одуктах была для воеводы весьма приятна…
Пока принц Густав и князь Василий Буйносов-Ростовский ужинали, на границе к мосту через реку Нарову подскакал польский офицер и стал озабоченно расспрашивать стражников:
— Не проезжал ли на Русь важный господин с белокурой красавицей?
— Нет, сегодня в Ивангород проехал лишь купец Тимотеус с несколькими возчиками. Так он ведь нередко ездит туда-сюда.
Польский офицер согласно закивал головой: кто же не знает купца Тимотеуса… Но уехал он, недоумевая, ведь принц Густав словно сквозь землю провалился…
Когда после ужина Густав и Катарина вошли в выделенную им опочивальню, то были не только сыты, но и слегка пьяны. Кстати, поздно вечером их чуть не разделили. Князь говорил Тимофею:
— Коли он принц, а Катарина жена его, то должны по обычаю в разных покоях спать — ведь они будущие король и королева Ливонии, а не купец с купчихой или холоп с холопкой.
Тимофей с трудом убедил его:
— В Неметчине обычаи другие, коли разлучат мужа и жену, те испугаются.
В покоях пьяной Катарине взгрустнулось. Вспомнился Данциг, который она больше никогда не увидит, родственники. Принц, видя ее грусть, проворно раздел красавицу и стал ласкать.
— Ненасытный! — кокетливо пробормотала она. — После столь обильной еды лучше было бы спокойно спать.
— Но мне интересно, что будет. Отличается ли любовь в русской земле от страсти нежной в земле немецкой, — невозмутимо ответил принц.
Катарина прыснула от смеха, а через несколько секунд руки принца добились своего. Она почувствовала вожделение от настойчивых ласк любимого и уже не думала больше о Данциге, о родственниках. Странное дело: любовь в русской земле словно и в самом деле отличалась от любви в Неметчине. После пережитых днем треволнений они почему-то стали неутомимы и никогда ранее не были близки друг с другом столь много раз…
Утром пожилой князь Буйносов-Ростовский в сердцах сказал Тимофею Выходцу:
— Нет, надо было их поодиночке разместить, а не вместе, рядом с моими покоями. Всю ночь женские стоны да крики слышал, заснуть не сумел. В полночь решил жену кликнуть, чтобы в мои покои явилась, так жаль ее стало — небось уже десятый сон видела, не велел будить.
Тимофей слушал молча и думал про себя, ну что тут скажешь?!
Завтракал воевода, конечно же, вместе с принцем. Еда вновь была разнообразна: на закуску — буженина, соленые боровики, пирог с яблоками, из горячего — несколько рыбных и мясных блюд. Но Густав и Катарина под одобрительным взглядом ивангородского воеводы ограничились каждый тарелкой перловой каши, вареным яйцом, краюхой хлеба с маслом, крошечным блюдечком черной икры, куском медового пирога, орехами и кувшинчиком кваса — словно почти и не ели ничего из того, что было поставлено на стол.
Только собрались завершать завтрак, как воеводе шепотом доложили: в Ивангород тайно прибыл дьяк Казанского дворца Афанасий Власьев…
Глава 9. Письмо ливонского короля шведскому герцогу
Узнав о визите важного гостя из Москвы, князь Василий Иванович Буйносов-Ростовский тут же выпил кружку кваса и встал, попросив Тимофея перевести:
— Воеводство у меня не маленькое, очень срочные дела обнаружились. Не обессудьте, вынужден вас покинуть, но надеюсь на скорую встречу, — извинился он перед принцем Густавом и остальными гостями.
Князь Василий быстро зашагал в покои, где верный человек разместил дьяка Казанского приказа. Воевода первым поклонился Афанасию Ивановичу:
— Радость-то какая для меня, что такой гость пожаловал! Афанасий Иванович, устраивает ли опочивальня?
— А мне в ней ночью почивать не придется. Как приехал, так и уеду.
— Куда же, боярин?
— В Архангельск по государеву делу.
— Но отобедать-то у меня изволишь?
— Если время позволит. Мне надобно с тобой поговорить, потом с принцем Густавом встретиться, но так, чтобы об этом никто не знал. Можем ли мы с принцем Густавом увидеться так, чтобы даже слуги твои не знали, кто я, а разговор наш внимания не привлекал.
— Так тогда лучше всего встретиться за обедом. Пригласили к столу еще одного человека, такое нередко бывает. А я сам даже жену к обеду не позову. Будут за столом только принц, Катарина…
— Какая еще Катарина?
— Жена принца, можно сказать. Только живет он с ней срамно, невенчано, да и происхождения она простого. Только и может, что в кровати стонать греховно. Стыд и срам один!
— Ну, это не нашего ума дела, с кем по ночам проводит время Его Высочество.
Воевода смутился после такого замечания, а дипломат продолжил:
— Сам на обеде том будь, но помни, никому о сказанном за обедом ни слова.
— Само собой, боярин. Вот те крест! Только… — князь на секунду замялся.
— Что еще.
— По-русски принц Густав не говорит. Ты боярин, я слышал, языки знаешь. А то вчера вечером пришлось за стол купца Тимофея Выходца сажать, чтобы переводил.
— А вот Тимофей пусть тоже пообедает. Ему полезно будет послушать.
Воевода остолбенел. Какого-то купца допускали к строжайшим тайнам государственным и к тому же сажали за один стол с князем, боярином и принцем!
Вспомнил князь, представитель древнего рода, что сам Афанасий Власьев — в отличие от него — худородный провинциальный дворянин, и никогда бы он не стал боярином, не цени его за что-то царь Борис. «Ну и времена пошли!» — подумал он про себя. Но подобные эмоции не отразились на лице воеводы Ивангорода, он по-прежнему оставался любезным и послушливым.
— Как скажешь, боярин, так и будет, — произнес он.
— Постой, — вспомнил Власьев. — Василий Иванович, объясни, а почему ты воевод князя Петра Кропоткина и Третьяка Вельяминова за стол усадить не хочешь? Да, ты — первый воевода. Но они — твоя правая рука, да рука левая. А ты от них тайны хранишь.
— Я дела с ними не делаю, я тайно от них все важное делаю.
— Да почему?
— А кто таких дураков воевод присылает?
Дьяк Казанского дворца изумленно посмотрел на него. Князь Василий и сам сообразил, какую несусветную глупость спорол. И сообразив, что дураком оказался он сам, торопливо проговорил:
— Государь не ведает, кого прислали.
— Ведает, как не ведать. Да ты не бойся, воевода, мы здесь одни, а я с доносом не побегу. А что без воевод своих всё решаешь, то дело твое. Но я бы так не поступал.
Трудно было понять Власьеву, то ли воеводы и впрямь глупы, то ли Буйносов-Ростовский не желает властью с ними делиться. А разбираться и в этой проблеме было недосуг. Чтобы сменить тему, дьяк Казанского дворца произнес:
— А опочивальня и впрямь неплохая. — Сейчас поговорю с тобой о делах и, может, до обеда и в самом деле еще поспать успею. Молви, почему Осипов бежал в Нарву, и что он мог рассказать?
Князь Буйносов-Ростовский помрачнел, казалось, втянул голову в плечи и стал ниже ростом.
— Каюсь, виноват, недосмотрел…
Не добившись ответа по существу, дьяк изрядно отругал собеседника. После чего задал еще один вопрос:
— Ну а что в Нарве горожане думают, чего хотят?
Воевода воспрял духом и стал вполне компетентно докладывать, что по сведениям бывавших в городе купцов, почти все в Нарве против поляков, бюргеры вполне могут восстать против небольшого отряда королевских войск…
Принц Густав после ухода ивангородского воеводы почувствовал себя обиженным и испытал недоумение. «Почему меня не везут немедленно в Москву, не устраивают встречу с царем, заставляют ждать? Зачем тогда было приглашать на Русь? Сиди теперь в этих покоях, скучай».
Неожиданно раздался стук в дверь опочивальни, куда после завтрака отвели Густава и Катарину. Стоило Густаву крикнуть: «Войдите!», как появился Аксель Тролле и какой-то местный слуга с дорожной сумкой.
— Ваши вещи прибыли, — доложил Аксель.
Нарвский ратман Арманд Скров сумел сдержать обещание и переправить одежду беглецов на русский берег реки Наровы.
— Ой, как хорошо! — хлопнула в ладоши Катарина, как только Скров и слуга ушли, и быстро стала переодеваться, не стесняясь любимого мужчины.
— Как я теперь выгляжу? — поинтересовалась уроженка Данцига. — Это русское платье, которое мне вчера пришлось надеть, чтобы не ужинать в мужском костюме нарвского извозчика, было бесформенным и скрывало абсолютно всё.
— Да, европейское платье более откровенно, — с серьезным видом признал Густав. — И именно поэтому мне хочется сейчас тебя раздеть.
— Ненасытный, — кокетливо произнесла Катарина. — Тебе мало прошедшей ночи?! И ведь не первый год меня знаешь, мог бы и поостыть.
— Да, я по-прежнему хочу тебя так же, как в первый день нашего знакомства, когда я настоял, чтобы ты ушла со мной от своего мужа и тут же познал тебя в каморке, где тогда жил. Ты будешь желанна для меня всю жизнь.
С этими словами принц стал расстегивать платье данцигской горожанки. Катарина подумала, что и в самом деле лучше поспала бы после бурной ночи, но… как можно перечить любовнику-аристократу после четкого обещания связать с ней всю жизнь?!
Через десять минут, проходя мимо опочивальни принца, князь Буйносов-Ростовский вновь услышал откровенные женские стоны. Воевода перекрестился, подумал, что вечером точно надо было бы вызвать к себе в спальню супругу, и недовольный пошел дальше.
Принц Густав и Катарина перестали предаваться любви только после того, как их пригласили к обеду.
За столом молодой швед сразу понял: а ведь этот обед не в его честь! Если вечером на столе стояли анисовая водка, русские пироги, осетр и черная икра, то теперь ивангородский воевода, напротив, угощал всех западными блюдами: нарвской соленой ветчиной, таллиннскими шпротами, супом на вине… Пили дорогущее в этих местах рейнское вино. Причем, воевода был очень почтителен с немолодым незнакомым принцу мужчиной.
Купец Тимофей Выходец, к которому принц Густав почувствовал симпатию с первого же дня знакомства, представил гостя:
— Царский министр и посол Афанасий Власьев.
Афанасий Иванович тут же заговорил по-немецки, так что, если кто из слуг и оказался бы случайно у стола, то ничего не понял бы. Мало что понимал из его слов и князь Буйносов-Ростовский, но Власьев словно демонстрировал воеводе: раз уж попал на государеву службу в приграничный Ивангород, учи немецкий!