— Это тебе не видно, не слышно, — ухмыльнулся Ильяс Сагдиев, поглядывая, куда наступает его кобыла, — это потому что, Алим, ты сам тише воды, ниже травы. А по мне — так наш новый замбой — очень неприятный человек.
Послушав их разговоры, я пришпорил коня Огонька, когда идущая за нами след в след кобыла Сагдиева стала скалить жёлтые зубы, догоняя и норовя укусить Огонька за круп.
Сегодня мы шли на левый фланг — в горы. Двигались усиленным нарядом.
Раньше мне никогда не доводилось ходить в эти места. Обычно наряды ходили в горы на несколько суток. Так приключилось и с нами.
Левый фланг, тянувшийся сначала у самого Пянджа, уходил потом на вершины Бидо.
Если у реки нас сопровождали редкие заросли лоха и тамариска, произраставшие вдоль берега, а Система бежала змейкой, то поднимаясь на невысокие скалы, то сползая в низины, то дальше, через несколько километров, шёл резкий подъём. Тот самый подъём, где когда-то сбежала от Клима Вавилова Амина во время стрелкового боя с душманами Юсуфзая.
Дальше подъём только усиливался. Начинались крутые скалы и каменистые ущелья. Глиняные осыпи грозили здесь пограничникам постоянными обвалами.
КСП тут уже не встречалась, но столбы Системы по-прежнему перекрывали путь возможным нарушителям Государственной Границы.
Когда-то не так далеко от этих мест наш наряд вместе с особистами преследовал душманов, и мы спасались от оползня.
Чтобы подняться выше, следовало миновать «Чёрные скалы» — базальтовые выступы, где легко было устроить засаду.
За ними, ещё через несколько километров от заставы, начинались высокогорные «Волчьи тропы».
Воздух тут был уже разрежённым, а температура даже летом могла падать до нуля градусов в ночное время суток. Система же шла далеко в тылу, и почти ничего не напоминало нам о том, что мы идём у самой Границы.
Если бы кто-то ещё пошёл по этим опасным местам, спутниками ему были бы только холодный горный ветер, шумящий в ущельях, да негромкий гул Пянджа, тоненькой, блестящей лентой текшего далеко внизу.
Иногда где-то вдали можно было услышать приглушённый крик горных козлов.
Даже кони опасливо ходили по этим узким, опасным тропам, то тут, то там переходящим в серпантины.
Пограничную тропу здесь выделяли каменные туры — пирамиды из камней, которые сложили когда-то пограничники, несшие свою службу давным-давно.
Время от времени попадались и красные ленты. Приложенные к турам или привязанные к низкорослым деревьям или кустам — они тоже отмечали нам путь.
«Волчьи тропы» — опасное место. И никаких душманов здесь не надо, чтобы это понять. Таран посылал сюда только стариков, кто уже как минимум год мерил шагами километры Государственной Границы.
Сегодня в нашем конном наряде было шесть человек. Вёл нас старший сержант Мартынов. Вместе с нами шли Сагдиев, Гамгадзе с рацией и Алим Канджиев. Ну и мы с Васей Уткиным.
Пусть Уткин не отслужил ещё года, но Таран поставил в наряд именно его. Видимо, решил, что пограничник достаточно крепок для такого перехода.
Ну что ж? Ведь надо когда-то начинать.
— Хватит вам языками молоть! — крикнул им Мартынов, следовавший первым. — Будете так болтать, голова закружится! Ну-ка, растянуться! Я вперёд уйду! Держать дистанцию!
Вышли мы ранним утром, когда солнце ещё не появилось на горизонте. К полудню достигли «Волчьих троп».
Наряд, сжавшийся до одного-двух метров между лошадьми, чтобы преодолеть сложный обрывистый участок и подстраховать друг друга, со временем растянулся по неширокой тропе, которую устилал щебень. Стал двигаться дальше разрежённой цепью.
Я укутался в бушлат. Под копытами Огонька шуршал щебень.
Нынче туман упал на эти горные вершины. Что-то рассмотреть можно было едва ли не в десяти метрах от себя. Шли так, чтобы каждый видел круп впереди идущей лошади.
Я глянул на часы. Достал компас.
— И тут скачет, — прошептал я тихо, когда стрелка снова в назначенное время сдвинулась с места.
Таран знал о странном поведении компаса. Знали об этом и в отряде. Однако нам не поступало никакого приказа относительно этого явления. Потому я только время от времени проверял, не изменились ли промежутки между «срабатываниями» неизвестного датчика. Они не менялись. А вот интенсивность…
Здесь, в горах, стрелка колебалась сильнее. Больше отклонялась от севера. Когда я рассказал об этом Мартынову, он сказал мне то, о чём бы я и сам догадался:
— Наблюдай, Саша. Если что — доложи.
Внезапно я увидел, как впереди идущая лошадь с Мартыновым в седле заплясала под ним.
— Тпру! Тпру! — крикнул Мартынов.
А затем раздался другой, чужой голос:
— Помогите! Помогите, быстрее!
— Ата! Жардам алып келдим! — крикнул мужчина по имени Карим.
Потом он прислушался, придерживая рослых лошадей за узды, подставил ухо расщелине.
— Может, он умер уже? — спросил Уткин немного гнусаво.
Карим был высоким и крепким парнем лет двадцати восьми.
