— Погоди ты с водкой. Слушай внимательно и запоминай, что надобно доложить Государю всея Руси Борису Федоровичу…
Афанасий Иванович излагал свои соображения почти полчаса. Затем повторил еще раз основные тезисы, чтобы Меллер лучше запомнил. Закончил словами:
— А все-таки надежда умирает последней. Я тут еще задержусь до весны. С Максимилианом встречусь, посмотрю, нельзя ли чего придумать, чтобы государево дело продвинуть, с советником Румпфом пообщаюсь. Если ни о чем не договорюсь, может, хоть прознаю чего полезное.
В ответ купец протянул Власьеву толстенный кошель:
— Государь велел тебе передать, если скажешь, что задержишься. Цены в этом Пльзене уж больно высокие.
Только после этих слов Меллер достал из походного мешка флягу с водкой. Фляга выглядела весьма внушительно.
— А что я завтра утром графине Эльзе скажу?! — испугался Афанасий Власьев.
— Скажешь, что ночью шнапсом лечился. Это же лучшее средство от простуды. В Германии его недаром водой жизни называют…
Утром кузина императора Эльза радовалась скорому выздоровлению посла и, не обращая внимания на шедший от него перегар, прямо днем развлеклась с ним, как сказали бы в наши дни, по полной программе. Ее молодое еще тело и впрямь жаждало мужских ласк.
10 декабря 1599 года Власьев выехал в Мергентейм — резиденцию эрцгерцога Максимилиана. После переговоров с ним упорный посол не отправился в Москву, а остался в империи зимовать. Он продолжал надеяться: вдруг произойдет нечто неожиданное и ситуация переменится. Лишь в мае Афанасий Иванович навсегда попрощался с графиней Эльзой и поехал домой…
Бывать в империи Габсбургов Афанасию Власьеву больше не приходилось. Лишь изредка до него доходили сведения о том, что происходит в этом государстве и на Балканах. Через год он узнал, что судьба господаря Михая Храброго оказалась печальной: по воле Рудольфа II, генерал Джорджио Баста организовал убийство отважного румына.
А коронный гетман Ян Замойский совершил новый поход в Молдову и вернул на престол своего ставленника Иеремию Мовилу. Но и мечта Иеремии Мовиле о христианской польской власти в Молдавии не сбылась, ему пришлось оставаться данником турецкого султана. Император Рудольф II правил в империи еще более 10 лет и все эти годы делал Прагу всё краше и краше. За год до смерти Рудольфа его брат Маттиас все же сумел свергнуть его, впрочем, не убив и даже выделив брату пенсию.
А что же Эльза? Странное дело, с ней Афанасию Ивановичу было очень хорошо, пока она была рядом. А как с глаз долой, так и из сердца вон! Уже подъезжая к Москве, он вспоминал о прекрасной кузине императора все реже и реже, а когда увидел супругу, деток, то так обрадовался, что и вовсе думать о чудесной австриячке перестал…
Через пару лет Афанасию Ивановичу стало казаться, да была ли она, Эльза, в его жизни вообще?!..
Глава 14. Московские слезы
31 декабря 1599 года принц Густав и его невенчанная супруга Катарина Котор собрались ужинать довольно рано. Катарина вздохнула:
— Что за город! Никто и не думает о праздновании Нового года.
Принц Густав уже знал, что на Руси летоисчисление ведут не с 1 января, а с сентября. Именно 1 сентября начинается отсчет следующего года. Причем москвичей это отнюдь не радовало, ведь с приходом Нового года в начале сентября с них собирали налоги.
Мало того. Если в родном для Катарины Данциге 31 декабря наступал праздник, то на Руси жили по другому календарю и, потому православные в конце декабря (по местному календарю) еще блюли пост. Причем весьма строгий. И хотя лютеране Густав и Катарина могли этот пост и не соблюдать, но принц предпочел не противоречить этому местному обычаю. Поэтому русский слуга ставил на стол только постную пищу. Всего-то и были поданы на ужин орехи лесные; привезенные из Молдовы орехи грецкие и из Сибири — кедровые, на тарелках лежали также сухофрукты из Персии — изюм, урюк, курага, инжир и местные московские соленья: грибы, огурцы, квашеная капуста, яблоки и даже засоленные арбузы. В погребе с лета сохранились дыни да виноград астраханский. Не обошлось без блинов, поджаренных на льняном масле, пирогов с капустой и с морковью, свежеиспеченного каравая хлеба, левишников, малинового кваса… В общем, смотреть на такой бедноватый стол принцу и его фаворитке было грустно.
— Что ты собираешься делать вечером?
— Я собирался поехать в гости к доктору Хильшениусу, мы планируем интересный химический опыт, — ответил принц так, словно они были в Риге.
Как только стол был накрыт, русский холоп, говоривший по-немецки (русский Густав и Катарина еще не выучили) доложил:
— Прибыл купец Меллер.
— Проси!
Принц обрадовался, знал, что Меллер только что вернулся из империи Габсбургов и должен был встретиться там с Афанасием Власьевым.
Принц усадил Меллера за стол. Тот обрадовался:
— Два месяца русских блюд не ел.
