арона плохо кончилась. В полдень он увидел как холопка, которой поручено было скосить сено на лугу, вместо работы прямо в стогу стала миловаться с любимым парнем, думая, что их никто не видит. А барон понаблюдал, и, видно, девушка была хорошенькая, тоже захотел ее. Вызвал к себе и, чтобы та была сговорчивее, решил сначала обратить внимание на ее вину. Взял в руки кнут, щелкнул им об пол и грозно спросил: «Ты почему в полдень голая отдавалась на сене Янке вместо того, чтобы работать?! Думаешь, если у тебя большое родимое пятно на левой груди, так уж и от сенокоса отлынивать можно?» После этих слов с легкомысленной девицей случился сердечный приступ. Она заплетающимся языком прошептала: «Это вам черт сообщил?» — и упала замертво.
Катарина с интересом слушала говорливого Конрада. Принц Густав и сам не мог не признать, что офицер — прекрасный рассказчик. Но то, что Буссов уделял Катарине так много внимания, не радовало молодого шведа. Его беспокойство нарастало. А Конрад невозмутимо продолжал развлекать разговором жительницу Данцига. Это выглядело естественным делом, ведь офицер, как уже говорилось, ничего не ел.
Наконец, ужин закончился. Конрад Буссов великодушно предоставил дом в распоряжение принца и его немногочисленной свиты. Его рейтары отправились спать в большой сарай. Там же собирался ночевать и сам Буссов. Где будут ночевать хуторянин и его семья, никто не интересовался. Хоть в лесу — это их проблемы!
Перед уходом из помещения офицер вновь снял с пояса фляжку со шнапсом и любезно предложил принцу:
— По глоточку, чтобы лучше спалось? Завтра нам ведь лучше рано встать.
Принц проигнорировал угощение:
— Куда вы направляетесь, офицер?
— Туда же, видимо, куда и вы, ваше высочество. Здесь только одна дорога, и она ведет в Эстляндию. Думаю, лучше мне было бы сопровождать вас.
— Почему же?
— Ох, ваше высочество, вы, кажется, не понимаете, куда едете!
— Как куда?! К матери. После убийства моего отца ее сослали на маленькую мызу в Эстляндии. Живет она чуть ли не в бедности, хотя и сохранила право именоваться Ее Величеством. Какая насмешка!
— Прошу простить, я говорил совсем не об этом, ваше высочество. Вы понимаете, что сейчас происходит в Эстляндии?
— А что там происходит?
— После того как ваш двоюродный брат Сигизмунд, король Польши и Швеции, столь позорно проиграл сражение у Стенгборо вашему дяде герцогу Карлу, вся Швеция оказалась в руках герцога.
— Мне это прекрасно известно.
— Поляки готовы помочь своему королю вернуть его Швецию, но при этом польский сейм планирует присоединить шведскую Эстляндию к Польше.
— И что же?
— Эстляндцы опасаются польского вторжения и не желают власти католиков. Жители Таллина отобрали ключи у шведского коменданта, хранящего верность польскому королю Сигизмунду, и выставили у ворот стражу. Литовских купцов, подданных Речи Посполитой, заставляют уезжать. В Нарве, как рассказывал мне мой приятель бургомистр этого города, все больше горожан задумываются: не поискать ли им покровительства у русского царя?
— Какое мне до этого дело? — попытался увести разговор от опасной темы принц Густав.
— Да вся Эстляндия похожа на пороховую бочку! Может взорваться в любой момент. Поверьте, вооруженный отряд может пригодиться вашему высочеству.
Принц решился поинтересоваться:
— А как вы узнали, кто я, и почему проявляете такую заботу о моей безопасности?
Офицер посмотрел, нет ли кого рядом, увидел, что они одни, и улыбнулся:
— Ваше высочество, вы удивлены такой заботой? Но разве Генрих Флягель не передал вам грамоту, где Государь Всея Руси гарантирует безопасность вашего высочества?
Густав побледнел: всё раскрыто! Сейчас польские рейтары схватят его и отвезут в Варшаву на суд короля. Его, скорее всего, колесуют, Катарину отдадут на поруганье…
Конрад Буссов с почтительной улыбкой продолжил:
— Так что кому, как не мне, заботиться о вашей безопасности здесь? Ведь я — глаза и уши московского монарха в Ливонии. Отныне покорный слуга вашего высочества!
Резидент российской разведки в Ливонии и создатель всех ливонских заговоров в пользу России склонился перед принцем в почтительном поклоне.
Принц опешил:
— Так почему Генрих Флягель ничего не сказал мне о вас?
— Так ведь всем распоряжаюсь я, а не Флягель. И не ему, а мне суждено открывать тайны Вашему Высочеству! А я исхожу из того, что никто не должен знать сверх необходимого. Кстати, как вы собирались бежать из пограничной Нарвы в русский Ивангород?
— Где-либо у Нарвы незаметно форсировать реку Нарову и оказаться на русском берегу.
— Рискованный план. Река глубока, переправиться без лодки или плота непросто, попытка завладеть плавсредством привлечет внимание… Я предлагаю другой план. Один из членов нарвского магистрата на самом деле служит русскому царю. Он-то и поможет нам попасть на Русь.