У него было смуглое, скуластое лицо и слишком широкие для киргиза глаза. Хотя говорил он именно что на киргизском. Не похож был он на горца — слишком гладкая кожа, совсем не изрезанная морщинами от местных ветров. Глаза — широкие и, несмотря на раболепный тон, серые, внимательные. А ещё холодные.
Карим носил старую афганку и грязные армейские сапоги. Что странно — не советские. На поясе у него висел нож в деревянных ножнах.
Другого оружия у парня не оказалось, если не считать старинной винтовки Мосина, что была приторочена к седлу одной из его лошадей. Как я понял — отцовской.
Карим удивительно чисто для горца говорил на русском. К слову, остальных пограничников это не сильно-то настораживало. А вот меня — да.
— Нет, — покачал головой Карим и сплюнул через левое плечо. — Отец живой. Там он. Упал, но живой.
Карима мы встретили на одной из Волчьих троп. Он появился из тумана прямо перед носом лошади Мартынова и тут же попросил о помощи.
Конечно, мы не растерялись. Мартынов немедленно приказал парню стоять и поднять руки. Всё же ему нельзя было тут находиться. Но когда он взмолился о помощи, я спросил:
— Что у тебя стряслось?
По словам Карима, они с отцом поднялись так высоко, потому что искали тут соседа-пастуха, ушедшего за отбившейся овцой и пропавшего где-то здесь два дня назад.
На мой резонный вопрос, который я ему задал, когда он рассказал нам свою историю:
— Вы знаете, что зашли на советскую территорию?
Карим только округлил глаза и ответил:
— Нет, добрый человек! Не знали мы! Шли-шли по горам. Искали Бакыджана. И в мыслях у нас не было к вам заходить!
Тогда мы решили помочь, но забрать двух неудачливых пастухов на заставу для дальнейшего, так сказать, выяснения обстоятельств.
Мы стояли у расщелины — широкая, в несколько метров, она врезалась в гору, и наша пограничная тропа проходила у самого её края. Дно её окутал туман, и оттого казалось, что этого самого дна у неё и нет.
— Ата! — снова крикнул Карим куда-то вниз.
— А-а-а-а⁈ — хрипло ответили оттуда.
— Говорю же! — обрадовался Карим. — Жив! Цел, старый отец Айдарбек! Он крепкий. Как гора крепкий!
Потом Карим закричал вниз на русском:
— Ата! Тут русские! Русские пограничники! Они тебе помогут! Вынут оттуда!
— А-а-а-а-а! — снова прохрипели снизу.
— Отец у меня у-у-у, — Карим развёл в стороны локтями. — Большой. Но по горам ходит, как молодой козлик. Одному мне не справиться. Не поднять. У него нога сломанная. Надо, чтоб двое хотя бы пошли.
— Давайте я, — сказал я, мимолётно глянув на Карима, — я лёгкий. Меня на верёвке сподручнее спускать.
Мартынов кивнул. Добавил:
— Пусть Канджиев с тобой. Он у нас парень миниатюрный.
Алим расширил глаза.
— Так я упасть боюсь, — сказал он несколько удивлённо.
— А чего ж в горы суёшься? — рассмеялся Мартынов. — Раз уж высоты боишься?
— Э нет, — Канджиев отрицательно помотал головой. — Я не высоты боюсь. Упасть боюсь. А сегодня…
Канджиев поднял взгляд к серому, окутанному туманом небу, потом осмотрел всё вокруг, тоже спрятанное в сером мареве.
— Сегодня на Границе туман. Туман — недоброе дело.
— Ну опять он за своё, — вздохнул Канджиев флегматично.
— Туман, — напористо глянул на Канджиева Алим, — туман — плохой знак. Граница предостерегает.
— От чего предостерегает? — спросил я.
— Предостерегает, — Канджиев поправил на плече автомат, — от того, что обмануть могут.
Я тут же глянул на Карима. Мы с горцем успели встретиться взглядами, но потом он торопливо спрятал глаза. Уставился вниз. В туман, что царил на дне расщелины.
— Держишься? — крикнул мне Уткин, схватившийся за верёвку.
Второй её конец закрепили на камне, лежащем у тропы, но Вася всё равно держал её над землёй, чтоб о камни не перетёрлась.
Я, Алим и Карим спускались по ней ко дну расщелины.
Расщелина с этой стороны оказалась не отвесной. Здесь была сыпучая, глинистая почва с вкраплениями мелких камешков. Видимо, старый Айдарбек потому и выжил, что не упал, а свалился по ней, оказавшись внизу.
Нам пришлось спуститься, навскидку, метров семь вниз. Может, больше. А потом мы достигли дна.
Расщелина оказалась неглубокой. На дне её была мягкая и небольшая площадка грунта, поросшая ковром низенькой зелёной травки.
Хотя края этой площадки я и не видел, но подозревал — стоило пройти пару десятков метров, и наткнёшься на обрыв, скрытый в тумане.
Ходить здесь, внизу, нужно было аккуратно. И смотреть, куда ступаешь.
— Ата! — тут же отпустил свою верёвку Карим и бросился куда-то в туман.
Я предусмотрительно перевесил автомат из-за спины на грудь. Алим, пронаблюдав за мной, сделал то же самое.
Вместе мы шагнули в туман.
Когда прошли несколько метров, увидели, как Карим сидел на корточках рядом с мужчиной, полулежавшим у камня.
Старик по имени Айдарбек опёрся спиной о большой валун, вросший в противоположную, отвесную стену расщелины.