С радостью он принялся за пирог с морковью. Слуга, не ожидая распоряжения, положил на тарелку купцу малосольных огурчиков и соленых боровиков, налил в литровую деревянную кружку малинового кваса. Немец огурчиками похрустел, кваском запил:
— Хорошо! Привык я к русской кухне, в Москве живя. А все эти немецкие колбасы в немецкой земле мне поднадоели.
— Что говорил Афанасий Власьев?
Сразу помрачнел Меллер. Откровенно сказал:
— Увы, не хочет император Рудольф эрцгерцога Максимилиана за нашу царевну Ксению выдавать.
Принца Густава просто поразило, как уроженец Германии назвал царевну Ксению нашей. Густав не мгновенно, а лишь через несколько секунд осознал масштаб постигшей его катастрофы. А когда понял, то подумал про себя: «Да что я на пустяки внимание обращаю». Все надежды рухнули. Сигизмунд останется на престоле, а значит… не бывать Ливонскому царству.
Вдруг в тишине раздались причитания:
— Ой, Господи, да что со мной теперь будет, как собаку на улицу выкинут! — плакала Катарина.
«Смотри-ка, научилась причитать не хуже русских баб», — подумал скандинав.
Данцигская немка ревела в голос, лицо ее мгновенно осунулось и стало видно, что не так уж и молода прекрасная Катарина, что уже появляются первые морщины на ее лице, что зубы не белоснежны. А то, как выставляла она напоказ свое горе, настолько противоречило европейским традициям, что принцу в этот момент было ее даже не очень жаль. Он просто не мог взять в толк, чего она так ревет? Да, рухнули политические планы, но ведь это же не конец света!
Все же он приласкал свою гражданскую жену, погладил по голове рукой, спросил тихонько:
— Солнце мое, да почему сразу жалуешься, что станешь бездомной?
— Почему-почему?! Так ведь регент Швеции осенью твоим послам в Выборг ехать отказал, даже письмо твое, получается, читать не хочет.
А это тут причем?
— А император Рудольф царевне Ксении в мужья эрцгерцога дать отказался. Один теперь у нее жених — ты. Ибо других не осталось. Не за своего же подданного царю Борису ее отдавать! А из тебя Ливонского царя не получается, ни Сигизмунд, ни герцог Карл, дядя твой, тебя королем Ливонии не признают. Один способ у Бориса повысить твою роль: женить тебя на Ксении и сделать князем Тверским. Ты согласишься, Ксения моложе меня, знатна и ты ведь сам, увидев ее, сказал: нет в этой стране девушки краше. А меня — на улицу, как состарившуюся собаку, которую хозяин кормить не захочет! Ой, Господи, была же замужем за почтенным данцигским бюргером, в собственном доме жила, была и сыта, и одета, и при муже. Так нет же влюбилась, дура! И что теперь?
Принц стал серьезен. Без улыбки сказал:
— Да, царевна Ксения сейчас самая красивая девушка на Москве.
Произнес это, словно Катарину кнутом ударил.
— Я это говорил и от слов своих не откажусь. Из девушек невинных — красивее нет. И только одна женщина на Москве красивее ее — жена моя Катарина. И от этих слов также отказываться я не собираюсь.
С этими словами принц, не стесняясь постороннего, поцеловал сожительницу прямо в губы. А купец Меллер поразился мгновенной перемене. Только-только плакала Катарина, сидела постаревшая, а как поцеловал ее принц. так улыбалась светло, сразу помолодела и оказалась столь хороша, что в этот момент поверил Меллер: «А быть может, и вправду нет на Руси сейчас женщины красивее, чем Катарина?».
Как только фаворитка принца успокоилась, у нее вдруг разыгрался такой аппетит, словно она боялась, что ее и впрямь выгонят из дому и с Руси, и хотела наесться впрок, как верблюд, в горб пищу запасающий. Похрустела огурчиками, слуга ей целую стопку блинов на тарелку положил, да малинового варенья придвинул вазу. А еще пирог с капустой за обе щеки уплела, да левишниками не пренебрегла.
Меллер только головой вертел от удивления: куда ей столько мучного, вдруг располнеет и принц самой красивой почитать перестанет?!
Пока Катарина ела, а купец удивлялся, принц Густав предавался размышлениям: «Да, это катастрофа. Я еще Катьку должен утешать, а впору самому от тоски удавиться. Так меня на принцессе Ксении и женили, держи карман шире! Тут думать надо, как бы меня вместе с Катариной из этого дома и из страны не вышвырнули! Ибо зачем мы теперь русскому царю? Окончен бал. Впрочем, раз терять уже нечего… Я должен быть благодарен царю Борису уже за то, что он сделал из меня политическую фигуру. Я был никем, а ныне стал бывшим претендентом на Ливонский трон. Но бывший кандидат в короли — это уже не никто, это уже политическая фигура. Шаг вперед сделан. Теперь надо попробовать сыграть свою собственную игру и получить хоть что-то. Чтобы кое-кто понял, что проще дать мне приличное поместье, чем испытывать угрозу от готового на все сына шведского короля».
— А чего ты не ешь, милый? — заботливо спросила Катарина.
Принц Густав всё так же задумчиво протянул к себе блюдо с лесными орешками и стал брать оттуда их по одной штучке.
— Да разве это еда?! Хоть пирог возьми, — тревожилась Катарина.
Принц послушно взял пирог с капустой, подумал про себя, что предпочел бы кусок вареной говядины и спросил у Меллера, словно хотел поддержать беседу: