Несколько мгновений огромный «Аист» силился встать, но, оглушенный взрывом, почувствовал, что не может. В ушах у него зазвенело так. Что казалось, голова вот-вот лопнет. Зрение помутилось. Все плясало перед глазами.
Нафтали завалился вперед, потом набок. С трудом перевалился на спину. Не чувствуя ни рук, ни ног, он так и замер у входа в ущелье.
Когда развеялось эхо взрывов, гробовая тишина повисла над горами. Казалось, ни один зверь или сам шайтан, не осмеливался нарушить эту тишину. И все же, ее нарушили. Нарушили раненные гранатой бойцы «Чохатлора», принявшись дико стонать и выть от боли.
Нафтили лежал на спине и слышал их вопли приглушенными, словно бы доносились они ни с этого, а с того света. Из самого ада.
«Эти собаки устроили нам засаду, — подумал Нафтали, — они не стали уходить, поджав хвосты, а расставили растяжки. Установили где-то в камнях гранаты. Знали, что мы их не заметим. Сейчас они нападут».
Нафтали совершил ошибку. Нет, ошибка была не в том, что он направил своих людей в это крохотное ущелье. Не в том, что не приказал хотя бы с фонарями осмотреть его, перед заходом. Он ошибся, потому что решил, что шурави не решаться идти в бой. Что станут его бояться.
А они не стали.
Вся группа из восьми, включая Нафтали, моджахедов, лежала на земле. Большинство из них были уже мертвы. Умерли мгновенно от двух прозвучавших взрывов. Остальные слабо шевелились, звали напомощь.
Нафтали не шевелился. Он понимал, что у него были силы, чтобы подняться. Чтобы встать и… Что тогда? Бежать? Отходить? Он не знал.
Первый раз в жизни, шок от такого стремительного поражения сковал его волю. С таким чувством командир «Чохатлора» еще не сталкивался. И как и любое животное, первый раз столкнувшееся с новыми обстоятельствами, он впал в ступор.
Даже когда отряд советских солдат стал выползать из своих укрытий где-то в камнях, ступор не отступил.
Нафтали видел темную, стройную фигуру, спустившуюся по левой стене скалы и спрыгнувшую на тропу, прямо к лежащим там «Аистам».
«А где остальные?» — Промелькнуло в голове вожака «Черных Аистов».
Тень опустилась к одному из еще живых моджахеддин, отобрала и отбросила автомат, которым тот неуклюже пытался воспользоваться. А потом Нафтали отчетливо услышал, как нож зашелестел в ножнах.
Расстояние до шурави было приличным, не меньше десяти метров. Нафтали знал, что не мог бы услышать звука вынимаемого ножа. Не мог, но услышал.
Шурави был один. Он опустился к душману и добил его ножом. Потом встал, медленно переступая погибших, опустился к другому раненному. Убил и его.
Нафтали поразило, как Шурави делал это. Он убивал совершенно непривычным для командира «Аистов» образом. Нет, движения его были четкими и быстрыми, как того и требовалось. Однако, в них не было ни ярости, ни жажды убийства. Шурави не наслаждался смертью своих врагов. Он убивал их с холодной головой, чтобы закончить их страдания.
— Стой! Стой! — Внезапно Нафтали услышал изломанный болью, хриплый голос одного из своих людей.
Он узнал этот голос. Кричал воин по имени Садо. Он был хорошим моджахедом. Убил много шурави. А еще немного говорил на русском языке. Откуда он знал язык врагов, Нафтали не знал. Да и никогда не интересовался этим. До сегодняшнего дня, это умение его «Аиста», казалось, Нафтали совершенно бесполезным. Ведь зачем разговаривать с тем, кого ты должен убить? А теперь все изменилось. Сейчас Нафтали хотел бы знать, о чем они с шурави повели разговор.
— Стой! Ты… Я… — Захлебывался Садо, — не надо убивать…
— Ты и так уже умрешь, — раздался в ночи тихий голос шурави.
Голос был моложавым, но тон его оказался холодным. Таким, каким обычно не говорят молодые, полные огня в душе мужчины. Так говорят старые, бывалые войны, пережившие большую войну.
Их манеру речи, являющуюся отражением внутреннего спокойствия и хладнокровия ни с чем ни спутать. Нафтали и раньше слышал такие голоса. Слышал среди своих «Аистов», а еще у бывалых советских офицеров, которых ему доводилось убивать.
Но этот мужчина был слишком молод для офицера. Молод для того, кто успел бы пережить немыслимое военное время.
— Пощады… — Взмолился тогда раненный душман, — не убивать… Пощады…
— Ты истечешь кровью раньше, чем тебе успеют помочь, — сказал Шурави. — Такая смерть будет очень неприятной.
Нафтали лежал на спине, обратив лицо направо, к тропе. Он хорошо видел темный силуэт худощавого советского солдата, возвышавшегося над умирающим «Аистом», лежавшим у его ног.
А потом шурави опустился.
— Меня… Меня звать Садо… — залепетал «Аист», — Садо. Как тебя?.. Как звать тебя?
— Как меня звать, нет никакой разницы, — спокойно ответил солдат.
— У меня есть мать. Есть жена… Они…
— У тех советских людей, кого ты убил, тоже были матери. У многих были жены.
