу. Приходит внезапно, и так же внезапно уходит, словно призрак, — Искандаров замолчал. Поджал губы. Под его высокими, островатыми скулами заиграли желваки, — а значит, очень скоро он будет и здесь, на границе.
Искандаров вздохнул.
— Я долго во всей этой системе, Саша. Знаю, какой она бывает громоздкой и вялой. Иногда решительные, но неуставные действия дают больше результата, чем работа по любым инструкциям. И ты, Саша, способен на такие действия. Я видел это буквально собственными глазами. На это я и надеюсь, — разведчик сглотнул. — Сейчас мне только и остается, что надеяться.
— Почему вы уверены, что он будет здесь? — спросил я.
— Я не уверен, — покачал головой Искандаров. — Но я так думаю. Они узнают, куда мы пришли. Узнают, где был Абади. Куда его увезли. А потом попытаются…
— Убить, — докончил я.
— Верно, — Искандаров кивнул. — Попытаются достать его. Может, подготовят диверсию, может станут через местных информаторов подстрекать сочувствующих афганской оппозиции советских граждан. И все для того, чтобы убить Абади.
— Союз поймал пакистанского шпиона, — задумался я. — Это международный скандал. Выходит, что представитель официально нейтрального государства участвует в афганской войне.
— Они будут все отрицать, — покачал головой Искандаров, — Пакистан скажет, что не знает никакого Абади. Огласка им не нужна по многим причинам. В том числе она может помешать их операции.
— Но сам Абади определенно знает многое. И расскажет это нашим.
— Верно, — кивнул Искандаров, — и Тарик Хан, как минимум, попытается заставить его замолчать. Как максимум — вернуть то, что носил Абади в желудке.
Пусть Искандаров и ходил вокруг да около. Пусть начал издалека, но я понимал, к чему он клонит.
— Значит, вы хотите, чтобы я убил этого Хана, — не спросил, а утвердил я.
Искандаров отвел глаза. Почему-то сейчас он не смог выдержать моего взгляда.
— Верно, Саша. Именно этого я и хочу.
Я нахмурился.
— Посмотри на меня, — Искандаров показал мне искалеченные, с уродливо зажившими ожогами руки, — я уже не боец. Мое время прошло. Но если случится так, что ты встретишься с этим человеком, я прошу тебя отомстить ему. Отомстить за мою жену. Отомстить за те злые дела, что он делал и еще сделает. Дать нам время понять, что это за «Пересмешник» такой…
Взгляд разведчика ожесточился.
— И расстроить все их планы.
Искандаров несколько мгновений подождал моего ответа, но когда я промолчал, он продолжил:
— Я знаю, что ты добил Батубра Нафтали. Ты не испугался этого. Не испугался последствий. И знаю, что ты не осудишь меня за такую просьбу, если даже и откажешься ее выполнять.
— Не осужу, — кивнул я. — Но я солдат, а не убийца. Мое дело — охрана государственной границы, а не ликвидация шпионов. Для этого существуют специальные люди.
— Я знаю, — Искандаров тоже кивнул. Потом задумался. Вдруг спросил: — Разреши мне нескромный вопрос?
— Какой?
— Почему ты добил Нафтали?
— Нафтали серьезно ранил одного моего друга, — сказал я. — Возможно, теперь он не сможет ходить. Я обещал ему, что отомщу. Но это главная причина. Есть еще одна.
— Какая?
— Кем бы ни был человек, его стоит уважать хотя бы в момент его смерти.
Искандаров хмуро улыбнулся.
— И откуда у девятнадцатилетнего парня взялось такое отношение к смерти?
— Это длинная история, — ухмыльнулся я.
— Понимаю. Не каждая история должна быть рассказана.
— Верно.
— И все же, ты сдержал свое обещание, Саша. Потому я и решил попросить тебя об этом. Понимаю, перекладывать такой груз со своих плеч на чужие — несправедливо, но… Но у меня, кажется, нет больше иного выхода. Я не знаю, согласишься ты или нет. Доведется ли тебе возможность исполнить обещанное или нет. Но я…
Он осекся. Медленно пододвинул к себе табурет, на котором совсем недавно сидел я, а потом тяжело и медленно уселся на него сам.