Польский офицер и тайный агент русского царя вновь взялся за флягу. На сей раз принц Густав благосклонно кивнул. Конрад Буссов плеснул горячительного напитка себе в кружку, налил в колпачок фляжки водку для принца и почтительно произнес:
— За успех смелого предприятия Вашего Высочества!
Воин и публицист Конрад Буссов явно преувеличил. Его дочь была намного моложе Катарины Котор. — Прим. авторов.
Глава 7. Особая миссия
В пять часов утра в Москве уже кипела жизнь. Телеги с товарами ехали по деревянным мостовым, в Немецкой слободе на реке Яузе немецкие торговцы спешили в свои лавки, стрельцы — мастера на все руки — используя свободное от военной службы время, занимались ремеслами, в государственной литейной у реки Неглинной работные люди отливали новую пушку, на южной окраине города в царском зверинце служитель бросал мясо в клетку со львом, а неподалеку каменщики достраивали новые городские укрепления с высокими стенами и 27-ю башнями…
Москва поражала приезжих своим размахом: широкие улицы, усадьбы горожан с большими садами, каменные церкви с золотыми куполами…
Думный дьяк Казанского дворца Афанасий Иванович Власьев бывал за границей и мог сравнить усадьбы московских горожан с узкими улочками западных городов, где окна некоторых домов никогда не видели солнца. С точки зрения западных дипломатов двор простого московского плотника или уличного торговца был роскошью, доступной разве что королям, в крайнем случае, герцогам. Ведь в этом доме было невиданное для центра западных городов диво — сад. С тенистыми деревьями, кустами сладкой малины, пением птиц на деревьях. А что уж говорить о разместившейся в саду баньке! На Западе не только не имели такой роскоши у себя дома, но и не стремились иметь. Начальник Афанасия Ивановича по дипломатической линии, думный дьяк Посольского приказа Василий Яковлевич Щелкалов однажды разъяснил Власьеву нелюбовь католиков к баням. Трудоголик и книгочей Василий Щелкалов прочел в старинной книге, будто некогда в Древнем Риме был блуд великий, а язычники — и мужчины, и дамы замужние, и девы невинные — вместе мылись в огромных банях, термами именуемых. И был там разврат. (Афанасий Иванович при этих словах шефа подумал: «Странные какие-то были римские язычники. В банях нормальные люди моются, а грешить удобнее в опочивальне».) Христианская церковь блуд римских язычников осудила. А непопулярными, в результате, стали и сами бани.
С последним Афанасий Власьев должен был согласиться. Будучи в столице Священной Римской империи германской нации, он поразился красоте местных знатных дам. И талии осиные (не то, что у московских толстушек!) и грудь наполовину обнажена, и для лица румян не жалеют, и драгоценностями щедро себя украшают… А раскованны-то, глазками стреляют, будто и не замужем. А уж шутки их пришельцу из скромной Руси казались просто предложением предаться греху. Но вот запах от большинства этих прекрасных австриячек шел такой, что Афанасий Власьев, несмотря на длительное воздержание, случившееся из-за долгого пути, твердо решил хранить верность супруге. Хоть и снилась ему потом одна кокетливая графиня несколько ночей подряд…
Знал думный дьяк и цену, которую платили москвичи за такую роскошь, как собственный двор. На Западе сначала строили город, затем обносили его крепостной стеной. На Руси все было наоборот: строили Кремль, а вокруг — деревянные домишки. При приближении врага горожане брали все ценное, и спешили под защиту стен Кремля, а их домишки и бани временно становились добычей агрессоров. Афанасий Иванович помнил, как во времена его детства, в царствование Ивана Грозного, крымский хан Девлет-Гирей, воспользовавшись тем, что русская армия была занята Ливонской войной, прорвался к Москве и сжег деревянный город. Москвичи, впрочем, сильно скорбели о погибших, и не очень горько — о потерянной недвижимости: древесина была в то время очень дешева, и за три рубля запросто можно было купить разборный деревянный дом, причем продавец за эту сумму еще и собирал строение в указанном месте…
Так москвичи жили в постоянной опасности до начала правления царя Бориса. Собственно, править Борис начал еще в царствование сына Ивана Грозного, Федора Иоанновича. Тот, человек болезненный и богобоязненный, сам переложил государственные дела на брата своей жены Ирины (в девичестве Годуновой) и целыми днями предавался молитвам. Борис же приучал москвичей к каменному строительству, а чтобы враг не разорял каменных палат, тряхнул государственной мошной и построил вокруг Москвы огромную крепость — Белый город, а потом и гигантский земляной вал. Теперь, прорвавшиеся в 1591 году к Москве ордынцы хана Кази-Гирея, лишь издали взирали на мощные укрепления, не решившись даже приблизиться к ним, и ушли в свои степи, что называется, несолоно хлебавши.
Афанасий Иванович, отправившись в Кремль, пошел пешком, не взяв с собой оружия: с оружием входить в Кремль просто не дозволялось, да и мороки с тем, куда деть коня было бы немало, а от дома думного дьяка до Кремля было недалеко. Вид Афанасий Иванович без оружия имел совсем негрозный, но горделиво шел по деревянному тротуару, а мастеровые и торговцы торопливо уступали ему дорогу: одни узнавали думного дьяка, другие просто видели, сколь богат наряд важного господина.