— Нет… Пощада… Нет…
В этот раз шурави не ответил Садо. Тогда «Аист» простонал свои последние слова:
— Ты… как шайтан…
«Шайтан» — единственное слово из их короткого разговора, которое понял Нафтали.
Садо затих, когда солдат ловким движением вонзил ему нож прямо в сердце. Потом солдат поднялся, осмотрелся. Живых аистов не осталось вокруг. Никого, кроме Нафтали.
Командир «Чохатлора», не двигая головы, глянул вниз. Увидел свой АК-74, лежавший рядом.
Не так много времени нужно было, чтобы схватить оружие, подняться, и выстрелить в этого шурави. Но Нафтали медлил.
С изумлением он понимал, что не может решиться на такой шаг. Что он боится проиграть. Боится, что если схватится за оружие, солдат убьет его.
И это чувство было в новинку для Нафтали. Раньше, в любом бою, перед лицом любой опасности, Нафтали знал — он выживет. Но сейчас эта уверенность покинула командира боевиков.
Нафтали напряг всю свою силу духа, чтобы перебороть этот страх. Чтобы взять автомат и выстрелить. И все равно не решился.
«Он пришел один, — все крутилась в голове „Аиста“ мысль, ставшая какой-то навязчивой, — он пришел один. В одиночку убил всех моих лучших людей. Как он решился на такой самоубийственный шаг? Кто он такой?»
Внезапно эту мысль заменила новая. Она была короткой и лаконичной. Была, как просветление, словно бы объясняющее все, что сейчас произошло.
«Шйтан. Это Шайтан, — завертелось в голове у главаря 'Чохатлора, — это Шайтан. Шайтан, вернувшийся с того света и поселившийся в человеческом теле.»
А потом Шайтан глянул на него. У Нафтали забилось сердце так быстро, как не билось никогда. Он молился Аллаху, чтобы тот дал ему сил случайно не пошевелиться. Казалось, вся воля Нафтали вмиг улетучилась. Осталась одна лишь звериная натура, жаждущая любыми способами остаться в живых.
Нафтали просто задержал дыхание. Притворился мертвым, чтобы Шайтан не пошел к нему.
Перед тем как закрыть глаза, чтобы не смотреть в черное в темноте лицо этого шурави, Нафтали все же посмотрел. И, к ужасу своему успел уловить некоторые черты его лица: овал, линию подбородка, форму скул, носа. Он уже видел этого человека. Этого юношу. Этого пограничника. Того самого пограничника, что не так давно ослепил его на один глаз. Он запомнил его хорошо. Очень хорошо.
При любых других обстоятельствах Нафтали бы предпринял все, чтобы убить его. Но сейчас у вожака боевиков даже не возникло такой мысли. Лишь желание выжить билось у него в душе.
Нафтали чувствовал, что Шайтан смотрит на него. Чувствовал и молился про себя, чтобы шурави не приблизился и не вонзил ему нож в сердце.
Нафтали не ощущал больше ничего: ни боли от ран, ни теплой крови, что сочилась из них, ни воинской ярости. Только страх.
А потом Нафтали услышал шаги. Шум камешков и гальки, хрустевших под сапогами Шайтана.
Нафтали на миг показалось, что он не самостоятельно задержал дыхание. Что от страха он просто потерял возможность дышать.
С диким, животным ужасом, стиснувшим ему горло, командир «Чохатлора» осознал, что Шайтан направился к нему, чтобы убить.
Глава 5
За десять минут, до предшествующих событий
Мой план против преследователей был прост по сути, но сложен в исполнении.
Прежде чем вскарабкаться немного выше по скале, на широкую площадку, я установил внизу, в ущелье, три гранаты.
Это было очень деликатное дело. Приходилось взводить их и аккуратно устанавливать под своим весом или между камней, чтобы прижать предохранительную скобу. Однако в то же самое время, поставить их необходимо было таким образом, чтобы любое, даже самое легкое движение, заставило гранату пошевелиться и сдвинуться с места, освободив скобу.
При этом работать пришлось быстро. Аисты были уже на подходе.
Гранаты я расставил так: одну недалеко от входа в ущелье, между камней. Туда, куда, вероятнее всего, наступит враг, чтобы обойти неудобный обвал небольших булыжников, лежавший на пути.
Чтобы преодолеть его, человек, должен будет переступить эту кучу. И именно за обвалом я и поставил гранату.
Следующая легла примерно в середине ущелья. Ее я поставил под своим весом на узкой части тропы, за камнем. Там тропка петляла между камнями, и враг, оберегая ноги, точно пойдет по ней.
Последнюю, у выхода, тоже пришлось подставить под собственным весом, но прикопать, присыпать камнями на тропе и лишь надеяться, что на нее наступят.
Я не знал, сколько за нами выдвинулось врагов. Однако ущелье было узким. Тут от взрыва не спрятаться. Вероятно, большая часть врагов попадет в мою западню. Если же нет — у меня был запасной план.
Закончив с гранатами, не без труда я забрался на левую часть скалы. Метрах в трех над землей, там расположилось плоское место, поросшее травой и несколькими тоненькими и молодыми акациями, вцепившимися корнями в более пологую в этом месте скалу.
Там я залег с автоматом так, чтобы хорошо просматривался вход и середина тропы. Правда, чтобы вести огонь по выходу, пришлось бы переползти немного ближе.
Здесь от осколков меня должна была защитить стена. В то же время я мог пулей добивать тех духов, кто останется боеспособным после взрыва.