— Я слишком устал. Я больше не в силах носить это в себе.
Искандаров вдруг погрустнел. На миг он показался мне совершенно разбитым. Сломавшимся. Но внезапно разведчик кривовато ухмыльнулся.
— Говорят, что когда космонавты в космос летают, то за один полет тратят столько здоровья, сколько им хватило бы на три года жизни. Вот и мне сейчас кажется, что в плену я все свое здоровье уже растратил. Боюсь, что даже на Амину его не хватит. Но когда я увидел тебя и твои дела, сразу понял — такой шанс я упустить не могу. И должен хотя бы попытаться донести до тебя свои мысли.
Я снова ничего не ответил разведчику. Только скрутил фотографию в трубочку и сунул себе в нагрудный карман.
Искандаров поднял на меня глаза. А потом тихо и с надеждой сказал:
— Спасибо, Саша.
— Ну, короче, это было прошлой зимой под Кандагаром, — Наливкин, сидевший на корточках, хохотнул и принялся чистить нож об голенище сапога. — Получили мы разведданные — якобы в кишлаке душманы склад с оружием организовали. Ну, мы, как обычно, ночью подобрались, засекли — стоит такая сакля, вся в щелях, дверь нараспашку, изнутри свет. И главное — пар валит, будто там паровоз топят.
Наливкин сделал театральную паузу, осмотрел всех слушателей. Ухмыльнулся.
— Видите, говорю? Это пороховые гары! Бармалеи там сидят и патроны при свете керосинки сушат!
Сегодня был последний вечер, когда «каскадовцы» прибывали на Шамабаде. Ночью они отбывали с нашей заставы.
По такому случаю офицеры договорились пожарить шашлыки. Участие в «пикнике» принимали свободные пограничники, «Каскад» почти в полном составе (Глушко с ранением увезли в госпиталь) и Жуков со своими танкистами.
Было тепло, но не душно. Злое афганское солнце уже клонилось к закату, и скоро на западе окрасит оно ярко-голубое небо красным заревом. А потом и вовсе исчезнет за вершинами Бидо. Тогда на мир опустятся серые прохладные сумерки.
Двое суток минуло с той ночи, как мы с Нарывом и «Каскадом» вернулись на заставу.
Той же ночью из отряда приехала пара «Шишиг» и УАЗик с офицерами.
Афганок и спасенных нами советских солдат загрузили в одну машину. Абади с Искандаровым — в другую. И тех, и других охранял пограничный конвой.
Из офицеров я знал только одного — особиста Рюмшина. Вместе с ним прибыли еще трое. Ни званий, ни их лиц я не рассмотрел в ночной темноте.
Знал только, что они вместе с Шариповым, Тараном и Пуганьковым на добрых два часа заперлись в канцелярии. Что-то обсуждали там.
Должно быть, неизвестные офицеры прибыли по душу Наливкина. Капитан группы спецназа отчитывался им о прошедшей операции.
К моему удивлению, меня больше не беспокоили, и Черепанов сказал, что мы с Нарывом можем идти отдыхать. Что на следующие два дня у нас назначены выходные.
К концу последнего нашего выходного мужики и решили пожарить шашлык. Проводить, так сказать, товарищей из «Каскада» в дальний путь.
Примитивный мангал, представлявший собой половину разрезанной вдоль железной бочки, покоился на двух парах блоков и исходил дымом.
Внутри подернулся сизым пеплом уголь. На шампурах, которые собственноручно изготовил Черепанов, жарилось душистое, вымоченное в уксусе с луком и чесноком, баранье мясо. Мясо шкворчало от жара углей. Истекало жиром, отчего угли задорно шипели.
По округе разносился аппетитный запах готовящегося мяса.
Местом отдыха нам сегодня послужила небольшая полянка, что развернулась в нескольких сотнях метров от заставы, у тренировочного стрельбища, расположенного под крутым глиняным валом, восходившим к одичавшему, заброшенному местными сливовому саду.